Повесть, которая сама себя описывает - Ильенков Андрей Игоревич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
И с этими словами Кирюша достал из кармана фляжку с коньяком и опять же вонзил в себя рюмку.
— Ты про Аполлона Григорьева, что ли? — вдруг догадался Олежек.
— Разумеется, мой молодой друг, разумеется! Рад за твою удивительную сообразительность, вовсе не характерную для современной советской молодежи и подростков!
После сделанного глотка речь его потекла еще более плавно и как бы даже величаво.
— Так вот, други мои, Аполлон сказал, что Пушкин — это наше все. А ведь Аполлон был величайшим литературным критиком! Сейчас он несправедливо забыт, но, впрочем, что я говорю? Нет, не просто несправедливо забыт! Он замолчан и оболган советскими идеологами от слова «идиот».
— Я бы даже сказал — от слова «х…», — высказал свое суждение Стива.
— Спасибо, Стива, за дополнение, но в другой раз я был бы тебе еще более благодарен, если бы ты не перебивал. Так вот, Аполлон Григорьев был величайшим русским литературным критиком. Александр Блок верно сказал, сравнивая его с Белинским, что у Григорьева было семь пядей во лбу, а у Белинского — одна. В самом деле, тот, кого мы с легкой руки большевичков именуем «неистовым Виссарионом»…
— И жидов, — сказал Стива.
— Что — жидов? — не понял Кирюша.
— Ты сказал: большевичков. Надо говорить — большевичков и жидов.
— Почему?
— По кочану да по капусте. Смотрел «Хождение по мукам»? Это там этот, короче, который за белых, этой своей, как ее, Кате, говорил. «Найдите себе большевичка, жида» — ну и так далее. Надо поэтому говорить — большевичков и жидов.
— Знаешь, Стива, я боюсь, что ты скатываешься на позиции нездорового антисемитизма, — вступил в беседу долго молчавший Олежек.
Тут Кирюша прыснул и спросил:
— А что, бывает здоровый антисемитизм?
— Разумеется, — ответил Олежек. — Если вам интересно, я выскажусь на эту тему.
— Интересно, — ответил Кирюша.
— Давай бухти. Как космические корабли бороздят просторы Большого театра, — разрешил Стива.
— Тогда с вашего позволения я начну. Национальный вопрос, пожалуй, вечен. Во всяком случае, наиболее стар из всех так называемых «проклятых вопросов». Сравним? Ну, с политикой даже смешно сравнивать. Тридцать лет назад среднестатистический советский обыватель чувствовал себя преданно влюбленным в лично товарища Сталина. Два года спустя он слал ему проклятия и ратовал за реабилитацию незаконно репрессированных героев Гражданской войны и восстановление ленинских норм жизни. Ну и так далее.
Религиозный вопрос? Да, межконфессиональное притяжение и отталкивание упорно. Но все-таки не до такой степени, как национальное. И хотя, например, тот же исламский фундаментализм, ныне наблюдаемый в Иране, Афганистане и вообще на мусульманском востоке, — явление куда как актуальное, однако не будем спешить с выводами. Ведь это не противостояние рыцарей-христиан мусульманам-сарацинам. Это, в лучшем случае, противостояние мусульман и атеистов в лице США и СССР. Но, подчеркиваю, именно в лучшем случае. Многие сильно подозревают, что под зеленым знаменем ислама, например, в Афганистане собираются в основном любители зелени другого рода.
В старину призывали бить жидов за то, что они Бога распяли и вообще юдаисты обрезанные. То есть речь идет о религиозном конфликте. Хорошо, а при Гитлере — тоже за распятого Бога? А сейчас? История показывает: религиозная рознь теряет остроту, но рознь между народами — бывшими носителями разных религий — остается, а то и возрастает!
Тут друзья заметили, что к словам Олежека прислушиваются и другие пассажиры. Тогда они похлопали в ладоши, и польщенный Олег продолжил.
— Нет, товарищи! Острейшим общественным вопросом был и остается национальный. И постановка его на протяжении тысячелетий не подвержена ни малейшей эволюции. Как в Древнем Египте, так и в современном мире радикальное его решение сводится к одному и тому же — резать ненавистных недочеловеков. Такая стабильность свидетельствует о глубочайшем его укоренении в человеческом сознании. Впрочем, в сознании ли? Думаю, в подсознании. Сужу, между прочим, по себе.
