Степан Сергеич - Азольский Анатолий (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Продемонстрировал, как с помощью крошечной радиоактивной пластины, вмурованной в корпус, убедиться в работоспособности индикатора. Иван Дормидонтович понимающе наклонил голову в седом бобрике. Немирович вложил индикатор в футляр с ремешком, повесил на плечо себе.
— Легко и удобно. Как фотоаппарат.
— Чудесно. Чудесно, — залюбовался Иван Дормидонтович. — Скромно, хорошо и… то, что надо.
Он не знал (да и знать ему не полагалось) существа схемы, новизны конструкции. Он знал больше: что за океаном еще не додумались до такого прибора, за океаном он появится через год, не раньше; что ГИПС легче банки консервов; что индикатор испытывался в самой взаправдашней обстановке и результаты испытаний подписаны людьми знающими и честными.
Иван Дормидонтович открыл формуляр и паспорт на ГИПС, взглядом заскользил по фамилиям на последних листах.
— Шестов… Кто это… Вы? Поздравляю… Мошкарин?.. Болен. Сожалею…
(Адъютант уловил что-то в голосе его, приготовился записывать.) Их мы отметим особо. Остальных — как всегда.
Он перенес индикатор на свой стол, сел, продолжая любоваться долгожданным подарком. Поднял голову.
— Как вы думаете — в массовом производстве они не подведут? Нам не двадцать штук надо, больше.
— Это исключено, — почтительно и скромно заверил Немирович с некоторым превосходством человека науки, посвященного в тайны глубокие, недоступные иным смертным.
Потом заговорил Молочков, до этого помалкивавший. Малогабаритный переносный индикатор Молочков видел впервые. Кроме того, подавляло величие человека за столом. Молочков вообще робел в кабинетах людей, занимавших ответственные посты. И сам подавлялся собственной значимостью, сидя в своем кабинете.
— Партийная организация НИИ придаст особое внимание технически грамотному и своевременному оформлению документации, позволяющей… э… которая позволит выпустить индикатор…
— Понятно, — кивнул Иван Дормидонтович.
Представители главка вступили в легкий спор между собой, обсуждая, какому заводу поручить изготовление массовой серии. Все прислушивались, стараясь разобраться в отличиях одного завода от другого.
— Эх, поручили бы нам! — воскликнул завистливо плановик. Иван Дормидонтович усмехнулся, делегаты усмехнулись… Не все: Степан Сергеич сохранял на лице выражение нетерпеливой внимательности. Он ждал — ждал, когда кто-нибудь из делегатов скажет о разнесчастных счетчиках. Чтобы отобрать их нужное количество из сотен тысяч единиц заведомого брака, потребуются десятки лабораторий типовых испытаний, сотни квалифицированных людей. Почему же об этом молчат? Молчит Немирович, начальник третьего отдела, молчит Шестов, молчит Игумнов — а они ведь знают о счетчиках! Не может быть, чтобы преданные родине люди пытались скрыть истину, обмануть государство. Забыли, запамятовали. Надо сказать, а то придется потом краснеть перед Иваном Дормидонтовичем!
Степан Сергеич, не плечом, а грудью раздвигая делегатов, приблизился к столу и — сердце, бухнув, остановилось — доложил:
— Диспетчер второго цеха Шелагин. Индикаторы в массовое производство запускать нельзя.
Все обомлели. Застыли в полнейшей растерянности.
— Ка-ак? Что вы сказали? — опомнился Иван Дормидонтович. Тяжелая, властная рука, гладившая индикатор, сжалась, потом инстинктивно потянула индикатор к себе, словно защищая от беды, будто опасаясь, что человек, подошедший к столу, сейчас отберет его. — Ка-ак! Почему? — прогремел голос, заглушавший в свое время танковый мотор.
Степан Сергеич знал, чем грозит ему этот голос. Он вздохнул глубоко, как перед мученической смертью, грубо, внятно и кратко доложил о счетчиках.
— Это правда?
Делегация безмолвствовала. С горестным сожалением Иван Дормидонтович убрал руку с индикатора, отодвинул его от себя. Костяшкою согнутого пальца надавливал на ребро стола, не чувствуя боли. Потом сплел пальцы, посмотрел на них. Ему было обидно… Немилосердно и грубо окатили его холодным душем.
