Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗

Кофе играет серьгой Даймона.

– Пусан? Эта корейская клоака?

– Ядовитое местечко,– соглашается Даймон.– Можешь взять эту серьгу себе.

– Типа здорово. Итак, за свободу.

Мы звеним бокалами.

– А какой твой второй тост? – спрашивает Бархотка, гладя пальцами хризантему.

Даймон жестом указывает на Кофе и Бархотку.

– Ну, конечно же – за цвет истинной японской женственности. Мириам, ты смыслишь в таких вещах. Какими качествами должна обладать моя будущая жена?

Мириам обдумывает ответ:

– В вашем случае, господин Даймон, слепотой.

– Даймон хватается руками за сердце, будто хочет остановить кровотечение.

– О, Мириам! Где сегодня твое сострадание? Мириам любит кормить уток, Миякэ. Я слышал, к водоплавающим она относится с большим участием, чем к своим любовникам.

Мириам слегка улыбается:

– Я слышала, водоплавающие больше заслуживают доверия.

– Заслуживают доверия, ты говоришь? Или оказывают? Неважно. Ты согласна, что мы с Миякэ – самые счастливые мужчины в Токио?

Одно мгновение она смотрит на меня. Я отвожу взгляд. Интересно, как ее зовут по-настоящему?

– Только вы сами можете знать, насколько вы счастливы,– говорит она.– Это все, господин Даймон?

– Нет, Мириам, это не все. Я хочу травки. Той кармической смеси. И ты знаешь, как меня пробивает на жрачку, когда пыхну, так что принеси нам чего-нибудь поклевать примерно через полчаса.

В комнате есть ширма-фусума, за которой скрывается выход на балкон. Из дна ночи вырастает Токио. Всего месяц назад я помогал своему двоюродному брату чинить «Ротаватор» на чайной плантации дядюшки Апельсина. А теперь – только посмотрите. Банка «КИРИН ЛАГЕР» [59] высотой с шестиэтажный дом, освещает все вокруг ярко-желтым неоновым светом. Темным пятном выделяется Императорский дворец, за которым над вершиной «Пан-оптикона» вспыхивают предупредительные огни летящего самолета. Альтаир и Вега пульсируют каждая на своей стороне Млечного Пути. Шум транспорта затихает. Бархотка перегибается через перила.

– Какой же он огромный,– говорит она сама себе.

Горячий бриз треплет ей волосы. Ее тело сплошь состоит из изгибов, которые я ощущаю, даже не прикасаясь к ней.

– Я со всей ответственностью заявляю,– говорит Даймон, друг, который преподносит мне все это на блюдечке,– что я свернул самый совершенный косячок по эту сторону от борделей Боготы.

– Откуда ты знаешь? – Кофе наклоняется, чтобы зажечь самокрутку.

– Я владею десятком из них.

Он вылезает из своего пиджака и швыряет его в комнату. На его футболке написано: «Вещи видятся нам не такими, каковы они есть, они видятся нам такими, каковы мы есть» – где-то я это уже слышал.

Бархотка свешивается ниже:

– Это острова или корабли? Там, где кольцо из огней.

– Даймон вглядывается в темноту через перила:

– Отвоеванная земля. Новый аэропорт.

– Кофе смотрит на огоньки:

– Давайте поедем туда и посмотрим, как быстро бегает твой «порш».

– Давайте не поедем.– Даймон раскуривает самокрутку, втягивает дым и выпускает его с громким «а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…».

Кофе опускается на колени, и Даймон подносит самокрутку к ее губам. Дядюшка Толстосум прочитал мне строгую лекцию о наркотиках в Токио, о которой, как я понижаю, едва взглянув на Бархотку, я предпочту забыть. Кофе сжимает губы и, подобно дракону, выпускает дым из ноздрей.

– Я уже говорил вам,– Даймон рассматривает пламя своей зажигалки,– что эта зажигалка имеет историческую ценность? Она принадлежала генералу Дугласу Макартуру [60] во времена оккупации.

– Типа, так и есть, если ты говоришь,– с недоверием усмехается Кофе.

– Говорю, но это неважно. Принеси мне дзабутон, моя кофейносливочномедоваякиска, пусть твои легкие напитаются этой прелестью, мы отправимся на машине в Тьерра-дель-Фуэго и заплодим Патагонию…

Пока Кофе несет подушку из комнаты, мобильный у нее в сумочке тренькает «Лунную сонату». Даймон тяжело вздыхает:

– Вот достал! – и передает самокрутку мне.

