Серенький волчок - Кузнецов Сергей Юрьевич (читать книги TXT) 📗
– Как ты думаешь, кем я себя чувствовал, когда каждый вечер стоял у окна, смотрел на Сережин подъезд и ждал, не появится ли Света? Ну, даже если бы и появилась, то что? Стоять и смотреть, как гаснет свет в его окне? Звонить ему по телефону как бы по делу? Звонить ей на мобильный? Объяснять ей, что с ним спит половина фирмы? И почему именно Сережа? Меня ведь никогда не волновало, что Света спит с Дядей Федором. И его, я думаю, не волновало, что она спит со мной. А Сережа – другое дело. Оно, конечно, нехорошо так про покойного, но, знаешь, я честно тебе скажу: этому человеку я желал смерти. Я знаю, твой жених, все дела, но ты улетишь отсюда через две недели, а мне надо кому-то об этом, я даже Денису не могу, как он будет со мной дальше, если я скажу: "Я мечтал, чтобы Сережу Волкова убили". Вот я говорю – и мне уже легче. Ты знаешь, я никогда не был ревнив, ни в школе, ни в институте, мне всегда было все равно, с кем спят девушки, которые спят со мной, а до тех, с которыми я не спал, мне просто дела не было. Но каждый раз, каждый раз, когда она упоминала его имя, у меня буквально темнело в глазах. Я даже удивлялся поначалу, какая-то павловская собачка: "А вот Сережа вчера сказал…" – и хоп, больше ничего не слышно тридцать секунд, даже если это какое-нибудь совещание в конторе или там совсем нейтральный контекст. Честное слово, просто сериал какой-то. Интересно, водка у них есть? Потому что я как-то под кофе с трудом это все говорю. Кто же такое говорит под кофе.
– А Сережа, он что делал? – спросила Маша.
– Он не делал ничего, – зло сказал Абросимов. – В этом-то и была его фишка. Он никогда ничего не делал. Они были чудесная пара с Иваном: Иван почти не говорит, но все время что-то предпринимает. У Ивана же очень богатая биография, ты знаешь, может быть. А Волк, напротив, говорил все время какую-то ерунду, но все с ним случалось само собой – и со Светой, и с деньгами, со всем. Я не удивлюсь, если даже умер он как-то сам по себе, а пистолет растворился в воздухе.
– Так все-таки не бывает, – сказала Маша.
– А жалко, – сказал Абросимов, – потому что ведь кто-то его убил. И любой решит, что это Таня, а не хочется в это верить, потому что хорошая же девка, хоть и глупая.
– Зачем ей убивать? – спросила Маша.
– Ты ничего не понимаешь, – с напором сказал Абросимов. – Ты не поняла еще, что здесь происходило. Помню, как-то в пятницу, после корпоративного пива, мы завалились в "Cabana" танцевать и пили почти до утра. И часа в три ночи Таня, пьяная в дым, объясняла мне, что ей все время снится сон, как она убивает Свету. И она не может никому сказать, только мне, потому что знает, я в Свету влюблен и, значит, пойму. Ты знаешь, они были очень, очень близкие подруги, а сейчас даже не разговаривают, и все из-за него. Нехорошо, конечно, в день похорон, но там я просто не мог находиться, слушать, как они все говорят о том, какой Сережа был замечательный. Он был – Волк, опасный дикий зверь. Волк, выбирающий на скотном дворе, кого задрать первым. И потому я понимал Таню, ох, как хорошо понимал. Потому что на самом деле – на самом деле! – она хотела убить Сережу. Это был просто перенос. Ей снилась Света, но подразумевался – Сережа. Убить, чтобы освободиться наконец. Но желание это пряталось даже во сне, потому что она одновременно хотела его смерти – и хотела, чтобы он был жив.
– А ты, когда говоришь, что хотел смерти Сереже, хочешь убить Свету? – спросила Маша.
– Наверное. Я-то откуда знаю, это же подсознание. – Вадим вздохнул, а потом, нагнувшись к ней, прошептал: – А знаешь, я за последние дни пару раз думал, что я тогда сошел с ума. Той ночью. Пришел и убил его. Хотя зачем мне было его убивать? Я так ждал твоего приезда, ты не поверишь. Думал: вот приедет его невеста, поженятся, все закончится, Света о нем забудет, все снова будет хорошо. Но теперь – никаких шансов. Мертвых не забывают.
