Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни (читать книги онлайн .txt) 📗
Мы обменялись телефонами. Это было сексуально. Я надеялась, что он позвонит. — Слава, — произносит папа. — А что для тебя слава?
Для меня слава-это Шекспир. В школе на всех книгах с его пьесами был бородатый силуэт с пером в руке. Шекспир придумал кучу новых слов, и спустя сотни лет все знают, кто он такой. Он жил до машин и самолетов, пистолетов, бомб и загрязнения окружающей среды. До шариковых ручек. В то время на престоле сидела королева Елизавета. Она тоже прославилась, и не только как дочь Генриха VIII, но благодаря картофелю, «Армаде», табаку и здравому смыслу.
Еще есть Мэрилин. Элвис. Будут помнить даже современных поп-звезд вроде Мадонны. «Тэйк Зэт» снова ездят на гастроли, и их альбомы в момент распродаются. В глазах музыкантов читается возраст, а Робби даже не поет, но люди все равно хотят их видеть. Вот какую славу я имела в виду. Я бы хотела, чтобы весь мир оставил свои дела и пришел попрощаться со мной, когда я умру. А как же иначе? — Пап, а что для тебя слава?
Задумавшись на минуту, он отвечает: — Неверно, оставить что-то после себя.
Я представляю себе ребенка Зои. Он растет. Растет. — Ну вот, — замечает папа. — Приехали.
Я не совсем понимаю, где это «вот». Дом похож на библиотеку — квадратное здание в стиле функционализма, со множеством окон и собственной парковкой, на которой зарезервированы места для руководства. Мы заезжаем на стоянку для инвалидов.
Женщина, ответившая нам по домофону, интересуется, к кому мы приехали. Папа старается говорить шепотом, но она его не слышит, так что ему приходится повторить еще раз, громче. — Ричард Грин, — произносит папа и косится на меня. — Ричард Грин?
Папа кивает, довольный собой. — С ним знаком один из моих бывших коллег-бухгалтеров. — И при чем тут?.. — Ричард хочет взять у тебя интервью.
Я замираю как вкопанная: — Интервью? На радио? Но меня все услышат! — А разве ты не этого хотела? — И о чем же он будет меня спрашивать?
Тут папа заливается румянцем. Наверно, до него дошло, что хуже он ничего придумать не мог, потому что болезнь- единственное, что отличает меня от остальных. Если бы не она, я сейчас была бы в школе или прогуливала уроки. Может, сидела бы у Зои дома, носила бы ей «Ренни» из ванной. Или лежала бы в объятиях Адама.
Секретарь в приемной делает вид, что все в порядке. Она просит нас представиться и выдает нам пропуска. Мы послушно прикрепляем их на одежду, и секретарь сообщает, что режиссер должен вот-вот подойти. — Присаживайтесь, — предлагает она, указывая на ряд кресел в дальнем конце фойе. — Ты не обязана ничего говорить, — успокаивает меня папа, когда мы усаживаемся. — Если хочешь, я пойду один, а ты посиди здесь. — О чем ты будешь с ними разговаривать?
Он поживает плечами: — О нехватке раковых отделений для подростков, недостаточным финансировании альтернативной медицины, о том, что служба здравоохранения не выделяет дотаций на твое питание. Я могу рассказывать часами. Я на этом собаку съел. — Поиск средств? Я не хочу прославиться сбором денег! Я хочу, чтобы меня все узнали потому, что я особенная. Мне нужна слава, которая заставляет забыть о фамилии. Слава поп-идола. Слышал о такой?
Папа поворачивается ко мне. У него блестят глаза. — И как же нам ее заполучить?
За нами булькает и журчит кулер с водой. Меня тошнит. Я думаю о Зои. О ее ребенке. У него уже сформировались ноготки — маленькие-прималенькие ноготки-одуванчики. — Давай я скажу секретарше, что мы уходим, — предлагает папа. — Я не хочу, чтобы ты говорила, будто я тебя заставил.
Папа шаркает ногами под стулом, словно провинившийся школьник, и мне становится его немного жаль. Как же нам будет друг друга не хватать. — Нет, пап, не надо ничего отменять. — Так ты пойдешь? — Пойду.
Он стискивает мою руку: — Молодчина, Тесс.
По лестнице в фойе поднимается женщина. Она подходит к нам и сердечно пожимает папе руку. — Мы с вами общались по телефону, — поясняет она. — Да. — А это, должно быть, Тесса. — Это я!
Она протягивает мне ладонь для пожатия, но я игнорирую ее, сделав вид, будто не могу поднять руки. Может она решит, что виновата болезнь. Женщина с жалостью оглядывает мое пальто, шарф, шапку. Наверно, знает, что сегодня не так уж и холодно. — Здесь нет лифта, — сообщает она. — Вы сможете подняться по лестнице? — Конечно, — заверяет папа.
Женщина успокаивается. — Ричард ждет вас с нетерпением.
По дороге в студию она заигрывает с папой. Мне приходит в голову, что его неловкая забота обо мне может привлекать женщин. Им сразу хочется его спасти. От меня. От всех этих мук. — Интервью пойдет в прямом эфире, — рассказывает она. Когда мы заходим в студию, женщина понижает голос: — Видите ту красную лампочку? Это значит, Ричард в эфире и нам нельзя входить. Через минуту он пустит рекламу, и лампочка загорится зеленым. — Она сообщает это с таким видом, будто ждет, что это произведет на нас впечатление. — О чем Ричард собирается говорить? — любопытствую я. — О несчастной умирающей девушке или у него какая-то своя задумка? — Простите? — Улыбка сползает с лица женщины; в поисках поддержки она бросает на папу взгляд, в котором сквозит беспокойство. Неужели она способна что-то учуять, только когда запахнет жареным? — В больницах недостаточно раковых отделений для подростков, — быстро произносит папа. — Будет здорово, если нам удастся привлечь внимание к этой проблеме.
Красный свет за порогом студии переключается на зеленый. — Вам пора! — говорит режиссер и открывает нам дверь. — Тесса Скотт и ее отец, — объявляет она.
Это звучит так, словно мы гости на званом ужине или на балу. Но Ричард Грин отнюдь не принц. Он привстает на стуле и по очереди протягивает нам пухлую руку. Ладонь у него влажная, как будто ее забыли выжать. Пыхтя, он усаживается обратно. От него воняет сигаретами. Он шуршит бумагами. — Присаживайтесь, — приглашает он нас. — Я вас представлю, и начнем.
Раньше я частенько смотрела местные новости с Ричардом Грином; они шли в обед. Он очень нравился одной из больничных медсестер. Теперь я понимаю, почему его перевели на радио. — Ну, поехали, — командует он. — Держитесь свободнее. Все должно быть непринужденно. — Он поворачивается к микрофону: — Итак, я с радостью представляю вам отважную юную особу, которая оказала мне честь и пришла на передачу. Тесса Скотт.
Когда он произнес мое имя, у меня заколотилось сердце. Интересно, слышит ли нас Адам? А Зои? Наверно, валяется на кровати и слушает радио. Ее тошнит. Она дремлет. — Последние четыре годы Тесса борется с лейкозом. И сегодня они с отцом пришли к нам, чтобы об этом рассказать.
Папа подается вперед, и Ричард, очевидно заметив его готовность, задает ему первый вопрос: — Скажите, что вы испытали, когда узнали о болезни Тесы?
Папа обожает разглагольствовать на эту тему. Он рассказывает о гриппе, который не проходил неделями. О том, что наш семейный врач не сразу распознал болезнь, потому что лейкоз встречается очень редко. — Мы заметили синяки, — сообщает папа. — Маленькие кровоподтеки на спину, вызванные снижением тромбоцитов.
— Папа-настоящий герой. Он признается, что ему пришлось уйти с работы (он был финансовым консультантом). Рассказывает, что вся наша жизнь — сплошные больница и лечение. — Рак — заболевание не какого-то отдельного органа, а всего организма, — поясняет папа. — Когда Тесса отказалась от интенсивной терапии, мы решили продолжать общеукрепляющее лечение дома. Она на особой диете. Это недешево, но я твердо уверен, что залог здоровья — не просто питание, а правильное питание.
Я ошеломлена. Он что, хочет, чтобы люди звонили и предлагали деньги на натуральные овощи?
Ричард с серьезным видом поворачивается ко мне: — Тесса, так вы решили отказаться от лечения? Непростое решение для шестнадцатилетней девушки.
У меня пересохло в горле: — Не скажите.
Он кивает, словно ждет, что я продолжу. Я бросаю взгляд на папу; он подмигивает мне. — Химиотерапия продлевает жизнь, — начинаю я, — но тяжело переносится организмом. Курс лечения был очень тяжелым, и я поняла, что без него смогу сделать больше. — Ваш отец утверждает, что вы хотите прославиться, — произносит Ричард. — Вы ведь поэтому пришли к нам в студию? Чтобы получить свои пятнадцать минут славы?
