Танец на лезвии бритвы - Шамин Андрей (чтение книг TXT) 📗
Потом Семён крикнул:
— Мужики, что б по справедливости. Гляньте, у кого факел сильнее.
Поднёс зажигалку к заднице и пёрнул. Полыхнуло голубое пламя.
Толян бабахнул так, что всем стало ясно — Семён проиграл.
— Один хуй вместе пить будут, — сказал рыжий бугай, по имени Айвар.
— Во как интересно — заметил Матвей — Говоришь по латвийски, а ругаешься по криевиски!
Возвратились спорщики.
— Ну, Сеня, беги на точку, — сказал довольный Толян — Пока Металлист не спит.
Веселье продолжилось — подошли автобусники и водители маршруток. Спирт лился рекой, закусь мешками. Кто-то кричал, кто-то смеялся. Айвар обнял Янку и тихо ему что-то говорил, не слыша храпа своего собеседника. Адам разбил стакан. На счастье гокнули ещё парочку. Я пытался остановить кружащиеся лица. Не удалось. Решил последовать примеру Яниса. Последнее что я помню — голос Толяна:
— Сломался твой корешок.
Глава 4. Марафон
Банкет, посвящённый 100-летию гранёного стакана кончился с приходом ядерной бабы. Я не оговорился (описался) — именно ядерной. Все признаки атомной бомбы — вспышка, гром, ударная волна, проникающая радиация. Толяна волной смело вниз и поволокло домой. Мужики посыпались в «дежурку». Тёзка и Матвей утащили Янку. Мы с Васей, сделав приборку, выползли последние. Темно как у негра в жопе. Посреди двора Василий покачнулся и, икнув, пробормотал: здесь или не здесь?.
— Чего стал?
— Да вот мозгую — Харис пса выпустил или нет?
Покачнулся, пошарил вокруг глазами, вытянул кирпич из оградки клумбы.
— Не ссы! Отобьёмся!
Мы успели сделать несколько шагов.
Храп. Горячее дыхание. Из-за автобуса вымахнула громадная тень. Глаза горят, от злобы аж хрипит — ну чисто собака Баскервилей. Я в кабину, а Вася в три хода (такого я и в цирке не видел!) оказался на кабине. Стучит.
— Ну?
— Водить умеешь? Давай заводи!
Я ему — Слезь, массу включи.
А пёс склонил голову набок — давай, сладкий, спускайся.
Мы давай кричать. Чуть не охрипли, пока механик не пришёл. Ругается.
— Блядь! — бросает бычок и хватает пса за ошейник, — Вижу, в курилке сидит бомж и жрёт курицу.
"Питаешься?" — говорю.
Ага, — говорит — и снова за лытку.
На улице моросит, а он в женском халате и сандалетах рваных. Жалко мне стало.
Ладно, ешь. И на улицу, — сказал.
Бомж кивает. Тут смотрю — газета. По названию и дате газета моя, и, значит, то, что было в неё завёрнуто — то есть курица, обгладываемая чучелом в халате тоже моя. Хотел отпиздить.
— Ну и?
Махнул рукой.
— Сказал — Пиздуй отсюда.
Дог понимающе смотрел на хозяина. Механик потащил давковолка в темноту, а мы свои тела к проходной.
— Вот же! — я с тоской подумал, как мало я погрузился в безбрежный великий океан, что зовётся русской устной речью.
— Это ещё что! Заяц полез под «Газель», а шапку — пыжиковую, новую на подножке оставил. Пёс — он ещё щенок был — прибегает — цап её и тикать. Заяц вылетел, орёт — Лови его! Агрис с Серым решили ему помочь. Загнали пса в угол. Подходят. Джек эту шапку хвать — в клочья разодрал, блядь! Так что нам ещё повезло.
Пришли в Васькину хабуню и в момент завалились спать. Бесплатный совет потомку — никогда не ложись спать с водярой внутри. Лучше подождать. Такого похмелья у меня ещё не было. Хорошо, Вася от соседа принёс «томатовки», "паточная" кончилась. Ну и пойло, «табуретовка», говорит, ещё хлеще. Но и эта — во рту, будто помидорные стебли жевал.
Зашёл сосед, без стука. Начал доказывать, что самогонка лучше крутки — я не понял — шиза у него что ли? Или свой продукт рекламировал?
Хлобыстнул стопку за компанию, посмотрел на пластмассовую лягушку:
— Во время войны я немчуре их загонял. Точно помню: ведро лягушек — восемь плиток шоколада или пара буханок хлеба. Возьмёт фриц лягву за ножки, — р-раз — пополам, голову финкой вжик, кишки в сторону, а тушку в котелок. Перчику туда, соли, укропа. Сидят, облизываются. "Гут. Зер гут". - лопочут.