Я отдаю ее Бархотке. Даймон отвечает на звонок, подражая тону кронпринца:

– Я приветствую вас в этот прекрасный вечер.

– Кофе, хихикая, бросается к нему:

– Отдай!

Даймон прижимает ее к полу, зажав между коленями. Она извивается и хихикает, оказавшись в ловушке.

– Нет, мне очень жаль, но вы не можете поговорить с ней. Ее друг? В самом деле? Это она вам так сказала? Какой ужас. Я трахаю ее сегодня вечером, видите ли, поэтому пойди и возьми в прокате порнокассету, ты, жалкий козел. Но сначала послушай внимательно – вот как звучит твоя смерть.– И он выбрасывает телефон с балкона.

Хихиканье Кофе обрывается.

Даймон улыбается, как пьяная жаба.

– Ты выкинул мой мобильник!

Смех Даймона звенит как капель:

– Я знаю, что выкинул твой мобильник.

– Он может ударить кого-нибудь по голове.

– Что ж, ученые предупреждают, что мобильные телефоны могут быть опасны для мозгов.

– Это был мой мобильник!

– О, я куплю тебе новый. Я куплю тебе десять новых.

– Кофе взвешивает «за» и «против».

– Самой последней модели?

Даймон хватает дзабутон, ложится на спину и изображает гангстера:

– Я куплю тебе целый завод, милашка моя.

Кофе надувает губы с видом маленькой девочки и прижимает к уху бокал с шампанским:

– Я слышу пузырьки.

Бархотка пальцами пощипывает мне мочки ушей, прижимает свой рот к моему, и дым марихуаны стремительно наполняет мне легкие. Ворованный шоколад, липкий и мягкий.

– Охо-хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо,– Даймон заметил нас,– займитесь-ка этим в той комнате, вы двое. А то мне кажется, что этот юный выскочка снова обскакал меня – и мою новобрачную тоже.

Бархотка толкает меня в грудь, и я оказываюсь в комнате.

– Садись там,– говорит она, указывая на противоположный край низенького стола.

Пьяный монах – что кобель в рясе. Ее руки блестят от пота. Она задувает свечу. Мы по очереди затягиваемся, не говоря ни слова. Иногда наши пальцы соприкасаются. От Нее словно исходит электрический ток. Биоборг. Я различаю ее силуэт в зареве ночного города, притушенного бумажной ширмой. Она старается не дотрагиваться до меня, и ее поведение служит сигналом, чтобы я не прикасался к ней пока она не позволит. Яркий кончик самокрутки путешествует сквозь полумрак. Иногда я – это я, иногда – не совсем. Жемчуг, лунный камень, блеск зубной эмали. Несогласованность времени/пространства распространяется и на мои члены. На листе темноты я, будто составляя фоторобот, представляю ее грудь, волосы, лицо. Если я вдруг чихну, Годзилла просто взорвется у меня в трусах,

– Ты давно это куришь?

Ее слова кажутся извивающимися облачками дыма.

– Да, с двадцати лет.

Свиток, кукла, прикольный тролль, уронившая голову хризантема в вазе.

– Так сколько же тебе лет, роуди?

Я слышу даже, как шуршат ее пышные волосы.

– Двадцать три. А тебе?

Шквал горьких снежных хлопьев.

– Сегодня мне миллион.

Резкий вскрик Кофе и «грррр-р-р-р-р-р» Даймона, и мы с Бархоткой хохочем так, что рискуем сломать себе ребра, хотя при этом не издаем ни звука. Потом я забываю, почему смеюсь, и снова сажусь прямо.

– Держи руки на столе,– строго предупреждает она.– Терпеть не могу парней, которые лезут, куда не надо.

После пары неудачных попыток наши губы встречаются, и мы сливаемся в поцелуе на девять дней и девять ночей.

Фусума перед балконом раздвигается. Мы с Бархоткой отпрыгиваем в разные стороны. На пороге в лунном свете стоит Даймон, его торс обнажен, и на груди помадой нарисовано нечто вроде вампира-кролика Миффи [61]. Соски изображают зрачки Миффи, горящие жаждой крови.

– Миякэ! Ты под кайфом или у тебя не стоит? Еще не хочешь поменяться?