Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут (библиотека электронных книг TXT) 📗

Капитан Федерс поперхнулся. Капитан Ратсхельм посмотрел на него осуждающе. Майор же продолжал есть. И поскольку жена за ним не следила, ему не нужно было выполнять ее диетические предписания.

— Стало быть, дама вашего сердца умерла? — констатировала госпожа майорша. Ибо она, очевидно, не могла себе представить другой причины расторжения уз, кроме смерти.

Обер-лейтенант Крафт давился куском черствого хлеба. Под ее испытующим взглядом он осмелился намазать его тоненьким слоем масла. При этом он с трудом кивнул головой. И этот кивок она восприняла как подтверждение ее предположений. Он был уверен, что она выразит ему свое соболезнование. Что она и сделала. И не только это. В конце концов она ведь была не просто женщиной, а женой командира, на жаргоне фенрихов «командиршей». Поэтому к своим высокопарным словам соболезнования она прибавила:

— Это, конечно, очень тяжело для вас, но вы не должны предаваться унынию, а тем более пытаться любыми средствами заглушить боль — что обычно свойственно людям низшего сорта и низших чинов. Но я, конечно, возьму и вас под свою опеку, пока вы будете в числе офицеров и сотрудников моего мужа.

— Чувствительно благодарен, госпожа Фрей, — с трудом промолвил обер-лейтенант Крафт.

— Каждую неделю я устраиваю дружескую встречу неженатых офицеров и незамужних девушек из высших кругов Вильдлингена. Разрешаю вам принимать в них участие, господин обер-лейтенант.

— Вы слишком добры ко мне, госпожа Фрей, — произнес потрясенный обер-лейтенант. Так непреклонно и полновластно им не командовала до сих пор ни одна женщина. Он с отвращением заглатывал так называемый десерт к холодному блюду, своего рода пирог-пудинг, с раздражением следя за капитаном Федерсом, который, по-видимому, от души веселился, слушая их диалог.

Выбирая удобную позу, Крафт немного пригнулся за столом и широко расставил ноги, подобно тому, как это делает японский борец, чтобы найти наиболее устойчивое положение, при этом он натолкнулся ступней на ножку стола. Вернее, он думал, что правой ногой задел ножку стола. Однако вскоре почувствовал тепло, затем податливость — и отпрянул. Это была не ножка стола, а нога милостивой государыни, до которой он дотронулся. Госпожа Фелицита не показала виду. Ее самообладание было достойно уважения. Она только немного сморщила свой овечий нос, как будто почуяла скверный запах.

— Пардон, пардон, — смущенно сказал Крафт.

— Мне кажется, — величественно изрекла Фелицита Фрей, — что мужчины могут теперь покурить.

— Хороший солдат всегда на службе, — заявил майор. — И поэтому, господа, вас вряд ли удивит, что я хочу поговорить с вами немного о служебных делах.

— Нас это действительно не удивляет, — заверил Федерс.

Мужчины сидели хотя и в старых, но внушительных кожаных креслах, которые при каждом движении неприятно скрипели. Под ними ковер, густо расцвеченный розами, вокруг них — плюш, по стенам громоздкая темно-коричневая мебель, украшенная резьбой. Всему этому название — курительная комната. Майор для проформы подал офицерам шкатулку из розового дерева, наполненную сигарами. Ратсхельм и Федерс, которые знали эту игру, с благодарностью отказались и попросили разрешения закурить свои собственные сигареты. Только Крафт механически взял предложенную сигару. К тому же ему попалась одна из представительских сигар майора. Гостеприимная улыбка хозяина все же удержалась на лице Фрея, он только наморщил лоб. Но когда Крафт откусил кончик сигары и не задумываясь выплюнул его на ковер — тут майор вздрогнул. Не из-за ковра — только пренебрежение Крафта к хорошему тону оскорбило его деликатную душу.

— Пардон, — сказал обер-лейтенант Крафт, — но я иногда забываю, что еще существует разница между салоном и окопом.

— У меня на фронте был командир, — сказал капитан Ратсхельм, — который имел обыкновение даже во время еды на передовой пользоваться белоснежной салфеткой. В любой обстановке он оставался культурным человеком.

