Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния (читаемые книги читать txt) 📗
На улице стояла прекрасная погода. Приближаясь к особняку, я услышал приглушенные голоса двух людей. Это были та старуха в черном и ее безобразный дворецкий. Оба сидели в прохладном паттио, затененном пальмами в цветных кадушках и папоротниками в каменных урнах.
— Джон, я чувствую, что должна пойти и проверить еще раз щенка Барта. Он так обрадовался мне утром; я не поняла, отчего же он такой голодный. Почему он должен быть привязан на цепь? В такой прекрасный день можно дать собаке порезвиться.
— Мадам, сегодня день вовсе не прекрасный, — проговорил очень злобно выглядевший дворецкий. Он вытянул ноги в шезлонге и посасывал пиво. — Вы одеты в черное, не удивительно, что вам жарко.
— Меня не интересует твое мнение о том, как я одета. Меня интересует, почему Эппла держат на цепи.
— Потому что собака может убежать искать своего молодого хозяина, — саркастически заметил Джон. — Я полагаю, вы об этом не подумали.
— И все же он выглядит слишком грустным и слишком истощенным. Надо его проведать.
— Мадам, лучше бы вы были озабочены судьбой внука, который вот-вот потеряет ногу!
Она уже почти встала с кресла, но при этих словах вновь опустилась на подушки.
— О Боже! Ему хуже? Ты услышал разговор Эммы с Мартой?
Я вздохнул: действительно, Эмма любила посплетничать, хотя ее просили держать язык за зубами. Я не думаю, чтобы она сказала что-то секретное. Мне она никаких секретов не рассказывала. А у мамы вечно не было на них времени.
— Конечно, слышал. Эти двое сплетниц каждый день перемывают хозяевам косточки. Хотя, если верить Эмме, доктор и его жена — просто ангелы.
— Джон, что Марта узнала о Барте? Расскажи мне!
— Кажется, мадам, мальчишка всадил себе в колено ржавый гвоздь, и теперь у него газовая гангрена. Такая гангрена, при которой нужно ампутировать конечность, или больной умрет.
Я внимательно наблюдал за их выражениями лиц: старуха была страшно расстроена, а старик — равнодушен, если не сказать — доволен достигнутым эффектом.
— Ты лжешь! — вскричала она, вскакивая. — Джон, ты обманываешь меня, чтобы помучить. Я уверена, что Барт поправится. Его отец найдет способ спасти мальчика. Я уверена. Он должен… — и она разрыдалась.
Она сняла вуаль, чтобы вытереть слезы, и я увидел ее лицо, на котором лежала печать страдания. Неужели она и в самом деле так любит Барта? Почему? Неужели она и вправду родная бабушка Барта? Не может быть. Ведь нам сказали, что его бабушка находится в клинике для душевнобольных, в Виргинии.
Я сделал шаг вперед, чтобы меня заметили. Леди была удивлена моим появлением, но тут же вспомнила о своем незакрытом лице и поспешно надела вуаль.
— Добрый день, — поздоровался я, обращаясь к женщине и игнорируя старика, к которому чувствовал сильнейшее отвращение. — Я случайно услышал, что говорил вам ваш дворецкий, мадам, но он прав только частично. Мой брат очень болен, но у него нет газовой гангрены. И его ноге ничего не грозит. А наш отец — слишком опытный доктор, чтобы допустить ампутацию.
— Джори, ты уверен, что Барт поправится? — спросила она с большим участием. — Он очень дорог мне… Я не могу сказать тебе, до чего он мне дорог… — Она замолчала и начала крутить кольца на своих тонких пальцах.
— Да, мадам, — сказал я. — Если бы у Барта не оказалась аллергия к большинству лекарств, что ему давали, то инфекция давно была бы побеждена. Во всяком случае, папа должен знать, что делать и в случае аллергии. Мой папа всегда знает, что делать. — Я повернулся к старику и постарался говорить, как можно авторитетнее. — Что касается Эппла, не следует его держать в закрытом наглухо сарае в такую жару. И совсем не следует ставить его воду и пищу вне досягаемости. Я не знаю ваших планов, но почему вы заставляете такую прекрасную собаку страдать? Лучше бы вы позаботились о создании условий для собаки, иначе мне придется доложить о жестоком обращении с животными обществу защиты животных.
Я повернулся и пошел к дому.