В дверь поскреблись.
— Наверное, мой.
Сосед чуть приоткрыл дверь.
— Мне долго ждать?
Кот всунул мурлатую голову, жадно принюхался и стрельнул огромными, как у совы глазами. Усы встопорщились.
— Вот же падла — зельц учуял! Колбасу, даже сервелат не жрёт, а за "собачью радость" душу продаст, гад.
Кот сделал круг почёта, потеревшись о ноги — мне показалось, что он просто чистился и противно мяукнул.
— Что «мао»? А? Что "мао"?! Будто дома жрать не дают, у, паскуда!
Вася кинул сосиску. Кот нюхнул, отвернулся и тут же мгновенно съёжился, затем порскнул в сторону и забился под кровать.
— Чего он?
— Воспитание — не проси того, чего жрать не собираешься! Я его котёнком так приучил — отказался — пиздык меж ушей и порядок.
Сосед открыл дверь и кот, ловко избежав пинка, "качая маятник", вылетел в коридор.
В дверь снова поскреблись.
— А теперь кто? Кошка-бубошка? — спросил я.
Вася вздохнул и крикнул — Открыто!
Вошла женщина. На вид под сорок. И пошла чесать как помело. Говорит, выгнали из Булдурской больницы. Откачивали там её. Вот и отметила тридцатник.
Глазёнки так и бегали — с пола на стол, со стола на Васю, с Васи на соседа и меня и снова на пол.
— Как с работой? — Вася скрестил ноги.
— Оставь пару тяг, — дама протянула давно не мытые пальцы.
— Возьми. — Вася кивнул на мою пачку.
— Спасибо.
— За яд не благодарят, — сказал сосед.
— Официанткой пахала, не пошло.
— Петух тот официант, который не может из одной курицы сделать три.
Сосед прикурил и, помахав спичкой, бросил её к печке.
— Ну, Васёк, плесни на вторую. Да я пойду.
Поднял стакашек.
— Что б у тебя хуй стоял до ста лет!
Дверь захлопнулась. Донеслось гнусавое:
Приходи Маруся с гусем поебёмся и закусим. [47]
Дама впилась опухшими глазами в заветную жидкость.
— А мне? Так хуёво. А у меня эпилепсия. Вон, сердце заходится.
Схватила Васькину кисть и прижала к ещё довольно высокой груди.
— Вот, Саня, знакомься — Лика. Пиздопроёбище, охуевающая в своей злоебучести.
Гостья кокетливо рассмеялась.
— Ребят, хотите, — я вам станцую?
Мы накатили по третьей, молчим.
— Не хотите, тогда я для себя.
Исполнила пародию на танец у шеста.
— Слушай, пусть лучше выпьет — сердце не шутка.
— Ладно.
Вася плеснул ей до краёв.
— На.
Та ловко опрокинула самогонку в рот. Попросила только запить.
— Запивать — здоровью вредить, лучше закуси.
— Не хочу.
— Чо в Каугурях не сидится? Точек нет?
— Чего? Вон у меня — пара точек, бордель, цыганка гадалка — всё в доме.
— А чо в треугольнике забыла?
Дом, где жил Вася, находился рядом с перекрёстком — в соседних домах тоже имелись точки. Поэтому местные называли этот район Вермутским треугольником.
— Может, по тебе соскучилась, по ласке.
Я смотрел на неё и думал:
— Здоровая кобыла. Как может быть здорова тридцатилетняя женщина любящая поддавать. В этот раз успели откачать, а в следующий? Ну не хочет она жить, страшно ей, тоскливо. Вокруг пусто — одни серые стены. Когда-то она любовно выкрасила их в розовые тона, окошечки нарисовала — за ними луг, козочки беленькие пасутся. Но, увы, в жизни оказалось иначе. И она с этим не примирилась. Когда-то была очень даже ничего. Ротик маленький, губки сочные, значит "манилка".
Парочка о чём-то пошепталась и вышла в коридор.
Спустя минут десять Вася вернулся.
— А где подруга?
— Ушла.
— Чего не трахнул?
— Пусть её чёрт ебёт — руки видел? Так, дал на клюв вместо закуски.
— Ясно, — протянул я и, понизив голос, добавил — Ну, и сосед у тебя — ни капли совести нет или растерял!
— Да ему она и не нужна особо была — всё равно не носил. Ну, ещё по одной?
