Ненастье - Иванов Алексей Викторович (читать хорошую книгу .txt) 📗
Саня ходил в «Коминтерн» просить кредит на развитие своего бизнеса — маленького мебельного предприятия. Щебетовский ему отказал.
— При Лихолете и Бычегоре «Коминтерн» был, бля, какой надо! Свои парни решения принимали! — гремел Саня. — А здесь три зассыхи?умнявки зырят через очочки!.. — Саня запищал, изображая сотрудницу «Коминтерна»: — «Нашу блядскую комиссию ваш бизнес?план не убедил! Наша блядская комиссия боится, что ваш кредит не будет погашен!» Да я Щебета сейчас самого погашу! Я чо, работать не умею, Немец?
— Умеешь, — кивнул Герман.
Саня всегда доказывал, что он и без ноги всем равен по возможностям.
— Знаешь, почему они мне отказали? Потому что по инвалидской пенсии не выплатить ихний процент. Они считают, что я нихера не заработаю и начну отдавать из пособия! Я этой соске ору: «Ты чо, болонка, мне же ногу оторвало, а не бошку!» Дайте подняться, суки!
Саня был женат; его Настёна была такой же деятельной и скандальной, как и Саня, — короче, два сапога пара. У них был сын. Пока «Коминтерн» был настоящей живой организацией, Саня волочил на себе трудоустройство инвалидов Афгана: пропихивал кого?то в какие?то фирмы, помогал с арендой и кредитами. Это у него было такое странное умопомешательство — упрямо помогать, выручать кого попало, вытаскивать из последних сил.
— Я же, Серый, ёбнутый, — честно говорил тогда Саня Лихолетову. — Меня же как на Хазаре ёбнуло, так я до сих пор всех вытаскиваю.
В 1984 году батальон, где был Саня, попал в засаду в ущелье речки Хазар — на ответвлении могучего Панджшерского ущелья. С господствующих высот басмачи из китайских крупнокалиберных пулемётов «тип 77» шинковали спешенных мотострелков — как тяпками в корыте. Саня оттащил за камень кого?то из раненых бойцов, потом полез за другим — тут его и достали. Через годы, уже в Батуеве, у Немца в «блиндаже», Саня рассказывал, что видел, как после удара пули улетала, вращаясь, его нога.
— Я, конечно, не сдохну, Немец, но этого… — Флёров кивнул кудлатой башкой на комплекс Шпального рынка, — этого не понимаю. Для кого оно?
Злобно тыкая костылём в тротуар, Саня поскакал к остановке автобуса.
Герману эта встреча запала в память — и вскоре аукнулось.
Обдумывая ограбление, Герман осознал, что грохнуть броневик — ещё половина дела. Надо потом как?то легализовать чёрный нал, ведь нельзя везде ходить с украденными мешками, набитыми разномастными купюрами. А Герман хотел выехать за рубеж, и выехать легально, с капиталом.
У него будут новые банковские карты. Потребуется положить на них похищенные деньги. Однако он же не сможет прийти в ближайший Сбербанк со своими мешками и попросить разбросать бабки по счетам. Это должны сделать некие левые люди. В течение двух?трёх месяцев, не вызывая никаких подозрений, они перельют его бабло мелкими траншами на разные карты. Но где найти подходящих людей — реальных, однако неприметных участников рынка? Таких, которые не присвоят его деньги и не сдадут его властям.
Вот тогда Герман и подумал о Флёрове с его инвалидами. Герман позвонил Флёрову и договорился приехать в гости — обсудить идею.
Флёров с женой Настёной и сыном жил по?прежнему «на Сцепе», в той маленькой «двушке», которую выписал ему Лихолетов. Герман давно уже не бывал в «афганских» домах. Теперь главный заезд во двор вёл с улицы от супермаркета: во времена «афганского сидения» этот путь перегораживали бетонные блоки с кольцами колючки. Герман запарковал свой служебный автобус возле мусорки, вышел на солнце, и просто остановился, чтобы почувствовать это пространство, такую знакомую ему геометрию… Ух ты, берёзки на газоне выросли и раскидались — получилась целая роща…
Флёров жил в одном подъезде с Лихолетовым. Герман поднимался по лестнице и вспоминал, как он принёс Серёге его папку?скоросшиватель, а Серёга, погибая от одиночества, гужевался с двумя шлюшками…
Дверь открыла Настёна. Она была красивой девчонкой, да и теперь была красивой женщиной, но какой?то измызганной жизнью, издёрганной.
— Здравствуй, Настя. Рад увидеть тебя.
