Двойной язык - Голдинг Уильям (читать бесплатно полные книги txt) 📗
Ион засмеялся и снова обернулся ко мне:
– Но ты бы могла написать письмо, первая госпожа.
– Я? Написать письмо?
– А что? Если ты умеешь читать, значит, умеешь и писать.
– Пусть напишет Персей, а я подпишу его «Пифия».
– Лучше предоставь это мне. И попрактикуйся в подписи… я обдумаю… но для начала поупражняйся в написании слова «Пифия». А потом мы решим, не подписать ли тебе его и собственным именем.
– Не думаю, чтобы это было пристойно. К тому же кто-нибудь может им воспользоваться.
– Для чего?
– Ну-у… ты знаешь… для магии.
– Мы подумаем. Ты умеешь писать, юная госпожа? Или ты предпочитаешь быть просто вещью?
– О чем ты говоришь, Ион? – сказала я.
– А ты понимаешь, юная госпожа?
– Да, твоя святость, – ответила Менестия. – Конечно.
– Что – конечно? Конечно, понимаешь или, конечно, вещь?
– И то, и другое, твоя святость.
– Лучше объясни мне, Ион. Видимо, я совсем глупа.
– Вовсе нет. Просто у тебя иной ход мысли. Менестия знает, что ей больше по вкусу быть хорошенькой и носить красивую одежду, чем весь день просиживать в книгохранилище над скучными старыми книгами. Не так ли?
– Да, твоя святость.
– Менестия! Как ты сможешь пользоваться гекзаметрами, если не будешь их читать?
– Ты забываешь, дорогая госпожа. Когда-то и ты только слушала их, а не читала. Да и читая, произносила их вслух. Я слышал тебя.
– Менестия, ты сидела в портике, как я тебе велела? Пока мы были в отъезде?
– Да, первая госпожа. Конечно сидела. Поначалу спрашивающих было мало. Но попозже, когда про меня узнали, сюда приходили толпы. Я обычно сидела вон там. Конечно, позади меня всегда стояла Лидия…
– Но ты же не присаживалась на корточки?
– Нет, первая госпожа. Я велела Лидии приносить табурет для дойки и сидела на нем. Он ведь очень удобный, знаете ли, ну совсем точно дома в коровнике. Конечно, я как следует закутывалась. В портике ведь холодно, а внутрь я не заходила. Но по большей части мне было очень хорошо. Для начала мне помогало это странное мое чувство, а потом оно уже и не нужно было.
– Но что ты делала… говорила?
– Ну, конечно, когда у меня было мое странное чувство, я не знаю, что я говорила! Но потом я поняла, что все совсем просто. Если спрашивает юноша, говоришь ему, что он будет счастлив в любви. А старику говоришь, что жизнь у него будет долгая и ему выпадет нежданная удача.
– А женщинам?
– Женщины почти не приходили.
– Менестия, можешь идти.
Девушка поклонилась и ушла.
– Кому-то надо взять ее в руки.
– Твоя обязанность, первая госпожа. Я тебе не завидую.
– А большинство мужчин позавидовали бы.
– Неужели? Да, пожалуй. Она хорошенькая маленькая, – и снова эта брезгливая дрожь, – вещица.
Мы потерпели поражение, Менестия ничему не поддавалась, будто дикая ослица. Даже ее «странные часы» стали менее частыми, и я совершенно уверена, что вскоре они превратились в чистое притворство. К тому времени, когда весна выплеснулась из долин и начала взбираться по извилистой дороге в Дельфы, она стала бледной, плаксивой и постоянно хныкала. Она так упрашивала отпустить ее домой, что в конце концов нам пришлось исполнить ее желание, так как она была свободной, а отец согласился принять ее обратно вместе с приданым. Он был мягким и совершенно непохожим на моего отца. Он заставил меня задуматься о себе самой гораздо больше, чем она. Ее-то понять было просто – избалованная жрица. Он же был мужчиной – мелкий землевладелец, – портившим баловством не только своих детей, но и свою скотину.
