Родительская суббота (рассказы разных лет) - Екимов Борис Петрович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Хоть и негромко стрекотал вертолетик, но его кое-кто углядел. Старый Катагаров огород поливал и узрел с неба летящие белые листки. Опешив, он вначале принял их за стаю каких-то птиц, напавших неожиданно, и начал кричать: «Кыш, проклятые! Кыш!» Но потом понял и, голову задрав, увидел улетавшую голубую машину. Ему почудилось в ней что-то ненашенское, даже неземное. И потому листки, упавшие прямо к ногам его, он не сразу взял, опасаясь.
А потом в голову пришло реальное. «Выборы… – догадался он. – Либо выборы заходят, вот и листовки… Кандидаты да депутаты…»
Раньше приезжали, собрания собирали. Теперь дорога плохая, кидают с неба. Он поднял с земли листок, близко поднес к глазам, щурился. Нет, вроде не выборами пахло, а другим, не больно понятным.
– Бабка, неси очки! Тут чего-то…
Жена его, старушонка худенькая, бегучая, приказ исполнила, а потом, углядев разбросанные по двору листки, закудахтала:
– Это что за страсть?… Откель чего?
Старый Катагаров, очки на нос поместив, прочитал листовку, не вдруг понял, а разобрав, не поверил написанному. Посреди двора уселся он на скамейку, надевал очки, снимал их, хмыкал да чмокал губами, раздумывая. Еще один листок поднял. Там – то же самое. И еще один. Та же песня, точь-в-точь.
Бабка на него глядела-глядела и стала допытываться:
– Чего молчишь? Откель они взялись, эти бумажки?
– С неба, – коротко ответил старик.
– Тьфу! С тобой говорить…
– С неба. Вертолет пролетал и кинул тебе привет.
– Когда прилетал? Я не видала.
– Он в хату должен к тебе влететь? Просвистел – и нету…
– Ну и чего?..
– Да ничего!! Брехни какие-то!! – разозлился старик. Он хоть и прочитал, но ни единому слову не поверил. Какие-то гонки автомобильные, какое-то ралли, просьба освобождать дорогу… Какую дорогу… Чего освобождать… Тут и дорог не осталось.
– Какие брехни? – допытывалась старуха, а потом сама догадалась: – Либо выборы? Не будем голосовать!! – постановила она. – Прошлый год обещали раз в месяц привозить товары – и обдурили! Абманаты проклятые. Не будем голосовать!!
Старик Катагаров, небольшой, но грузный, сидел посреди двора с листовкой в руках, с очками и не мог ничего сообразить. Старуха рядом кудахтала, пока он ее не укоротил:
– Зась! Бумажки сбери. Пойду к Любане. Может, она чего слыхала. Был бы телефон, в сельсовет бы позвонить… А так… Надо к Любане идти.
Старуха собирала листовки, ругалась:
– Не будем голосовать! Автолавку не присылают. Ни соли, ни керосину, ни спичек… Волки по хутору ходят. Сначала коз да коров, а потом нас поедят. Разорили совхоз! Не будем голосовать!..
Таким же трудом, собиранием листовок, занимались в этот час, считай, все хуторские жители, которых, впрочем, по пальцам можно было перечесть. Хутор носил громкое имя – Большие Чапуры. Теперь это звучало словно насмешка. Это когда-то, при советской власти, при колхозах-совхозах, Чапуры были и впрямь большими, на две сотни дворов. А нынче – лишь малое селенье в далеком глухом Задонье.
Невеликая речка Быстрица; по берегам ее – густая зелень тополей да верб; и ветхое людское жилье редкой цепочкой тянется по ложбине. Каждый дом от соседнего – за версту. Меж ними – дома и усадьбы пустые, брошенные, а то и вовсе руины, скрытые гущиной задичавших садов.
Крайний, совсем на отшибе, домишко Нади Гореловой – одинокой пенсионерки. У нее, как у всех, огород, картошка, кур десяток, которых лисы проклятые что ни год половинят, четыре козы да козел – одним словом, домашность, колгота, без которой не проживешь. Надя во дворе возилась, слышала негромкий вертолета звук, но подумала, что это урчит далекая машина. А тут как снег на голову эти листовки посыпались. Надя испугалась, бросилась в хату – прятаться. Потом выглянула: все тихо, спокойно, но белые листки лежат там и здесь. Она с опаской взяла в руки листовку, повертела: бумага приглядная, гладенькая. Печатные буквы крупные, читать легко. Прочитала. Но ничего не поняла. Какую дорогу освободить?.. Какие автомобили?.. Петербург… Новороссийск… А откуда взялись эти листки? Ни ветра, ни тучи нет, ясное небо. Правда, что-то гудело негромкое. Но что? В голове всякое мешалось. И ничего не понять. Либо дорогу грозятся построить… Ее хата мешает. Вот и пишут: «освободить». А куда освобождать? Хату не перетянешь, тем более – рухлядь. В конце концов она решила бежать к людям: к Володе Полякову, к Любане. Может, они чего знают.