Хочется (а кому не хочется?) повитать в пространстве над грешною землей, помечтать, но чем дольше витаешь, тем выше забираешься, тем больнее будет, когда шмякнешься оземь. В молодости, всего шестнадцать лет назад, Иван Дормидонтович, тогда еще офицер штаба армии, посылал отступавшим в июне войскам приказы «отбросить», «контратаковать», «стоять насмерть», а войска отходили, танки и авиация куда-то пропадали. Этот кошмар начальных дней войны казался сном, вот-вот наступит пробуждение, вот-вот появятся многомиллионные резервы и остановят, а потом опрокинут врага. До сих пор стыдно о собственной слепоте вспоминать. Жить — значит, определять границы сна, набираться умения видеть все так, как оно есть, воспарять мыслями, не отрываясь от земли родимой. На ней не все гладко: дорогу преграждают валуны несползаемые, пни, вросшие намертво, бугры непропаханные. Где обойдешь, где перепрыгнешь, где покорчуешь, если почва позволяет, где приложишься, споткнувшись, носом о рассыпанные осколки и обрубки. Зато путь ясен и преодолим, держи глаза открытыми.
Так что, подумал Иван Дормидонтович, очень хорошо все складывается, узнать вовремя правду — это половина победы.
— Как ваша фамилия? Простите, не расслышал.
— Шелагин.
По сдержанности ответов, по позе Иван Дормидонтович догадался, что перед ним бывший офицер. Он совсем подобрел.
— Давно из армии, товарищ Шелагин?
— Три года как… — слегка замялся Степан Сергеич.
— Индикаторы пустим в массовое производство… после того, как отработаем вопрос о счетчиках… Благодарю вас, товарищ Шелагин.
Иван Дормидонтович протянул руку, и Степан Сергеич пожал ее так, как умеют это делать офицеры-строевики: в четкости и стремительности движений руки и тела ничего похожего на подобострастие, и в то же время рукопожатие исполнено беспрекословной готовности совершить все, что прикажут.
С другими делегатами Иван Дормидонтович простился поворотом головы в их сторону, жалко было смотреть, как они заторопились неизвестно куда, покидая скорее кабинет, наступая друг другу на ноги. Степан Сергеич вышел последним: его задержал адъютант, записал имя-отчество и адрес.
Держась ближе к стене, Степан Сергеич спустился не по той лестнице, долго блуждал по коридорам, пока кто-то добродушно не разъяснил ему, как правильно пройти в центральный вестибюль. Шелагин стремительно оделся, выскочил на улицу. Все три автомашины, доставившие делегацию, уже уехали.
Прозрачный февральский денек начинал переходить в светло-серые сумерки.
Если дойти до метро, доехать до «Сокола», потом еще на автобусе — эдак прокатается он больше часа, в цехе работа кончится. Но если сразу направиться домой, то будешь там раньше пяти. Степан Сергеич задумался, как быть. Вдруг его кто-то толкнул весьма невежливо.
— Степан Сергеич, скажите, с чего это вы вспомнили о счетчиках?
Шестов — пальто нараспашку, галстук скособочен, мохнатая шапка на затылке — слова произносил свирепо. Степан Сергеич вопроса не понял.
Старший техник Сергей Шестов напрасно ждал ответа, неведомой ему правды.
— Где же остальные?
— Уехали, отвалили, Степан Сергеич, мой дорогой диспетчер, оставили нас одних… Все вы, диспетчеры, чудаки. До вас такой был — Мишель Стригунков, храбрец из храбрецов. Выгнали, а недавно опять приняли. Голова.
Агентом по снабжению работает. Бивни мамонта из-под земли достанет, если план горит… Выпить хочется, Степан Сергеич, ужраться до посинения, до упокойника, настроение вы мне сделали, черт бы вас побрал… Деньги есть до получки?
Степан Сергеич безропотно выдал сто рублей.
— Не понимаю, — сказал он, — зачем же сразу пить…
— Бросьте… «Прага» рядом… Нет, дорого… Дома… Нам, кажется, в одном направлении… Так едем. Такси, видите, привезло безлошадного генерала. Бежим.
33
Иван Дормидонтович ответил на срочные телефонные запросы. Адъютант уже познакомился с личным делом капитана Шелагина и, опуская ненужные частности, доложил, что там — все в порядке.
