Крупная рыба - Уоллес Дэниел (полная версия книги .txt) 📗
Она повернулась к моему отцу и одарила его восхищенным взглядом.
— Вы далеко пойдете, молодой человек.
Третьей и последней задачей, с которой справился Эдвард Блум, было усмирение дикой собаки. После того как его очень скоро повысили в должности, переведя из продавцов в менеджеры, мои мать и отец переехали в маленький белый домик через улицу от начальной школы. Они были лишь второй семьей, которая жила в этом доме. Построил его Амос Коллоуэй шестьдесят лет назад и со своей женой вырастил в нем своих детей, которые, став взрослыми, разъехались кто куда. Миссис Коллоуэй умерла много лет назад, а когда и мистер Коллоуэй отдал душу богу, все соседи полагали, что кто-нибудь из их замечательных детей вернется и станет жить в этом доме. Но никто из них не вернулся. У них была своя жизнь, они успели пустить корни в далеких больших и маленьких городах и, похоронив отца, тут же выставили дом на продажу, и Блумы были счастливы, приобретя его.
Но им не были рады — пусть бы жили где угодно, только не в доме Амоса Коллоуэя. Амос Коллоуэй так прочно ассоциировался со своим домом, что, когда он умер, некоторые из соседей предложили снести его и на его месте устроить детскую площадку. Раз его дети уехали, то, может быть, и дому здесь нечего делать. А то, что какая-то новая супружеская пара въехала и живет в его доме, это похоже… это похоже на то, как если б они пытались втиснуться в гроб Амоса Коллоуэя, куда только что положили его тело. Короче говоря, все не слишком благоволили к Блумам.
Мои мать и отец изо всех сил старались изменить такое к ним отношение. Мать узнала, что миссис Коллоуэй давала приют бездомным кошкам, и делала то же самое. Отец продолжал подстригать азалии перед домом, придавая им форму букв алфавита, чем Амос был знаменит среди местных жителей. Все напрасно. По выходным мать с отцом работали на участке, как их соседи, но все смотрели сквозь них, словно они были невидимками. И в каком-то смысле так оно и было. Чтобы пережить потерю Амоса Коллоуэя, соседи предпочли не замечать присутствия Блумов.
Так продолжалось до тех пор, пока в квартал не нагрянула стая одичавших собак. Кто знает, откуда они появились. Шесть или восемь, кто говорил, даже десять — они разбрасывали содержимое мусорных баков по ночам, рыли глубокие ямы в садах. Рвали бархатное покрывало сна своим ужасным воем и злобным рычанием. Соседских собак, которые осмеливались вступить с ними в схватку, утром находили мертвыми или они исчезали без следа. Детям не разрешали выходить из дому с наступлением темноты, а кое-кто из мужчин, направляясь куда-нибудь, брал с собой оружие. В конце концов город призвал к решительным действиям Государственное бюро по контролю за животными, и в одну кровавую ночь все одичавшие собаки были или перебиты, или переловлены.
То есть все, кроме одного пса. И это был самый свирепый, самый ужасный из стаи. Черный как смоль, он сливался с ночной тьмой. Говорили, что он двигался так бесшумно, что человек далее не подозревал, что пес рядом, — пока он не оскаливал сверкающих зубов. И этот пес был не просто дикий: он был сумасшедший, бешеный, и почти по-человечески мстителен. Одна семья за большие деньги обнесла свой участок изгородью, по которой был пропущен ток. Однажды ночью они посмотрели в окно и увидели, как пес подошел к изгороди. Удар тока оглушил его и отбросил назад, но не причинил особого вреда. После этого пес почти все время ходил вокруг их участка и в результате, по крайней мере в темное время дня, никто не мог ни прийти к ним, ни уйти от них. Получилось, что вместо ограждения от собаки они построили тюрьму для себя.
Мой отец мог бы в любое время усмирить пса и отвести обратно в холмы, откуда он появился: он умел обращаться с животными. И все же он этого не сделал. Почему? Потому что на сей раз не мог. Невзгоды новой жизни ослабили его. Это не было нежелание применить данную ему от рождения физическую и духовную силу; он, видно, просто потерял их.
И пес продолжал бы мародерствовать, если бы Судьба слегка не подтолкнула моего отца в спину, заставив однажды вечером выйти из дому прогуляться. На улицах Эджвуда, конечно, не было ни души: кто бы осмелился появиться на этих улицах после захода солнца, зная, а все это знали, что где-то поблизости бродит Адский пес (так его прозвали горожане)? Впрочем, мой отец мало думал о псе; он был не из тех, у кого вся жизнь изменилась из-за страха перед псиными клыками. Или, может, мой отец был посланцем некой высшей силы. Все, что известно наверняка, — это то, что однажды вечером он отправился погулять и спас жизнь ребенку.
Ребенок — трехлетняя Дженнифер Морган, которая жила всего через две двери от дома старого Коллоуэя, как его все еще называли, — вышел через кухонную дверь на улицу, пока родители чистили туалет в хозяйской спальне. Дженнифер так много слышала о псе, который одиноко бродит по улицам, что не могла справиться с желанием пойти и приласкать его. Когда мой отец увидел ее, она подходила к свирепому черному псу, протягивая ему кусок хлеба и зовя: «Ко мне, песик. На, песик».
Адский пес медленно приближался к ней, не веря в неожиданную удачу. Ему еще никогда не приходилось есть маленьких девочек, но он слышал, что они вкусны. Во всяком случае, вкуснее маленьких мальчиков и почти так же хороши, как цыплята.
Однако в этот момент вмешался Эдвард Блум, охладив восторг кровожадного гурмана. Он подхватил девочку на руки, а псу швырнул хлеб, на который тот даже не посмотрел и продолжал приближаться. В любое другое время легендарная власть моего отца над животными заставила бы пса покориться. Но огромный черный Адский пес был очень зол. Эдвард бесцеремонно помешал ему полакомиться такой вкусной едой.
Пес в ярости бросился на них. Одной рукой прижимая к себе девочку, Блум схватил пса за шею и с силой ударил оземь. Пес завизжал, но снова вскочил и ужасно зарычал. Он с ошеломительной быстротой мотал головой; на мгновение показалось даже, что у него две головы, рычащих, разинувших две розовые пасти со сверкающими зубами.
К этому времени Морганы обнаружили, что их дочка пропала, выскочили на улицу и помчались на жуткий собачий вой. Они подоспели как раз в тот момент, когда пес вторично бросился на отца и едва не впился ему в горло: отец ощутил его горячее влажное дыхание и брызги слюны на щеке. Промах оказался для пса роковым: взвившись в высоком прыжке, он открыл Эдварду Блуму свое брюхо, и мой отец вонзил руку сквозь густую шерсть и шкуру прямо в его тело и вырвал его тяжелое бьющееся сердце. Отец крепко прижимал к себе девочку, спрятавшуюся на его широкой груди, чтобы избавить ее от этого кровавого зрелища. Пес рухнул наземь, отец отшвырнул его сердце, протянул девочку родителям и продолжил свою вечернюю прогулку.
