С неба упали три яблока - Абгарян Наринэ Юрьевна (книги бесплатно без TXT) 📗

– Когда еще мне удастся увидеть края, откуда ты родом?

Истинную цель приезда Тигран попросил ее пока не раскрывать.

– Она откажется. Не захочет оставлять без присмотра могилы родных. Пусть сначала привыкнет к вам. Привыкнет – трудней будет расставаться. Тогда мы ей и предложим уехать с нами.

– А если не согласится?

– Переубедим.

Первым делом они с Настасьей, поручив детей Валинке, сходили на могилу Вано. Со дня отъезда Тиграна кладбище мало изменилось, если только прибавился десяток деревянных крестов – последние несколько лет, с того дня, как умер каменщик, они заменяли традиционные надгробья. Настасья оставила мужа одного, чтобы позволить ему в уединении оплакать свою боль, а сама пошла бродить по заросшему пестрой овсяницей и змеевиком погосту. Пробираться к старым надгробьям через плотные заросли было сложно, но она не сдавалась – ей важно было подойти ближе, чтобы разглядеть подернутый лишайниковыми подпалинами каменный узор, она водила по выбитым в сердцевине каменных плит ажурным крестам ладонью, поражаясь их смиренной красоте, и старалась запомнить ненавязчивую утешительность робкого прикосновения своей руки к их теплым бокам. От надгробий веяло веками и обреченностью.

Настасья не сразу сообразила, что они стоят не в изголовье, а в ногах покойников, поворотившись лицом на запад. Чтобы проверить свою догадку, она вернулась к новым могилам и удостоверилась, что все так и есть, – у этих деревянные кресты, в отличие от каменных, стояли в изголовье. Мужа тревожить расспросами она не стала – Тигран был хмур и молчалив, возвратившись с кладбища, ушел в дальний конец сада и провел там долгое время, непрестанно куря и не сводя взгляда с кромки обрыва.

– Это двери, – пояснила ей шепотом Валинка – на тахте, обложенные со всех сторон мутаками, спали сморенные разреженным горным воздухом дети, а она сидела рядом и стерегла их сон. – Когда настанет день Страшного суда, покойник поднимется, распахнет дверь и войдет в рай. Потому каменные надгробья с крестами и ставят в ногах.

– А как же те, у которых обычные деревянные кресты?

– Другие покойники заберут их с собой.

– Надо же… – только и смогла выговорить Настасья.

Кирюша завозился, чмокнул губами, шумно вздохнул. Она потянулась к нему, но Валинка опередила – помогла младенцу повернуться на бок, погладила по спинке, расправила ворот распашонки, чтоб не натирал нежную кожу.

Поднялась, уступая невестке место:

– Ты полежи, пока дети спят, отдохни, а я пойду займусь обедом.

– Я помогу.

– Завтра поможешь. Сегодня ты пока гость. На третий день уже гостем не будешь. Тогда и поможешь.

– А кем я тогда завтра буду? – улыбнулась Настасья.

Валинка затянула на затылке концы косынки, отряхнула передник.

– Хозяйкой будешь, Наз-стас-йя-джан.

– Зовите меня Стасей.

– Как?

– Стася.

– Ладно, будешь Стася. Ты отдохни, дочка, потому что дел потом будет много. Завтра спозаранку пойдем собирать авелук [26]. Заодно с деревенскими старухами познакомишься. А Тигран со стариками встретится, им будет о чем поговорить. В воскресенье накроем стол, позовем всех в гости. Чтобы в деревне, наконец, тебя узнали.

Настасью подмывало спросить, для чего такие церемонии, но она сдержалась.

– Хорошо.

