Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Это так вы портите ту пару абсурдной обуви, которая была приобретена на мои сбережения, заработанные потом и кровью?
— А? Что такое, сокровище?
Игнациус извлек из уха карандаш и открыл дверь. Материнские волосы цвета свеклы были взбиты ввысь надо лбом; скулы багровели от румян, нервно размазанных до самых глазных яблок. Одно дикое дуновение пудры выбелило лицо миссис Райлли, перед ее платья и несколько отбившихся свекольных прядей.
— О, мой Бог! — вымолвил Игнациус. — У вас пудра по всему платью, хотя, возможно, вы следуете одному из косметических советов миссис Батталья.
— Ну почему ты всегда так тюкаешь Санту, Игнациус?
— Ее, кажется, жизнь и без меня тюкала предостаточно. Но скорее вверх, чем вниз. Однако, если она когда-нибудь приблизится ко мне, направление т ю ка может измениться.
— Игнациус!
— А кроме этого она вызывает в памяти вульгаризм «тютьки».
— Санта уже бабуся. Как не стыдно?
— Хвала Всевышнему, что грубые вопли мисс Энни тем вечером восстановили мир. Ни разу в своей жизни не видел столь бесстыдной оргии. И это — в моей собственной кухне. Если бы тот человек являлся хоть каким-то подобием стража законности, он бы арестовал бы эту «тетушку» на месте.
— И Анджело не тюкай. У него трудный путь, мальчик. Санта грит, он весь день просидел в уборной на автобусной станции.
— О, мой Бог! Верю ли я своим ушам? Я вас умоляю — бегите скорее вместе со своими пособниками из Мафии и оставьте меня в покое.
— Не относись так к своей бедной мамочке.
— Бедной? Я не ослышался — бедной? Когда доллары от моих трудов буквально рекой льются в этот дом? И вытекают из него еще быстрее.
— Не надо снова начинать, Игнациус. Я у тебя тока двадцать долларов же взяла на этой неделе, да еще и чуть не на коленках пришлось упрашивать. Посмотри тока на все эти штукенции, которые ты себе покупаешь. Посмотри на эту кинекамору, что сегодня домой приволок.
— Кинокамера вскоре найдет себе применение. А гармоника была довольно дешева.
— Я ж так же ж никогда с этим человеком расплатицца не сумею.
— Это едва ли моя проблема. Я не вожу машину.
— Да, и тебе наплювать. Тебе всегда наплювать было, мальчик.
— Мне следовало предвидеть, что, всякий раз открывая дверь этой комнаты, я буквально открываю ящик Пандоры. Разве миссис Батталья не желает, чтобы вы поджидали их с ее растленным племянником на обочине, дабы ни одно бесценное мгновение игры в кегли не было упущено? — Игнациус изрыгнул газ дюжины шоколадных пирожных, пойманный в ловушку его клапаном. — Предоставьте мне хоть капельку мира. Неужели недостаточно того, что меня на работе весь день изводят? Мне казалось, что я адекватно описал вам те ужасы, с которыми мне приходится сталкиваться каждодневно.
— Ты же знаешь, как я тебя ценю, лапуся, — всхлипнула миссис Райлли. — Иди сюда и хорошенько чмокни мамочку на прощанье, будь умницей.
Игнациус склонился и слегка ткнулся ей в щеку.
— О, мой Бог, — вымолвил он, отплевываясь пудрой. — Теперь во рту у меня будет скрипеть всю ночь.
— На мне слишком много пудры?
— Нет, в самый раз. Разве у вас нет артрита или что там еще у вас есть? Как вы собираетесь играть в кегли?
— Мне кажется, упряжения мне помогают. Я себе лучше чувствую.
На улице забибикало.
— Очевидно, ваш приятель избежал-таки уборной, — фыркнул Игнациус. — Околачиваться по автобусным станциям — это так на него похоже. Ему, вероятно, нравится смотреть, как прибывают и отправляются эти туристические кошмары с круговым обзором. В его мировоззрениии, очевидно, автобус — это хорошо. Это показывает, насколько умственно он отстал.
— Я вернусь пораньше, лапуся, — сказала миссис Райли, закрывая миниатюрную входную дверь.
— Мною, вероятно, уже злоупотребит какой-либо злоумышленник, — возопил ей вслед Игнациус.
Заперев на засов дверь своей комнаты, он схватил пустой чернильный пузырек и раздвинул ставни. Высунув наружу голову, он осмотрел весь проулок и отыскал в темноте на обочине белый «рэмблер». Изо всех сил он запустил пузырьком в его сторону и услышал, как тот взорвался на крыше машины со звуком, гораздо превосходившим все его ожидания.
Великий писатель — друг и благодетель своих читателей.
— Маколей [Томас Бабингтон Маколей (1800-1859) — английский историк, поэт, эссеист, государственный деятель]
Еще один рабочий день окончен, мой любезный читатель. Как я уже сообщал тебе раньше, я преуспел в наложении, так сказать, печати на пертурбации и манию нашей конторы. Все избыточные виды деятельности постепенно сводятся на нет. В настоящий момент я занят украшением нашего улья для пчел с белыми воротничками (троих), в котором жизнь бьет ключом. Аналогия с тремя пчелами вызывает в памяти три п, которые наиболее надлежащим образом описывают мои действия в качестве конторского служащего: преодоление, процветание, преображение. Существуют и три п, наиболее надлежащим образом описывающие действия нашего придурка-управляющего: побирушка, порча, промах, прилипала, паскудство, паразит, провал, падаль, парша, подонок. (В данном случае, боюсь, список несколько выходит из-под контроля.) Я пришел к заключению, что наш управляющий конторой служит единственной цели, а именно — путаницы и помехи. Если бы не он, другая моя сослуживица ( La Dama del Commerсio ) и я вполне пребывали бы в мире и довольстве, выполняя свои обязанности в атмосфере взаимной предупредительности. Я уверен, что его диктаторские методы отчасти служат причиной желания мисс Т. уйти на пенсию.
