Здравствуй, Никто - Догерти Берли (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
— Ладно, дед, мне, наверное, уже пора, — оторвала я его от размышлений. Хотя уходить не хотелось. С дедушкой всегда так хорошо.
— Элен… — он склонился ко мне и поцеловал на прощание. — Этот парень, он женится на тебе?
Я отвела взгляд.
— Нет, не женится. Я не хочу выходить замуж.
— Он неплохой парнишка, но еще зеленый. Рано вам, обоим еще рано.
— Знаю. Я уже все решила.
Он проводил меня до калитки, по дороге подбирая оставшиеся обрезанные веточки, словно собирая букет цветов.
— Элен, я знаю твою маму. Боюсь, она тебе житья не даст. Так что помни: если что, то ты с ребеночком… Конечно, у нас не дворец, но я был бы очень рад.
Я кивнула.
— Мы тебе всегда рады. Не забывай этого.
Длинный был сегодня день, мой милый Никто. Мы словно прошли много-много миль по неизведанным местам. И, знаешь, мне кажется, что я стала немножко ближе к своей матери. Но путь еще очень долог, и еще слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов.
Оглядываясь назад на то, что случилось во Франции, можно было, конечно, оправдаться, свалив все на обстоятельства. Но я не хочу оправдываться.
Мы были в пути уже более двух недель. В тот день, когда это началось, мой велосипед просто довел меня. На заднем колесе появилась восьмерка, и шина с мерзким скрипом терлась о крыло. Цепь постоянно соскакивала, весь день мы перли в гору, обгоревшие, как черти, к тому же задница жутко болела. Мы решили отыскать велосипедный магазин, а когда нашли, он оказался закрыт, потому что был понедельник. Мы сидели на бордюре тротуара и жевали багеты.
За две недели я так натер себе десны корками, что сейчас ел только мякиш. Да, самому мне эту развалюху не починить. Спицы разболтались. Некоторые даже прошли сквозь обод и прокололи камеру. Скорее всего, кто-то наступил на заднее колесо на последней стоянке, пока мы спали. Персиг в «Дзэне» называет такие ситуации «испытаниями смекалки». Я мог бы подобрать выражение покрепче. От Тома никакого толка нет. Он только мог предложить взвалить велики на попутный грузовик и отправиться домой. В конце концов мы добрались до палаточной стоянки и два часа провозились, устраиваясь на ночлег. После чего я все же решил вплотную заняться своим задним колесом. Одна спица намоталась на ось, три висели, а оставшиеся десять, казалось, готовы отвалиться в любую секунду. В общем, два дня надо сидеть и чинить, не меньше. Но, как ни странно, я был абсолютно спокоен.
Том достал свою палатку и обнаружил в ней одну огромную дырищу плюс несколько маленьких. Мы просто глазам своим не поверили. Наконец я догадался, в чем дело: его палатка лежала в моей багажной сумке, и ее продырявила одна из разболтанных спиц на. заднем колесе. Боже, каких только проклятий мы не посылали в адрес велосипедной техники. Том выл, что он уже по горло сыт и этой жарой, и Францией, и, конечно же, моим обществом. Но это еще не все. Когда он отправился принять душ, я вытащил из сумки свой спальник и обнаружил, что он весь в масле.
Вечером, конечно, начался дождь. Том спал в моей палатке, а я остался без спальника. Да еще эта ерунда с колесом… Хорошо хоть ноги не так гудят, как в предыдущие дни. Тут появились еще две туристки и стали ставить палатку. На гравийной площадке это не так просто, они завозились, и Том решил им помочь, тем более, что разговаривать нам все равно было не о чем. Я читал «Ресторан на краю Вселенной», но безо всякого удовольствия. С берега реки донеслась музыка, там начиналась местная дискотека. Такой жуткой музыки я давно не слышал, этого ди-джея стоило поймать и утопить, да было лень вылезать из палатки. Том с девушками все же отправились туда. Проходя мимо, они хохотали, но я сделал вид, что читаю и ничего вокруг не слышу. Хотя под такую музыку читать было невозможно, и немного погодя я решил пойти и посмотреть, что там делается. Полная дрянь. Одна из двух девушек заметила меня и махнула рукой, чтобы я спускался к ним. Я не пошел. Вернулся в палатку, хотя на душе кошки скребли. Ее улыбка напомнила мне об Элен.
Том вернулся далеко заполночь и разбудил меня, чтобы радостно сообщить, что я пока веду 2:1 — у него палатка в дырах, а у меня велосипед накрылся и спальник весь в машинном масле. Почему-то это его страшно веселило.