— Когда ему придется умереть геройской смертью, вряд ли от него будет пахнуть одеколоном, — заявил Федерс.

— Господа, — произнес майор Фрей, — я считаю, что бывают вещи, которые не подлежат критике. Это бывает в том случае, когда эти вещи в некотором роде священны для нас.

И он ощупал свой рыцарский крест, чтобы убедиться, что он: а) еще на месте, б) правильно висит, то есть хорошо виден со всех сторон, и в) тем самым им все могут любоваться.

— Не будем никогда забывать, господа, что нравственная строгость — фундамент солдатской жизни, все время должна быть предметом наших забот. Ибо быть солдатом означает чувствовать себя солдатом. А офицер нашей чеканки является солдатом в совершенстве. Однако перейдем непосредственно к делу. В состав моего курса, мой дорогой Крафт, входят три учебных потока, в каждом по три учебных отделения; в каждом потоке имеется преподаватель тактики и офицер-инструктор. И я могу с уверенностью сказать, что мои офицеры относятся к числу самых замечательных офицеров всего вермахта. Вы вольетесь в их число, приняв завтра учебное отделение «Хайнрих». И я склонен утверждать, что это одно из лучших учебных отделений 6-го потока. Не так ли, господин Ратсхельм? Вы как начальник потока знаете это лучше всех.

— Так точно, господин майор. Я бы даже сказал — это самое лучшее учебное отделение за много лет. В нем несколько прекрасных фенрихов, на которых я возлагаю большие надежды. Вы согласны со мной как преподаватель тактики, Федерс?

— Вполне, — сказал капитан. — Учебное отделение «Хайнрих» состоит из стада глупых, заносчивых и коварных болванов. Они ленивы, прожорливы, любопытны и глупы, падки на баб и побрякушки. На моих занятиях они путают минометы с полевыми кухнями, пулеметы с маршевым рационом, санитаров с санитарными узлами. Они больше заботятся о жратве, чем о боеприпасах. И вера в бывшего ефрейтора кажется им важнее, чем обстоятельное знание обстановки.

Майор смущенно улыбнулся. Капитан Ратсхельм попытался сделать то же самое. Обер-лейтенант Крафт был удивлен: довольно беспечные аргументы капитана Федерса граничили с государственной изменой. Крафт с наслаждением посасывал сигару.

— Наш добрый капитан Федерс! — произнес майор и засмеялся. Однако тут же глаза его сузились, смех оборвался и голос стал более резким. — Он любит резкие формулировки и острое словцо — этим он славится у нас. Но мы все, близко знакомые с ним, знаем абсолютно точно, что он действительно думает. Ему свойственна в некотором роде конструктивная ирония, которая была свойственна также Блюхеру и Врангелю. При этом у него достаточно такта, чтобы делать подобные высказывания в самом узком кругу — это своего рода доказательство доверия, которое он к нам питает. Его выдающиеся способности в преподавании тактики помогают нам быть снисходительными к нему. И если я правильно вас понял, капитан Федерс, то вы имеете в виду следующее: фенрихи отделения «Хайнрих», которым вы преподаете тактику, имеют как солдаты еще значительные недостатки и человеческие слабости. Им срочно необходима отличная тактическая подготовка, для чего и существует военная школа. Их вера в фюрера, к нашей радости, очевидна, что является хорошей предпосылкой для их офицерской карьеры, однако одной этой веры недостаточно. Не так ли, капитан Федерс, ведь вы это хотели выразить своим высказыванием?

— Так точно, господин майор, только это, — невозмутимо ответил Федерс.

Майор снова примирительно улыбнулся. Он готов был восхищаться собой. Он был не только военным, но и дипломатом — ему, возможно, предстояла большая карьера; его работа в военной школе была превосходным трамплином для этого.

— Итак, мой дорогой Крафт, как вы думаете обращаться со своими курсантами?

— Строго, но справедливо, — сказал Крафт. Другой глупости ему в данный момент в голову не пришло.

— Какие формы воспитания вы намереваетесь применять, Крафт?

— Те, которые здесь применяются и которые вы считаете правильными, господин майор.