Наконец, я могу описать тебе саму фабрику. Сегодня днем, ощущая удовлетворение от завершения работы над распятием (Да! Оно завершено и сообщает конторе столь необходимое духовное измерение.), я решил нанести визит в лязг, жужжание и свист фабрики.
Сцена, открывшаяся моего взору, была одновременно притягательной и отталкивающей. Первоначальное потогонное предприятие в «Штанах Леви» сохранилось для потомства нетронутым. Если бы Смитсоновский Институт, это балаганное скопище национальных отходов, мог как-нибудь запечатать фабрику «Штанов Леви» в вакуумную упаковку и перенести в столицу Соединенных Штатов Америки со всеми до единого рабочими, замершими в позах своего труда, посетители этого сомнительного музея испражнялись бы прямо в свои безвкусные туристские наряды. Это сцена, сочетающая в себе худшее из «Хижины дяди Тома» и «Метрополиса» Фрица Ланга; это механизированное негритянское рабство; она представляет собой тот прогресс, которого добились негры — от сбора хлопка до пошива из него. (Оставаясь в своей эволюции на стадии сбора хлопка, они бы, по крайней мере, пребывали в целебной среде, распевая песни и поедая арбузы [как они, насколько я полагаю, и должны поступать, находясь группами на лоне природы].) Мои интенсивные и глубоко прочувствованные убеждения, касающиеся социальной несправедливости, моментально возбудились. Клапан мой отозвался энергичным толчком.
(В связи с арбузами я должен признаться, дабы никакая профессиональная организация по защите гражданских прав не сочла себя оскорбленной, что никогда не являлся наблюдателем американских народных обычаев. Я могу ошибаться. Можно себе вообразить, что в наши дни, протягивая одну руку за хлопком, другой рукой народ прижимает к уху транзисторный радиоприемник, изрыгающий прямо на его барабанные перепонки бюллетени о подержанных автомобилях, Размягчителе Волос «Мяхстиль», Приправе для Прически «Королевская Корона» и вине «Галло», а на нижней губе у него болтается ментоловая сигарета с фильтром, грозя спалить все хлопковое поле дотла. Сам проживая на берегах реки Миссиссиппи [Река эта прославлена в отвратительных песнях и стихах; преобладающим мотивом в них служат попытки представить реку эрзацем фигуры отца. В действительности, река Миссиссиппи — подлая и зловещая водная артерия, чьи водовороты и течения ежегодно уносят множество жизней. Я не встречал ни единого человека, даже отдаленно пытавшегося бы обмакнуть большой палец ноги в ее зараженные бурые воды, кишащие нечистотами, промышленными стоками и смертельными инсектицидами. Даже рыба в ней дохнет. Следовательно, Миссиссиппи как Отец-Господь-Моисей-Папаша-Фаллос-Старикан — мотив насквозь фальшивый, начатый, насколько я мог бы себе вообразить, этим жутким шарлатаном Марком Твеном. Эта неспособность вступить в контакт с реальностью, тем не менее, характерна для почти всего американского «искусства». Любая связь между американским искусством и американской природой чисто случайна, однако это лишь потому, что вся нация в целом с реальностью контакта не имеет. Сие — лишь одна из причин того, почему я всегда вынужден был существовать на обочине ее общества, ограниченный Чистилищем, остающимся на долю тех, кто неспособен опознать реальность в лицо.], я ни разу не видел, как произрастает хлопок, и не имею ни малейшего желания увидеть. Единственная экскурсия за пределы Нового Орлеана водоворотом повергла меня в пучину отчаянья: Батон-Руж. В одной из будущих частей настоящего повествования, в ретроспекции, я, быть может, опишу это паломничество сквозь топи, это странствие в пустыню, из которого я вернулся сломленным физически, умственно и духовно. С другой стороны, Новый Орлеан — комфортабельный метрополис, обладающий определенной апатией и застоем, которые я не нахожу противными моему естеству. По меньшей мере, климат его мягок; к тому же, именно здесь, в Городе Полумесяца, я пребываю уверенным в наличии крыши над моей головой и «Д-ра Орешка» в желудке, несмотря на то, что определенные регионы Северной Африки [Танжер и т.д.] время от времени щекотали мой интерес. Путешествие кораблем, тем не менее, вероятно, расстроит всю мою нервную систему, и я не настолько извращен, чтобы предпринимать путешествие воздухом, даже имей я возможность позволить себе его. Автобусная линия «Грейхаунд» угрожающа в достаточной степени для того, чтобы я вынужден был смириться со своим статус-кво. Если бы только прекратили эти туристские автобусы с круговым обозрением; мне представляется, что одна их высота нарушает какие-то уложения национальных шоссейных дорог в той их части, которая касается дорожного просвета при езде по туннелям и тому подобному. Быть может, кто-то из вас, дорогие читатели, с присущей вам юридической хваткой может выудить из памяти соответствующий параграф. Эти вещи действительно следует убрать. Одного знания, что они снуют где-то этой темной ночью, довольно, чтобы меня охватили тревога и дурные предчувствия.)
