Переводчик - Евстигней И. (книги бесплатно без TXT) 📗
– Пойдём, нам нужно успеть позавтракать и переодеться, – дёрнул меня за рукав мой сосед по комнате. Он прав, нужно поторопиться. Мне непременно, не сегодня, так завтра, нужно встретиться с профессором Лингом. Дольше я вряд ли сумею здесь продержаться, мороча голову настоящим медикам. Да и парни из управления госбезопасности тоже не дремлют. Так что в запасе у меня дня два, не больше.
После завтрака нас ожидала обзорная экскурсия по клинике под предводительством доктора Чаня, за которым мы следовали по пятам, как стая желто-голубых волнистых попугайчиков. Клиника и впрямь оказалась раем для душевнобольных. Под кронами деревьев повсюду виднелись группки людей, которые мирно беседовали, пели, рисовали, танцевали или слушали музыку.
– Мы не ограничиваем наших пациентов в передвижении. Такой подход дает замечательные терапевтические результаты. С одной стороны, люди не чувствуют себя больными, с другой стороны, такая свобода позволяет нам более точно диагностировать состояние пациентов, выявлять отклонения и следить за ходом лечения. Контроль за пациентами обеспечивается при помощи крошечных датчиков, которые вживляются им под кожу при поступлении в клинику. Благодаря ним медперсонал всегда может определить местоположение конкретного пациента на территории клиники. Очень эффективная система, впервые применена на практике в нашем центре.
– А вот, кстати, и объект вашего интереса, – доктор Чань повернулся ко мне и показал на молодого человека в чёрной пижаме, сидевшего перед большим мольбертом. Рядом с ним стояла медсестра и методично громким и отчетливым голосом повторяла: «Рисуй! Рисуй! Рисуй!»
– Типичный случай, – остановившись метрах в десяти от странной пары, прокомментировал он. – Бывший переводчик, работал с четырьмя языками: японским, арабским, языком свистящих и австроле. Как вам известно, чем большим количеством языков владеет человек, тем быстрее деградирует и рушится структура его нейронных сетей. А поскольку указанные языки обладают очень разными, можно даже сказать несовместимыми парадигмами, обрушение нейронных сетей произошло в очень раннем возрасте – в двадцать девять лет.
Только теперь я заметил, что молодой человек пристегнут ремнями к стулу, а кисточка зафиксирована у него на руке при помощи тонких резинок.
– Текучесть сознания III степени тяжести. Нейронные связи образуются и разрываются практически случайным образом. Больной не может сосредоточиться на одной мысли, одном языке или одном занятии. Мы стараемся заново выстроить ему структуру сознания, искусственно создать некие стабильные ориентиры, которые обеспечат устойчивость хотя бы элементарных мыслительных процессов. Представьте себе, что вы вбиваете в землю колышки, между которыми человек потом сможет сплести своего рода паутину мыслей.
– А почему она постоянно повторяет ему одно и то же? – поинтересовался я.
– Потому что он забывает, что делает, – улыбнувшись, ответил доктор Чань. – Перед каждым новым мазком он смотрит на рисунок так, слово видит его впервые. Он не помнит, что хотел нарисовать, поэтому каждый раз ему приходится осмысливать рисунок заново. В общем-то, что именно он рисует, для нас не имеет значения. Для нас важна продолжительность концентрации внимания. В данном случае она, как видите, составляет порядка семи-восьми секунд. Это очень мало, но бывают и более тяжёлые случаи. А сам рисунок… это всего лишь обычная, ничего не значащая мазня.
Я подошел поближе и посмотрел на мольберт. По бумаге вились, расползались по углам чёрные черви, местами свиваясь друг на друге в исступленной безумной пляске, местами скрываясь за инфернальными всполохами расплывчатых медуообразных тел. Рисунок и впрямь был тянущим, сумбурным, но я не мог оторвать от него взгляда.
– Это изображение структуры его сознания в виде мутированной ДНК, – с трудом сглотнув вязкую слюну, наконец произнес я.
– Что?! О чем вы говорите?!! – доктор Чань с неожиданной прыткостью подскочил ко мне и оторопело уставился на мольберт.