16
Через несколько лет будет казаться, что все случилось мгновенно: очереди у банкоматов, пустые, как в последние советские годы, магазины, неудержимо растущий курс доллара, паника и перманентная истерика. На самом деле все происходило постепенно, но в памяти людей кризис остался неожиданным стихийным бедствием: только что все было так хорошо, и вдруг – бабах!
Поначалу будущие обманутые вкладчики, узнав про обвал рынка гособязательств, решили, что это всего лишь возвращение к инфляции середины десятилетия. Даже люди, всерьез занимавшиеся бизнесом, надеялись, что правительство как-то вырулит, возьмет еще кредитов, договорится о реструктуризации. В субботу Россия обратилась к странам "Большой Семерки" за дополнительной помощью – безрезультатно. Кириенко встречался с Чубайсом, Задорновым и Дубининым, а в воскресенье Ельцин предоставил премьеру полную свободу действий – и в понедельник был объявлен дефолт. Это означало, что Россия больше не платит по внешним долгам – а также, что банки, держащие свои активы в ГКО, оказываются в пролете, как и те, кто доверил им свои деньги. Но в "черный понедельник" 17 августа многие еще надеялись: люди хотели верить, что это просто локальный кризис, вроде "черного вторника".
Тем не менее, работа в "Нашем доме" фактически прекратилась, все обсуждали дефолт, что будет дальше и дорастет ли доллар до десяти рублей. Гена с Лизой заперлись в кабинете и совещались, названивая в банк и стараясь просчитать дальнейшие ходы правительства и прогнозы на развитие рынка страхования. Было очевидно, что те, кто не успел, подобно "Нашему дому", вовремя скинуть ГКО, столкнутся с серьезными трудностями – и, значит, можно будет переманить их клиентов и развернуться всерьез. Гена уже подумывал про массированную рекламную компанию, но сначала надо было понять, что вообще происходит в стране.
Аля, как всегда уверенная, что все само образуется, объясняла в курилке на лестнице Абросимову:
– Мне сказали, это просто эхо азиатского кризиса. Весь мир вступает в такую полосу, а раз весь мир, значит, нечего бояться, доллар сейчас подскочит, а потом пойдет обратно вниз, когда волна докатится до Америки.
– Кстати, об азиатском кризисе, – сказал Вадим, – я от него пострадал первым. Я же сдаю свою однокомнатную в Строгино. И у меня ее год назад снял кореец, платил, между прочим, 500 баксов в месяц, собирался жить несколько лет, учиться в институте, все дела. А на Новый год слетал домой, потом приходит ко мне грустный, говорит: "Отец сказал, надо экономить, кризис, деньги кончились, простите, Вадим, я съезжаю". Ну, а кто еще снимет за 500? Пришлось за 300 уступить. Так что вот, я был первой жертвой кризиса. Но вот выжил, сама видишь.
– Честно говоря, – сказала Аля, – я не волнуюсь. Мы – грамотные профессионалы, мы себе всегда денег заработаем.
Известие о дефолте внезапно успокоило Дениса: вот, значит, про что были его предчувствия. Он вспомнил старые времена, когда с друзьями, рисковыми и молодыми, готов был расшифровывать знаки, подброшенные им жизнью, невпопад угадывая, что сообщает им Великое Бытие об их малом бытии. Тогда бы он сказал, что неожиданная смерть Сережи Волкова – только знак приближающегося кризиса, знак возвращения к началу девяностых, когда доллар рос как на дрожжах, а он, Денис, жил совсем иначе. Сережа при таком раскладе оказывался вестником, который появился в жизни Дениса, обозначив начало новой полосы, – и исчез, едва полоса закончилась. Пусть душа его упокоится там, где сейчас пребывает, думал Денис, может, он в самом деле умер в положенный срок: время закончилось, карма отработана. В голове Дениса который день отпущением грехов звучал голос Псоя:
