Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович (библиотека книг .txt) 📗

— Где Черемисин? — спросил Ислам, глядя на Черемисина.

— Я здесь, — робко сказал Черемисин, подняв руку.

— Задание помнишь?

— Так точно, товарищ генерал.

— Выполняй.

Черемисин тяжело вздохнул и попросил сигарету. Сигареты оказались только у Виталика Большого, но тот сказал:

— Иди, Черемисин, без сигареты — перед смертью все равно не накуришься.

— Давай сигарету, — угрюмо произнес Черемисин, — мне и так тяжело, я должен предать друга.

— Черемисин, не рви нам сердце, — разозлился Виталик, — у человека всегда есть выбор. Ты можешь не предавать своего городского друга, с которым тебя ничего не связывает, кроме голубей, но тогда ты предашь районского друга, с которым делишь кров, — выбирай.

— Дай сигарету, — твердо сказал Черемисин.

— Не мучай ребенка, — вмешался Ислам, — дай ему сигарету.

Получив сигарету, Черемисин пошел к дверям и оттуда уточнил:

— В девять.

— В девять, — подтвердил Ислам, — пока у людей глаза к темноте не привыкли.

И обращаясь к остальным:

— Встречаемся на волейбольной площадке через пятнадцать минут, а пока освободите помещение.

Оставшись один, извлек из-под кровати дерматиновый чемодан, достал из него новую черную спецовку, оделся, в пояс вместо ремня заправил короткую плеть с рукояткой, сплетенной из толстой изолированной проволоки, — на всякий случай. Снял часы, чтобы не разбить. Задвинул чемодан обратно и вышел из комнаты. Проходя мимо комнаты дежурной, кивнул Али. Тот по обыкновению заигрывал с Эльзой. Увидев Ислама, ловелас заговорщицки подмигнул и сказал:

— Иду, иду.

Черемисин и два Виталика стояли на волейбольной площадке, пуская табачные кольца. Подойдя к ним, Ислам сказал:

— Когда вы только накуритесь?

— Народ нервничает, — сказал Виталик Большой, — курит, сигарет почти не осталось, — он протянул Исламу пачку, в которой была одна единственная сигарета.

Ислам покачал головой:

— Последнюю даже милиционер не берет.

— Но ты же не милиционер!

— Тем более. Даже милиционер. Русский язык хорошо знаешь?

Виталик раздраженно произнес:

— У меня, между прочим, мама русская.

— А ты иди, брат, на позицию, — предложил Ислам Виталику Маленькому.

— А где позиция? — спросил Виталик.

— Там, где ты сказал, — под фонарем, напротив общаги политеха.

Виталик, втянув щеки, затянулся напоследок, затоптал сигарету и пошел, сунув руки в карманы, посвистывая, что должно было выдавать в нем удаль.

Виталик Большой сказал ему вслед:

— Не робей, братуха.

— Сам не робей, — огрызнулся Виталик.

— Где этот жирный боров? — спросил Виталик Большой.

— Ты имеешь в виду Али?

— Кого же еще?

— С Эльзой прощается.

Ислам выждал, когда Виталик Маленький удалился на достаточное расстояние, сказал:

— Черемисин, пошел.

Непроницаемое лицо Черемисина изобразило подобие улыбки. Он также затоптал сигарету. Сделал несколько шагов. Перелез через забор и исчез в темноте пустыря.

— Пошли, — сказал Ислам.

— Али ждать не будем? — удивился Виталик.

— Семеро одного не ждут.

— Вот гад, специально время тянет — думает, обойдется.

— Да ладно, нас и так трое на одного, идем. Черемисин быстро бегает.

Они торопливо пошли по тротуарной дорожке вдоль футбольного поля. Вскоре послышался топот, и тяжело дышащий Али догнал их.

— Ни слова, — предупредил Ислам.

— А я и так молчу, — ответил Виталик, — я с ним после поговорю.

— Ну, время же есть еще, — виновато произнес Али, — еще только без десяти.

Виталик стал напевать вполголоса:

Али молчал, стиснув зубы.

Виталик стоял под фонарем. Стойкий оловянный солдатик. Справа от общежития политехникума находилась котельная. Держа «камикадзе» в поле зрения, тройка подошла к ней и скрылась в ночной тени.