Во времена «афганского сидения» квартиру Германа переоборудовали в наблюдательный пост, в рубеж обороны. Парни прозвали хату «блиндаж». Здесь вместе с караульными околачивались разные бездельники — бухали и оттягивались как могли. Заруливал и Саня Флёров. Герман запомнил его пьяную историю, как Настёна написала ему в Афган, что полюбила другого и ждать не будет: прости?прощай. Рыча и ворочая широченными плечищами, Саня показывал, как он схватил фотку Настёны, поставил на валун и в ярости расстрелял её из ручного пулемёта. Всё было кр?руто и з?зверско.
Флёров оказался дома не один, хотя Герман условился, что разговор будет без свидетелей. В небольшой гостиной Флёровых в кресле?каталке сидел Демьян Гуртьев. Он жил на одной площадке с Саней и, конечно, был первым другом. На кухню каталка не влезала, поэтому Саня с Демьяном выпивали в гостиной (Настёна понимала и терпела). Третьим в их компании был Лёха Бакалым, вечный киномеханик и телемастер «Коминтерна».
— У меня от друзей секретов нет, Немец, — с осуждением сказал Саня. — Хочешь перетереть — давай при них. Мы хоть инвалиды, но не дураки.
— А Бакалым?то с чего инвалид? — усаживаясь, спросил Герман.
— Нормально живу, Немец, — улыбнулся Лёха.
— Года три назад его какие?то суки отмудохали, битой по балде дали. Он оглох. Я ему «афганскую» инвалидность оформлял. Это же геморрой.
— Он ведь не в Афгане ранен, — осторожно заметил Герман.
— Ну и что? — агрессивно спросил Саня. — Он всё равно «афганец»!
— Да я освоился, Немец, немножко?то слышу, — невпопад сказал Лёха.
— Тебя щемит, что ли, Немец, если Бакалыму военную пенсию выпишут? — вскинулся Гуртьев. — Ожлобели, бля, с руками?то, с ногами!
Демьян был настоящей «голубой молнией» — служил в дивизии ВДВ, на базе в Лашкаргахе. Весной 1982?го его батальон загрузили на вертолёты с закрашенными звёздами и номерами, и утробистые «папуасы» (так называли модификацию Ми?8 ППА) понесли десант на душманский укрепрайон Рабати?джали. Командиры поставили задачу: сжечь тюки с опиумом и захватить ящики с турецкими ПЗРК «Стрела». Но повоевать в тот раз Демьян не успел: угодил под гранату. Ему перебило позвоночник.
— Демьян, не бурей, — сказал Герман. — Я вообще у вас по делу.
— Ну, валяй.
В комнату вошла Настёна; на журнальный столик рядом с водкой и рюмками она молча поставила тарелки с нарезанной колбасой и огурцами.
— Саня сказал, что вы хотите купить фирму по перетяжке мебели, да? Вам нужен кредит, а Щебетовский не даёт. У меня предложение, парни.
И Герман объяснил. У него появится большой объём криминальной налички. Он занесёт бабло Флёрову. Флёров и парни от себя самих переведут эту наличку рублями или валютой на счета банковских карт, которые укажет Немец. Двадцать пять процентов возьмут себе. Вот и всё.
— Какая сумма? — спросил Демьян и налил себе в рюмку водки.
Он начал ещё задолго до прихода Германа и был уже изрядно косой.
— Скажем, шестнадцать лимонов. То есть четыре станут ваши.
— А если спалят, мы пойдём соучастниками?
— Конечно, Демьяныч.
— Ловко ты своих братанов под ментуру заводишь!
Герман молчал, разглядывая Демьяна. Он вспомнил, как в «блиндаже» Демьян рассказывал, что у него в Афгане был друг. С этим другом Демьян встречал Новый год: составлял из автоматов типа как ёлку, а вместо игрушек подвешивал консервные банки. Потом друг подорвался на мине, и Демьян принёс его в полиэтиленовом мешке — руки, ноги, голову, всё отдельно.
— Знаешь, я почему?то не верю в такие истории, — негромко сказал тогда Герману Володя Канунников. — Конечно, у кого?то оно и вправду было, но каждый второй рассказывает, как собирал друга по кускам в ведро. Или как в рейде товарищи падали в пропасть без крика. Или как в кишлаке гранатой размазал в доме по стенам семью афганцев… Это общий ужас, а не личный.
От инвалидов даже сами «афганцы» старались держаться поодаль. Было то ли слишком стыдно, что уцелели, то ли слишком понятно, что сами такие же. Увечья лишь физически обозначили Афган, который в каждом жил и без внешних признаков. Увечья, как Афган, были неизбывны и безысходны.