Листовки, по двору рассеянные, Надя все до единой собрала. Нехорошо глядится: словно разгром какой. Собрала бумажки, передник надела да чистый платок на голову. Все же в люди идти. И заторопилась. Путь неблизкий: не меньше двух километров до Володи бежать. Максаевых подворье да Калинкиных подворье, деда Парфена, Трофимовых – все жили просторно: сады, левады немереные. Когда-то жили, теперь ушли. В станицу, в райцентр, а кто и на кладбище. Осталась зеленая пустынь.
А нынче еще эти листки проклятущие лежат, и ветром их несет поперек дороги. Нехорошо все это.
И у двора Володи Полякова такая же картина: там и здесь бумажки белеют.
– Володя! Володя!! – закричала Надя, подойдя к воротам усадьбы.
Ответа не было. А калитка раскрыта настежь.
– Володя… Ты где?!
Опять молчанье. Хозяин мог и увеяться. Он – вольный казак: ни семьи, ни живности. А мог и спать среди бела дня. И тоже не враз его сыщешь.
Поляковское подворье просторное. Глядеть на него без привычки – божий страх: конопля, лебеда да колючий татарник лесом стоят. Там и здесь по двору торчат всякие железяки: тракторная кабина, зубастое полотно травокоски, мотоцикл, желтый «москвич»-«пирожок», на каком Володя ездил еще при совхозе, бригадиром. Да еще – сараи, старая кухня. И все заросло тернами да дикой травой. Тут целый взвод потеряется – и не сыщешь.
– Володя! Володя! – прокричала Надя и прошла к дому, который был на замке. А рядом на перилах крыльца кошка дремлет, старая Мурка, на всю округу известная, потому что мастью она трехцветная: белые, черные и желтые пятна. Такие кошки, по старому поверью, дому сулят богатство. Вот и стараются люди кошек таких заиметь.
– Где хозяин? – спросила Надя. – Листков полон двор. Может, и не видал?
Мурка лишь глаза приоткрыла, но ничего не ответила, даже «мяу».
– Придется к Любане идти, – вслух решила Надя. – Куда же еще.
Кошка продолжила сладкую дрему на солнышке, на солнцепеке, хотя могла бы рассказать о том, как ее хозяин бесился.
– «Мерседес-бенц»!! – орал он. – «Судзуки»! – надрывался. – «Катерпиллер»!..
– Ты понимаешь!! – доказывал он кошке за неимением собеседников. – Вот здесь вот они! Мимо нашего двора поплывут, как на параде. Соображаешь?! Как в кино! Или вроде мы за границей… Поняла! – тряс он бумажным листком, целая стая которых на его дворе опустилась.
Глаза у хозяина горели огнем:
– «Форды»! «Мерседесы»!
Пролетавший над хутором вертолет Володя видел. Слава богу, он не какой-нибудь глухой Катагаров или бестолковая Надя Горелова. Володя в свое время закончил техникум, по-нынешнему колледж, работал на всех тракторах, комбайнах, какие в совхозе были, любую машину водил. Он издали вертолет услыхал и сразу его признал по звуку. А потом глядел и дивился: ненашенская машина… Наш вертолет – словно ураган: крыши срывает. А этот будто стрекоза – легонький, с прозрачной кабиной, видно, спортивный. Даже вертолетчика видать: молодой мужик. Володя рукой ему помахал, приветствуя. Машина прошла низенько, даже старая Мурка ее увидала, голову задрав.
А листовки, какие с вертолета сыпались, – одну из них Володя прямо на лету ухватил. Он проводил вертолетик взглядом: не сядет ли? Но голубая стрекоза, пролетев над хутором, истаяла в синем же небе, уходя влево от речки, к клетскому грейдеру, к асфальту. Исчезла, словно радужный сон. Володя, вздохнув, сказал Мурке:
– Вот это техника. Ты видала? И больше не увидишь. Спортивный. Нам бы такой… Мы бы…
Он говорил и разом пробегал глазами листовку, одну из многих, сброшенных с вертолета. И ахнул. Стал перечитывать. От волнения руки тряслись и мельтешило в глазах.