Черемисин перемахнул через забор и очутился на пустыре. В лицо пахнуло холодом и сыростью, на нагретом за день асфальте этого не ощущалось. Торопливо пошел, внимательно глядя под ноги, чтобы не напороться на торчащую местами арматуру. Через несколько минут он остановился у голубятни, которая находилась прямо напротив подъезда. Рубена возле нее не было. Отсрочка. Черемисин присел на лавочку и задумался. Посидеть немного, вернуться и сказать, что не было? Однако рискованно. Можно по шее получить от Али. Его Черемисин боялся больше всего на свете. До десяти досчитать и уйти. Откуда-то сверху раздался голос Рубена: «Чего грустишь, ара»? Голова выглядывала из будки. Ловко спрыгнул, отряхнул руки и хлопнул по подставленной ладони.

— Забыл воду поменять, — объяснил.

— Я слышал, — сказал Черемисин, — он говорил, что у него, ну это, свидание.

— Кто говорил?

— Ну этот, парень, который за сеструхой твоей бегает. Я ему твои слова передал.

Как эти районские обнаглели, — гневно произнес Рубен, — к тебе это не относится. По-человечески предупредил: отвали от девушки — нет, внагляк прет. Асма лоты [16] будто. Ладно, по-другому поговорим. Ты иди, брат, спасибо.

Черемисина не пришлось уговаривать. Легко снялся и побежал. Рубен зашел домой, чтобы убедиться в отсутствии сестры. Джульетта была дома, сидя в кресле, читала журнал «Мода».

— Что уставился, — задиристо спросила сестра, — больше не на что смотреть? Мам, что он на меня смотрит?

Из другой комнаты послышался голос матери:

— Рубик-джан, цавоттанем, не трогай ее.

— А ты никуда не собираешься? — подозрительно спросил Рубен.

— Не твое дело, куда я собираюсь или не собираюсь. А что?

Потер лоб, глядя на сестру. Что-то не сходилось.

— Там этот доходяга, — наконец сказал он, — якобы ждет тебя.

— А ты откуда знаешь?

— Неважно.

Джульетта фыркнула, пожала плечами и уткнулась в журнал.

— Ну ладно, — сказал Рубен, — пойду пройдусь. Не отрываясь от журнала, Джульетта бросила:

— Один не ходи.

Рубен скривился в усмешке.

— Без советчиков обойдусь.

Ислам увидел, как маленькая фигурка пробежала через пустырь и перемахнула через забор. Он почувствовал, как задергалось веко. Сильно потер глаз и посмотрел на товарищей.

— Все в порядке, шеф, — сказал Виталик, — вот только братан немного беспокоит, как бы не сломался.

— Смотри, сам в штаны не наделай, — огрызнулся Али.

— Нам сегодня историк рассказывал про Лолиту, — заговорил Ислам, — душераздирающая история. Как у девочки умерла мать, а ее отчим превратил девочку в свою наложницу и два года употреблял ее в хвост и в гриву, пока она не удрала от него. Душераздирающая история, — повторил он.

— Таким козлам надо повторное обрезание делать, — заметил Виталик, — чтобы неповадно было.

— Почему повторное, — спросил Али, — он что, еврей был?

— Кажется, француз.

— Ну тогда одно, — уточнил Виталик, — но под корень.

Али передернул плечами:

— Слушай, ну что ты такое говоришь, все настроение испортил.

— А ты, небось, про Эльзу думал?

— Нет, про Джульетту.

— Хорошо, — кротко сказал Виталик, — я Виталику передам.

— Передашь, если он сегодня целым останется.

— Не каркай, — оборвал Али Ислам.

— Я не каркаю, я специально так говорю, из суеверия, чтобы он, наоборот, целым остался, — объяснил Али.

— Лучше о себе подумай, — посоветовал Виталик.

— О себе я тоже думаю, — сказал Али и незаметно вздохнул. Опрометчиво было с его стороны напрашиваться сегодня посидеть с Эльзой ночью. Главное, она обычно артачится, а тут сразу согласилась, как назло, он и спросил-то скорее по привычке, зная, что она откажется, а она согласилась. Али потоптался на месте и, дернув за рукав Виталика, спросил сигарету.