Это я, Эдик - Никитин Олег Викторович (книга регистрации txt) 📗

– Какая хрен разница! Даже не думай.

Один конструктивный совет я получил, осталось подкатить с вопросом к Билкис. Для этого я был вынужден выйти из дому и отправиться к ней пешком: она снимала комнатушку в пяти кварталах от моего «родового гнезда».

Мне дико повезло – она не торчала в Сети, а вышла в туалет. Я застукал ее возле двери и чуть не напугал.

– Чего без заявки? – набычилась девка. – Изголодался, что ли?

– Меня мать белковой котлетой нашпиговала.

– Вроде же не пост, чего тогда приперся?

– Уалла я меньяк, мы же с тобой пара, – не вытерпел я. – Что, я уже не могу к тебе в гости прийти? Дело у меня есть, обсудить надо.

Этим я пронял упрямую телку, она расслабилась и повела меня в комнату. Видно было, что ее так и подмывает подключиться к Сети и уплыть по «волнам виртуальности», куда-нибудь на вечеринку или показ мод.

– Ну, что стряслось?

– Собираюсь в Европу рвануть, в Париж, – поделился я.

– Сейчас? А как же учеба?

Пришлось ей растолковать, что меня приглашают друзья, в каникулы, и не будет ли она против моей отлучки. Она только пожала плечами и сказала, что прекрасно проведет время в компании соплеменников из пакистанской диаспоры.

Comments on this: 9

Cactus: Дядя, твои моральные мучения задолбали. Экшен давай, потасовки, кровищу!

Пеликан: Мой юный друг, ты слишком много играешь. Позволю себе заметить, что в реальной жизни нет места трупам и прочей расчлененке, которой уснащают свои поделки разработчики ширпотребного софта. Очнись, дружок!

Эмиль: Я бы не стал так решительно это утверждать, коллега! В качестве примера – вот, можешь убедиться. Будут вам и трупы, и кровь литрами.

Felicita: Эдик, я серьезно расстроена. Своего отца ты, конечно, правильно изобразил, но меня… Может, тогда я и не очень-то следила за собой, но сейчас совсем другое дело! Приезжай с Маришкой, убедись.

Петро: Эй, ты про девку-то в небоскребе расскажи. Интересно же.

Танк: Потом как-нибудь. А пока глядите на скан-копию кровавой распечатки, добытой в интернате для мутантов. Пятна я программно почистил, разве что немного осталось, между буквами. Сам я ее просмотрел, что называется, мельком – и убедился в ее бесполезности для следствия.

Ахмед: Кафир, кафир! (Примечание юридической группы: действия Э. Кулешова расцениваются мутакаллимом Издателя как верные, осуждению не подлежащие. С учетом обстоятельств, естественно, и последующих событий.)

Lomo: Ты чего тормознул-то? История же не закончена!

Танк: Ахмед, еще один такой вопль, и пропишу тебя в стоп-лист. Кактуса это тоже касается! Надоело мне про Магога вспоминать, в другой раз как-нибудь. Думаете, так просто в архивных записях копаться, забытые подробности из мозгов выуживать?

Танька Щелястых только через неделю стала забывать «приключение» в сортире, когда холодный монстр изнасиловал ее щупальцем или членом, или чем там еще. В первый день нового года, протрезвев, она сходу отвергала домогательства Гани Тошниловича. Правда, тот не слишком-то и настаивал. Пьяным он бывал куда более прилипчив.

Убедившись в плохом настроении подруги, Ганя свалил домой, чтобы продолжить праздник с предками – они как раз наловили в подвале десяток отборных крыс.

– Ты чего это? – спросила ее на второй день Светка. – Фригидная, что ли? К Ваське не бежишь…

Заморское слово прозвучало как ругательство. Девчонки в это время делали основательную приборку в разгромленной комнате – Новый Год, он всегда заканчивается бардаком и похмельем. И еще тоскливым ощущением приближающегося экзамена. Утешало, что преподы отчасти тоже люди, и им сейчас так же несладко.

– Сама ты фригидная! – разозлилась Танюша. – Тебе бы так!..

– Чего, засадили? – хмыкнула Трусерс. – Тошнилович-то? Ты же сама говорила, что после Васьки Дуракова это все равно что карамелькой трахаться.