Человек я образованный, культурный (Стива хмыкнул) и даже интеллигентный (Кирилл заохал, а Стива захохотал). Однако лишен ли я национальных предубеждений? Увы! И если я глубоко задумаюсь, то насчитаю с десяток имеющихся у меня национальных предубеждений. Часть из них более или менее рациональна: она связана с общением с представителями некоторых национальностей, которые оказались людьми неприятными, чем бросили тень и на всю свою национальность. Сознаю, что глупо судить о нации по нескольким ее представителям. Хорошо.
То есть плохо, но будем считать, что хорошо. Потому что дальше будет еще хуже. Потому что к некоторым этническим группам у меня предубеждение просто так, без видимых причин.
Именно поэтому я и говорю о нездоровом антисемитизме. Я, в общем, не против антисемитизма здорового, но Стиву иногда явно заносит, и тут уж не воспитывать надо, а наказывать, а то и лечить. Да, здоровый антисемитизм! Это значит вот что: ксенофобия в чистом виде, наивная ксенофобия как таковая. Просто боязнь чужого или неприязнь к нему. Окончательное уничтожение ксенофобии как таковой до сих пор лежит в области анекдотической фантастики. Говорят, ее можно и нужно преодолевать. Можно преодолеть ее по отношению к людям другой национальности или вероисповедания. Потом — другого цвета кожи. Потом — другой сексуальной ориентации. Потом — других моральных принципов. Потом — другого биологического вида. На каком этапе вы остановитесь — вот в чем вопрос. Конечно, кришнаиты в меньшей степени ксенофобы, чем европейцы, потому что у европейцев существует традиционный запрет на поедание людей, а кришнаиты не едят животных вообще. И если сегодня на Западе активно защищают пресловутые права человека, то ведь это очень незначительный шаг по преодолению ксенофобии, а главное — непоследовательный. Потому что, а как же животные? Вы скажете, что существуют общества защиты животных? Существуют! Но охрану, скажем, бобров и при этом уничтожение крыс я назову зоологическим нацизмом и буду прав. А прополку грядок — ботаническим нацизмом.
Поэтому не надо бояться ксенофобии — наоборот, надо принять ее в себе как нечто неизбежное. И когда мне в очередной раз не нравится какой-нибудь человек только потому, что он вавилонянин (ох, не люблю я вавилонян!), я говорю себе: «Спокойно, чувак! Это у тебя ксенофобия разыгралась, вероятно, к дождю, а вавилонянин не виноват». И знаете ли, помогает. Если же вы не понимаете того, что существует такое явление, ксенофобия, то вы ищете причины своего раздражения не внутри себя, а снаружи и тогда неизбежно начинаете думать, что виноват все-таки вавилонянин. И что у них был плохой царь Навуходоносор. А за Вавилонскую башню вообще надо убивать.
— Точно! — сказал Стива. — За Вавилонскую башню однозначно надо убивать! Поголовно. Но жидов тоже есть за что.
— И большевичков, да? — уточнил Кирюша.
— Большевичков обязательно! — охотно согласился Стива. — Так что трепещите сегодня у меня оба!
— А вот мы объединимся, как в семнадцатом году, и тогда ты сам трепещи, — пригрозил Олежек.
— Я не хочу, как в семнадцатом, — поморщился Кирюша.
— А что ты хочешь? — спросил Олег.
— Да! Чего ты хочешь, козел?! — поддержал его Стива.
— Вообще-то я хотел говорить об Аполлоне Григорьеве, имея, впрочем, в виду скорее Пушкина.
— Да пошел ты в жопу со своим Пушкиным! — сказал Стива.
— Нет, я категорически не согласен! — возразил Олег. — Пушкин — это наша национальная гордость.
— Да ни фига! — воскликнул Кирюша. — Никакая не национальная гордость, Пушкин — это наше все!
Главы шестая и седьмая
ПЛОТНИКОВ, ИЛИ ВСТРЕЧА С БЕЗУМНЫМИ ПОСЕЛЯНКАМИ,
(БОЛЕЕ СТРУКТУРИРОВАННАЯ И ЦЕНТОННАЯ),