— Джори! — закричала вслед мне леди в черном. — Подожди! Не уходи. Я хочу спросить тебя о Барте. Я обернулся.
— Если вы хотите помочь моему брату, — сказал я, — то помощь может быть только одна: оставить его в покое. Когда он вернется, выдумайте какую-нибудь правдоподобную причину, по которой вы не сможете его больше принимать: пощадите его чувства и душу.
Она вновь стала упрашивать меня остаться и поговорить, но я решительно пошел вперед, думая, что сделал кое-что для защиты Барта. От чего его надо было защитить — я не знал.
В ту же ночь у Барта поднялась температура. Его завернули в термическое одеяло, которое работало, как холодильник. Я видел, как папа с мамой переглядывались, касались друг друга руками, будто придавая друг другу силы. Оба сразу принялись растирать руки и ноги Барта принесенным льдом, будто они действовали, как единый организм, не сговариваясь, понимая друг друга без слова. Я склонил голову, тронутый их любовью и пониманием.
Мне хотелось бы рассказать им о женщине в черном, но я обещал Барту молчать. У Барта она была единственным другом в его жизни, она подарила ему единственного его любимца… Но, чем дольше я скрывал от них, тем сильнее они стали бы переживать ее внезапное вторжение в нашу жизнь. Отчего они не приняли бы ее появления, я не знал — я только предчувствовал.
Как хотелось мне быть мужчиной, уметь принять правильное решение, быть твердым!
Засыпая, я вспомнил слова, которые часто повторял папа: «Пути Господни неисповедимы».
Следующее, что я помню, это лицо папы, который тряс меня и кричал:
— Барту лучше! Он поправится! Ему сохранят ногу!
Медленно, день за днем, распухшая до невероятных размеров нога выздоравливала; опухоль спадала. Постепенно и цвет кожи стал нормальным, хотя до сих пор Барт так ни с кем и не разговаривал, только бессмысленно глядел в пространство перед собой.
Однажды, завтракая вместе с нами дома, папа потер усталые глаза и сообщил нам нечто невероятное:
— Кэти, этому трудно поверить, но лаборатория обнаружила в культуре тканей, взятых из раны Барта, неожиданные микроорганизмы. Мы полагали, дело в ржавчине, она вызвала загноение, но кроме ржавчины там обнаружен вид стафилококка, который связан с экскрементами животных. Тем более подобно чуду, что мы умудрились не допустить развития гангрены.
Мама, тоже бледная и усталая, склонилась к нему на плечо:
— Если бы здесь был Кловер, тогда бы я еще могла поверить…
— Ты же знаешь нашего Барта. Если даже за версту отсюда есть грязь, он обязательно найдет ее и поднимет. Кстати, вчера он снова бредил яблоком, так я купил и дал ему одно. Он бросил его на пол. Но когда я сказал ему, что на восток мы в это лето не полетим, он казался обрадованным. — Папа посмотрел на меня. — Надеюсь, ты не очень расстроен, Джори. Нам необходимо подождать будущего лета, чтобы навестить твою бабушку, или, возможно, я смогу на Рождество вырваться с работы. Барт выздоравливал, и теперь меня начинала постепенно разбирать злость. Он нашел верный способ избежать визита на восток, думал я, к «проклятым могилам» и «проклятым старухам». Он даже пожертвовал Диснейлендом. А это не в привычках Барта — чем-нибудь жертвовать. Барт всегда добивается всего, чего хочет.
В тот вечер меня оставили с Бартом, а мама с папой разговаривали в больничном холле с друзьями. Я рассказал Барту о разговоре между его «бабушкой» и ее дворецким, и как она волновалась за него.
— Она любит меня, — гордо прошептал Барт слабым голосом. — Она любит меня больше всех. Кроме, может быть, Эппла. — Но тут он задумался.
Не обольщайся, хотелось мне сказать Барту. Но я не имел права разочаровывать его и красть у него привилегию быть самым любимым, пусть даже и вне семьи. Со смешанным чувством я наблюдал перемену настроений на его впечатлительном личике. Что же он за человек, мой брат? Очевидно, ему требовалась вся любовь родителей, вся без остатка, и ему одному.
— Бабушка боится этого проклятого старика, — сказал он, — но я с ним справлюсь. У меня теперь есть сила. Я долго копил. Я вправду сильный.