– Отвяжись, а? Не видишь, болею я.

И она действительно заболела – но не телом, а духом, что ли.

Так продолжалось несколько дней. Танька мрачно валялась на расстеленной кровати и таращилась в стену, даже телек не смотрела. То ли спала, то ли нет, не поймешь. Приходили какие-то случайные ребята, спускали штаны и присоединялись к ней, но девушка вела себя как бревно. Не повернется, не поцелует! В спешке, словно боясь, что Танька обидится и настучит по морде, парни делали свое дело, вновь укрывали девушку одеялом и сваливали прочь.

Ее соседка, конечно, пыталась противостоять насильникам или заманивать их к себе в койку, но Щелястых своим растительным видом манила этих извращенцев куда сильнее. К тому же «позволяла» вытворять всякие штуки, на которые в нормальном виде могла бы и не согласиться.

Словом, Танюша вставала только в туалет и перекусить остатками праздничного ужина – сальными шкурками, попками огурцов, картофельной шелухой и прочей жратвой, которую собрала в коридоре и отмыла подруга. Молча жевала все подряд, глядя куда-то стеклянными глазами, и падала обратно.

Светка Трусерс, вздыхая, присаживалась рядом и щупала Танюшке лоб в надежде обнаружить жар. Хотя лекарства для лечения лихорадки у нее, понятно, не было.

– Васька приходил? – спросила больная девушка однажды вечером. В голосе у нее появился отзвук интереса к жизни.

– Конечно, – запнувшись, кивнула Трусерс. Может, известие о визите возлюбленного расшевелит подругу? – Несколько раз забегал, трахнет тебя, погладит по голове и уйдет. Я уж ему говорила – давай со мной, я-то вон какая горячая… Нет, ему только тебя надо было. Солидол весь извел, паразит, но обещал принести.

Таня просветлела лицом и даже слегка, вполголоса поорала на Светку, что та переманивает у нее хахаля. Трусерс нарадоваться не могла, так ее угнетало убитое состояние подруги.

– Да пошутила я, пошутила, – призналась она.

– Что, не приходил? – сдулась Танька.

– Васька-то? Приходил-приходил! Любит он тебя, дурак.

– Сама дура. Пожрем, что ли?

С этим возникли проблемы. Новогодние огрызки были съедены подчистую. Ходить по общаге и выпрашивать у подружек хоть какую пищу было бесполезно – Новый год основательно подкосил общественность в этом плане. Разве что двинуть на рынок, поискать кости, или какую собаку замочить?

Тут распахнулась дверь, и в комнату с топотом, рассыпая снег и благоухая самогоном, ввалился Ганя Тошнилович.

– О! – удивился он. – Очнулась, что ли? А то я уж думал, опять бревно пилить придется.

– Сам ты бревно стоеросовое, – рассвирепела Татьяна. – Чего приперся, козел?

– А ну возьми свои слова обратно, сука! Я, понимаешь, ей самогона приволок…

– Ладно, заткнись. Давай сюда свое пойло. Только у нас закуски нет, ты принес?

Ганя стянул рваный тулуп и бросил его в углу, где у девушек уже громоздилась груда грязного белья – трусов, ночнушек, штанов и так далее. Более-менее чистое лежало отдельной маленькой кучкой, и тулупу там было, конечно, не место.

– Какая закуска? Неделю назад все сожрали.

Светка понюхала самогон и поморщилась.

– Тьфу, дешевка. Градусов поди не больше полста. Не мог уж покрепче припереть, лох.

– Пей какой дают, – обиделся парень. – Могу вообще унести. Да вы чего, девки, такие злые? Меня Маринка к себе звала…

– Шучу!

Света разлила мутную жидкость по стаканам, и они с наслаждением осушили полные емкости. Напиток, понятно, был ужасен, но все же выгодно отличался от растопленного снега. И уже этим был достоин того, чтобы его пили.

Так за свежими сплетнями, дружеской перебранкой и сальными шутками прошло полчаса, и литровая бутыль внезапно опустела.

– Ну, и чего теперь? – в досаде буркнула Танька. – Доставай вторую!