«Странные часы» Менестии тоже заставляли меня задуматься. Они внушали мне тревогу: ведь хотя я была первой госпожой уже много лет, ничего им подобного я никогда не испытывала. Мне нужен был дым лавровых листьев, однако их магическая сила словно бы слабела. Олимпийцы, казалось, удалялись все дальше и дальше. Во мне все больше – толчками и рывками – нарастала тревога за них, и особенно за Аполлона. К этому времени я прочитала уже очень много и была совсем сбита с толку. Казалось, никто точно не знал, кем были Олимпийцы и принадлежал ли к ним Аполлон с самого начала. Я поделилась этой тревогой с Ионом, от которого никакой помощи не получила. Он сказал, чтобы я продолжала жить, как жила, и надеяться, что свет будет пролит самими богами. Вдобавок к этой тревоге надо было подыскать девушку, которая могла бы стать второй госпожой – ведь, как я сказала Иону, моя жизнь не вечна.
– Дорогая госпожа, неужели оракул сам о себе не позаботится?
– Хотела бы я быть уверенной в этом.
– Если не ты, так кто же?
– Ты!
Ион обратил на меня долгий взыскательный взгляд.
Под конец мы починили кровлю Пифиона, как следует, а промокший угол книгохранилища, который прежде был либрарием, остался под «временной кровлей». А потому огромное помещение стало совсем холодным, и Персей жаловался, что будет хлюпать носом весь год напролет. Но, как я сказала ему, чем станут Дельфы без Пифии? И он был вынужден согласиться.
Фокида прислала нам девушку. Маленькую худышку, и мы получили ее как раз тогда, когда она вдруг начала расти. Она была смуглой, как я, и ее звали Мероя. Мне кажется, она была как-то связана с Египтом. Очень серьезная и чрезвычайно набожная. Я даже приняла решение, что не позволю ее благочестию запугать меня, но так до конца и не избавилась от ощущения, что она не одобряет свою первую госпожу. «Странным чувством» она не обладала, но и не подумала учиться читать, пока Серапис не указал, что ей следует уметь читать. Серапис был новым богом, не связанным с древними египетскими богами, и это еще больше усилило мою тревогу. Если мы принялись придумывать богов, чем это кончится?
Потом исчез Ионид. Прошло некоторое время, прежде чем я заметила его отсутствие, настолько привыкнув видеть его все время рядом, что бессознательно продолжала его видеть, даже когда его рядом не было. Вышла большая неловкость, когда я подошла к треножнику, чтобы давать ответы оракула, и вдруг поняла, что Иона в нише нет. В конце концов его заменил один из святых жрецов, но мне пришлось ему подсказывать, потому что он не справлялся с гекзаметрами. Ничего хорошего из этого не вышло. Просители уже ждали от меня стихотворных ответов, и хотя я их давала и на этот раз, необученный молодой человек перелагал их в неуклюжую прозу. Таким образом то, что некоторые люди лестно называли «возрождением оракула», понесло, как говорится, серьезный урон. Я жаждала возвращения Ионида. Я же привыкла опираться на него. Затем я обнаружила, что и Персей отсутствовал. Узнала я это потому, что он попросил меня принять его и признался, что покидал книгохранилище.
– Почему?
– Сопровождал его святость, первая госпожа.
– Куда?
– В Эпир.
– Но… по-моему, тебе следует объяснить.
И тут все вышло наружу. Сбор сведений, быстрота их передачи, голуби – все то, что, как я думала, служило оракулу, Ион и некоторые жрецы превратили в заговор против римлян. Не жду, что те, кто дочел до этого места, поверят в подобное. Но Дельфы и некоторые оракулы помельче пытались убедить материковую Грецию сбросить римское правление. Полнейшая же нелепость этого плана заключалась в том, что в римском правлении ничего дурного не было. Конечно, в любом бочонке попадаются гнилые яблоки, однако римляне обеспечивали Греции то, чего ей никогда не удавалось самой себе обеспечить. Сотни лет материковая Греция оставалась областью больших деревень, которые воевали между собой, превосходя друг друга коварством, предательствами, жестокостью. Теперь там правили закон и мир. Разумеется, римляне заставляли нас платить за это звонкой монетой, но все равно мы были рады. Даже и теперь, когда римляне, похоже, сами вот-вот затеют гражданскую войну и будут вести ее на нашей земле, а не на своей собственной, ситуация все равно куда более мирная, чем в те дни, когда каждая деревня почитала своим священным долгом драться с соседом. Я частенько думала – но наедине с собой, – что мы избежали бы двухсот лет непрерывных свар, если бы персы завоевали нас на римский лад. И вот теперь именно Иониду понадобилось тайно встречаться с другими полоумными, готовя заговор против самой могущественной страны в мире.