– Он нарисовал своё сознание в виде спирали ДНК. Видите несколько четко прорисованных участков? Вероятно, это области сознания, не затронутые процессом деградации нейронных связей. А эти призрачные тела – наиболее поврежденные зоны…
– Но как ему удалось это нарисовать? Он же не понимает, что делает!
– Да, не понимает… но, возможно, его подсознание пытается найти пути к спасению и старается дать вам подсказки?..
Доктор Чань с сомнением покачал головой и, уже взяв себя в руки, бросил сухо, пожалуй, даже чересчур сухо:
– Но я ничего не вижу в этом рисунке. И никто, кроме вас, интерн, ничего не видит. Идёмте.
Он резко развернулся, махнул нам следовать за ним и сосредоточено зашагал по тенистой аллее. И только метров через сто, полуобернувшись ко мне, небрежно обронил:
– Зайдите ко мне сегодня вечером. Мы посмотрим другие рисунки и обсудим вашу… теорию.
А я следующие два часа послушно семенил за ним в группке оживленно-радостных интернов и думал о своём собрате по несчастью. Конечно, Алекс, ты должен признать, что в его положении есть несомненные плюсы. Ему даже… можно позавидовать. Окажись ты на его месте, и в России тебя будет ждать не вечнозеленый рай и живописные скалы, а мрачная палата с видом на запущенный старый парк… Кажется, доктор Чань сказал, что он работал всего с четырьмя языковыми парами? А ты работаешь более чем с десятью, и тебе уже двадцать шесть лет. Долго ли ты ещё протянешь, как сам-то считаешь?.. Я поморщился словно от боли, и выругал сам себя. Ну правда, Алекс, сколько можно изводить себя подобными мыслями? Вивисектор просто…
Мы обошли добрую часть острова и наконец-то подошли к высоченной хрустальной свечке главного лечебного корпуса. Мои коллеги, валившиеся с ног от усталости, с удовольствием попадали в огромные мягкие кресла в просторной ординаторской. Идиллия, сплошная идиллия… никаких безумных криков, буйствующих психов, гориллоподобных санитаров, никаких трахающихся по кустам сексуально гиперактивных парочек… всё до безобразия мирно, благопристойно… неправдоподобно.
Словно в довершение этой идиллии улыбчивая медсестра в соблазнительном халатике принесла нам освежающий белый чай, разлила по фарфоровым чашечкам и разнесла на подносе, почтительно наклоняясь перед каждым и демонстрируя своё богатое декольте.
– Какой класс! – восхищенно прошептал мой сосед по комнате, упорно державшийся рядом со мной. – Я был бы не прочь поработать здесь после интернатуры, а ты?
– Если возьмут, – отрезал я. Не люблю почему-то, когда ко мне вот так вот настойчиво лезут в друзья…
После чая мы проследовали за восхитительной медсестрички ной попкой в компьютерный зал, где нас снова ждал доктор Чань.
– А теперь прижмите большой палец к пластине идентификатора, которая расположена слева от клавиатуры. Это и будет вашим паролем. Итак, вы получили доступ к базе данных нашего центра. Здесь вы можете ознакомиться с исследованиями, которые ведутся у нас в настоящее время, с результатами прошлых исследований и будущими проектами. Короче говоря, здесь собран богатейший теоретический и практический материал, как вы сможете убедиться сами. Но это чуть позже. А сейчас каждый из вас должен выбрать себе так называемых подопечных. Три-пять пациентов, которые попадают в интересующую вас категорию и с которыми вы будете работать в течение этого месяца.
Мой сосед, опять оказавшийся за соседним терминалом, с любопытством покосился на меня, но, поймав мой взгляд, отвернулся.
Я поспешно, пожалуй, чересчур поспешно, открыл список пациентов и пробежал по нему глазами. Фамилии профессора Линга среди нескольких сотен фамилий не оказалось. Не нашел я его и в списке больных по отделениям. Чтобы скрыть острое разочарование, я наугад открыл какие-то истории болезни и принялся их изучать.
– Всё в порядке? – доктор Чань неслышно подошел сзади и положил руку мне на плечо.
– Да, – кивнул я. – Доктор, а как насчет сохранения врачебной тайны? Пациенты находятся у вас под своими настоящими именами?