— А еще знаешь что, Крис? — услышал я, засыпая. — Я влюбился!
На следующий день я оставил в велосипедном магазине девяносто франков за ремонт. Велосипед тоже пришлось оставить до вечера, и остаток дня я провел с книгой. Я закончил «Ресторан» и стал читать «Над пропастью во ржи». «Эта вещь изменит твою жизнь», — говорил про эту книжку Хиппи. Что ж, пора. Том с девушками развлекались как умели: играли во фрисби, гоняли местных собак и так далее. Причем смеялись они не переставая, я чуть от них не свихнулся. Девушки были из Уэльса. Их звали Брин и Менэ. Они путешествовали по Франции автостопом, что, по-моему, для девушек не подходит. Они постоянно переговаривались между собой на валлийском языке, мне это с самого начала не понравилось. Низенькая, Брин, была брюнеткой и болтала без умолку. Я старался не обращать на нее внимания, но она оказалась очень начитанной и все время спрашивала, до какого места я уже дочитал. Ненавижу, когда меня отвлекают от чтения всякими разговорами. Хотя улыбка у нее была и впрямь обворожительная.
В шесть я вернулся в город за велосипедом. Он выглядел как новенький! На обратном пути я купил вина, и мы пригласили девушек разделить с нами ужин. А когда вечером за рекой снова завели музыку, мы все вместе отправились вниз.
Было очень весело.
23 июля
Здравствуй, Никто.
Прошел ровно месяц с тех пор, как я рассталась с Крисом. Но легче не стало. Я не перестаю вспоминать о нем. Странно, что мы ни разу не столкнулись с ним на улице, он ведь совсем недалеко живет. Он словно бы исчез с лица земли. Знаешь, Никто, иногда я чувствовала себе намного более взрослой. И злилась, что он такой неисправимый романтик. А теперь поняла, что именно этого мне больше всего и недостает. Он думал, что если просто обнять меня и приласкать, все тотчас же встанет на свои места. Теперь мне кажется иногда, что он был прав.
Сегодня я наконец поговорила с матерью. Разговор получился тяжелый. Отец улетел куда-то со своей группой, а Робби копал огромную ямищу на заднем дворе, потому что вдруг решил, что мы обязаны совершить что-то для защиты окружающей среды, например, выкопать собственный пруд. Комната была залита солнечным светом. Я вызвалась принести для мамы стаканчик шерри, что ее несказанно изумило, впрочем, она согласилась. Себе я взяла апельсиновый сок со льдом. Рано тебе еще спиртное хлестать, головастик ты этакий!
Я рассказала ей, что окончательно разошлась с Крисом. Перед ней я не сдерживала ни боли, ни рыданий, я рассказала ей все. Она спокойно меня выслушала. Без обниманий и утешений, она этого просто не умеет. И хорошо, что так. Я не хотела выпускать из рук нить разговора.
Я сказала, что не хочу выходить за него замуж или жить с ним, потому что не хочу связывать на всю жизнь ни себя, ни его. В первую очередь я не хочу, чтобы Крис из-за меня пожертвовал университетом. И лучшим способом избежать этого было порвать с ним как можно скорее. Я затвердила свою речь назубок.
Мать дала мне высказаться, потихонечку потягивая шерри из рюмки. Потом она еще раз попросила меня подумать о том, чтобы отдать тебя на усыновление, на что я снова ответила решительно: нет, никогда. В тот момент ты топнул ножкой внутри меня. Не сомневаюсь, что ты все слышал. Мать вздохнула и не стала больше распространяться на этот счет, не стала накалять страсти.
— Что же ты собираешься предпринять? — Я рассказала ей, что я хочу подать документы в Шеффилд на музыкальное отделение, только дождусь, пока ты немного подрастешь, чтобы тебя можно было записать в университетские ясли. Возможно, мне удастся повторно подать документы в Манчестер, на композицию. Она скривила лицо, показав, что сильно сомневается в осуществимости этих планов. А я не сомневаюсь. Я знаю, что ребенок — еще не конец света. Наоборот, это начало чего-то нового. Еще я сказала, что, когда ты родишься, могу переехать к дедушке — он предложил мне пожить у них. При этих словах у нее глаза полезли на лоб. Она ведь не ходит к ним почти никогда. Наверное, потому, что не очень-то любит свою мать. Или ей неприятно, какой она стала теперь: старуха, одной ногой на том свете, у которой в голове ветер гуляет. Так я думала — и ошибалась. Оказалось, что там было что-то поглубже и посерьезней — намного серьезней.