Дождавшись, когда Валинка выйдет из комнаты, она разулась, осторожно легла в ногах детей, подложила под голову тугую мутаку. Грудь покалывало и тянуло, словно перед кормлением, и это очень беспокоило Настасью – молоко у нее перегорело еще месяц назад, за одну ночь, когда она переболела сильным гриппом. С какой стати после долгого перерыва грудь ныла так, словно наполнялась молоком, Настасья не знала. Она твердо пообещала себе сразу после возвращения показаться специалисту. Успокоившись, закрыла глаза. Вспомнила последнюю неделю – долгие сборы, как накануне отъезда внезапно простыла и засопливилась Алиса, как капризничал всю дорогу мучившийся деснами Кирюша, как поднялось давление у мужа, а таблеток под рукой не оказалось, она успела сто раз проклясть тот день и час, когда напросилась с детьми в поездку, но ничего уже нельзя было изменить. Промаявшись всю долгую дорогу, радостного от встречи с Мараном Настасья не ждала, потому, когда в долине они встретились с Немецанц Мукучем, который должен был доставить их на своей телеге на макушку Маниш-кара, она еле сдерживала слезы. Немецанц Мукуч, исполинского роста седовласый и кареглазый старик, обнялся с Тиграном, а потом протянул ей руку – здравствуй, дочка; почему вас зовут Немецанц, спросила Настасья, пожимая его сухую ладонь, потому что дед мой вернулся с мировой войны с женой-немкой, ну и стали нас в память о бабушке звать Немецанц, ответил Мукуч и состроил смешную козу Кирюше, тот заулыбался, потянулся к седобородому незнакомцу, вылитый Киракос, хохотнул старик и вопросительно глянул на Настасью, выпрашивая позволения взять младенца. Настасья тотчас отдала ему сына и улыбнулась – знаете, а ведь мой прадед тоже воевал на той войне, и тоже вернулся с женой-немкой; вот видишь, как хорошо, ответил старик, трогательно тетешкаясь с Кирюшей, мир маленький, а мы большие, хотя по наивности и глупости всю жизнь считаем наоборот.

– Стася-джан, ты, главное, корень не обрывай, не то растение обидится и в следующем году не вырастет, – объясняла Ясаман, показывая, как нужно правильно обрезать ножом стебель конского щавеля – так, чтобы оставался торчащий из земли крохотный вершок.

Настасья кивала, напряженно прислушиваясь к трудной, местами стрекочущей, шершавой речи.

– Вы только… ммм… тихо говорите, чтобы я понимала, – попросила она.

– А я разве ору? – развела руками Ясаман.

Валинка рассмеялась.

– Она хочет сказать – медленнее говори. Строчишь, как пулемет, вот она твою скороговорку и не понимает.

– Буду медленно, – обещала Ясаман.

Настасья обернулась к огромному раскидистому дубу, под сенью которого, на сложенном вдвое домотканом пледе, лежал Кирюша. Сидящая рядом Анатолия сделала успокаивающий жест рукой – все в порядке, не волнуйся. Из-за слабого здоровья толком насобирать конского щавеля ей не удалось – через полчаса закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Потому ее назначили ответственной за ребенка, а остальные женщины, согнувшись в три погибели, медленно продвигаясь вверх по пологому склону, обрезали ножами и складывали в мешки волнистые по краю листья авелука, стараясь сохранить всю длину стебля.

– Стебли тоже съедобные? – полюбопытствовала Настасья.

– Нет, мы их потом выкинем, – ответила Валинка.

Настасья решила, что прасвекровь иронизирует, но та даже не улыбалась.

– Сейчас соберем авелук, и ты поймешь, зачем нам стебли.

Алиса обрывала первую, еще не успевшую созреть землянику и ела, гримасничая от горчинки.

– Зачем ты ее портишь? Оставь, пусть созреет, – сделала ей замечание Настасья.

– Мне так вкусно!

– Созреет – будет вкуснее.

– Ладно, съем еще две штучечки и все!

Солнце давно уже поднялось, но день выдался милосердно облачным, подгоняемая ветром туманная дымка затянула небо от одного его края до другого, воздух был золотист и влажен и остро пах пряными травами, названий которых Настасья не знала. Она дышала глубоко и свободно, приноравливаясь к новому для себя ощущению размеренности бытия, которым было пронизано вокруг все – начиная от обступающего макушку Маниш-кара древнего леса, каждое дерево которого, казалось, говорило на своем языке, и заканчивая людьми.

Старухи работали не торопясь, подоткнув передники так, чтобы можно было в образовавшийся карман складывать авелук. Собрав достаточное количество, они семенили к мешкам и складывали туда влажные пучки зелени. Настасье тоже выдали передник, но подтыкать его так, чтобы край не отматывался, она не умела, потому придерживала его рукой.

– Может, отдохнешь, дочка? – предложила ей Валинка.