Невидимки - Паланик Чак (книги онлайн .TXT) 📗

Перенесемся в тот день, когда Бренди бросает в воздух над моей головой что-то мерцающее и кабинет логопеда у меня перед глазами окрашивается в золотистые тона.

Бренди говорит:

— Это вуаль.

Она кидает что-то другое, похожее на цветной туман, и мой мир становится красно-зеленым, расплывчатым.

— Шелковый жоржет, — объявляет Бренди.

И достает из плетеной корзинки для шитья, стоящей у нее на коленях, что-то искрящееся.

Мы одни. В кабинете логопеда, запертом изнутри. На стене — плакат с котенком. Вокруг меня все яркое, с мягкими очертаниями. Я вижу знакомые предметы в новом свете, словно смотрю на них через звездный фильтр. Все углы и грани стерты или размыты зеленью и золотом, отовсюду льется флуоресцентный свет.

— Вуали, — говорит Бренди, когда разноцветные дымки опускаются на меня. — Ты должна выглядеть так, будто хранишь кучу секретов. Если ты собираешься выходить во внешний мир, не позволяй людям видеть твое лицо, мисс Святое Терпение.

— Тогда можешь появляться где угодно, — продолжает и продолжает она.

Никто не показывает людям, кто он такой на самом деле.

— Если последуешь моим советам, тебе опять откроется дорога в нормальную жизнь, — говорит Бренди.

Просто для того, чтобы узнать о человеке правду, надо максимально к нему приблизиться, а это практически невозможно.

— Короче говоря, твое спасение — вуали и покровы, — произносит Бренди.

Заботливая принцесса — а она именно такая, — Бренди Александр никогда не спрашивает, как меня зовут по-настоящему. Ее не интересует, какое мне дали имя при рождении. Мисс Командирша с Несгибаемой Волей называет меня по-новому и дарит мне новое прошлое. Она притягивает ко мне иное будущее и не требует ничего взамен. Только единственное — привязанность к ней. Я должна почитать ее и боготворить.

— Отныне тебя зовут Дэйзи Сент-Пейшнс, что означает чудесное святое терпение, — говорит мне она. — Ты — заплутавшая в суете жизни наследница дома Сент-Пейшнс — суперсалона высокой моды. В этом сезоне мы демонстрируем шляпы. Шляпы с вуалью.

Я спрашиваю:

— Еахих гиак хи?

— Ты — последняя представительница одного старинного французского рода, — отвечает Бренди.

— Гдан аиха геклхих?

— Ты выросла в Париже, потом попала в школу, находящуюся на попечении монахинь, — говорит Бренди.

С воодушевлением принимаясь за работу, модельер Бренди Александр достает из корзины розовый тюль,

кружево и салфетку кроше, кладет все это мне на голову и начинает драпировать.

— Ты можешь не краситься, — говорит Бренди. — И даже не умываться. Хорошая вуаль — все равно что солнцезащитные очки с зеркальными стеклами, только она закрывает все твое лицо.

— Хорошая вуаль, — продолжает Бренди, — дарит тебе удивительное чувство постоянной защищенности. Ощущение уединения. Таинственности.

Она набрасывает на меня желтый газовый шифон. Укладывает в складки нейлоновую ткань с красным узором, улегшуюся поверх газа. Вообще-то в тесном мире, в котором мы живем, где людям достаточно взглянуть на тебя один раз, чтобы многое о тебе понять, хорошая вуаль — действительно очень полезна. Она — тонированные окна в твоем лимузине. Не внесенный в список номер твоего лица. Спрятавшись под покровом, ты можешь быть кем угодно. Например, кинозвездой. Или святошей. Густая вуаль как будто говорит:

Нас не представили вам должным образом.

Ты — приз за дверью номер три.

Прекрасная дама или тигрица.

В нашем мире, где уже никто не умеет хранить тайны, хорошая вуаль гласит:

Спасибо за то, что не лезете ко мне в душу.

— Не беспокойся, — говорит Бренди. — Все остальное решится само собой.

Говорят, на все воля Божья.

Я никогда не рассказывала Бренди Александр о том, что выросла рядом с фермой. С фермой, но которой разводили свиней. Дэйзи Сент-Пейшнс, приходя каждый день домой из школы, была обязана вместе с братом кормить поросят.

Покажи мне тоску по дому.

Вспышка.

Покажи мне воспоминания о счастливом детстве.

Вспышка.

Какое слово послужит антонимом «волшебству»?

Бренди никогда не задавала мне вопросов о родителях. Не спрашивала, живы они или мертвы, и если живы, то почему не просиживают целыми днями рядом со мной и не кусают локти.

— Твои мать и отец, Рейнер и Онория Сент-Пейшнс, были убиты террористами — ненавистниками моды, — говорит Бренди.

Вообще— то до того, как я повстречала Бренди Александр, моим отцом был совсем другой человек. Каждую осень он возил свиней на рынок. А летом постоянно разъезжал на своем грузовике по всему Айдахо и окраинам других штатов, расположенных выше и левее нашего, и скупал в булочных нераспроданную выпечку, уже негодную для употребления в пищу -фруктовые пироги и кексы с кремовой начинкой, бисквитные булки, наполненные ненатуральными сливками, и огромные куски черт знает чего, посыпанные выкрашенной в ярко-розовый цвет кокосовой стружкой. А еще не проданные вовремя торты для именинников, засохшие праздничные пироги с поздравительными надписями — «Мамочке в День матери», «Будь моим Валентином».

Отец до сих пор привозит все это домой и сваливает в огромную кучу или складывает в полиэтиленовые мешки. Я ненавидела носить свиньям эту гадость.

Мой отец, о котором Бренди Александр не желает ничего знать, прибегает к одной хитрости — пичкает своих животных черствыми кексами и пирогами за две недели до того, как они попадают на рынок. Питательных веществ в старой выпечке практически не остается, поэтому хрюшки сжирают все до последней корки.

Отец везет на продажу трехсотфунтовых свиней, девяносто фунтов веса каждой из которых — набитая непереваренными отходами толстая кишка.

Я говорю:

— Куне хиунух гу куиоа.

— Нет, — заявляет Бренди, подносит к моему лицу свой длиннющий толстый указательный палец-хот-дог, на котором красуются целых шесть колец для коктейля, и медленно машет им то в одну, то в другую сторону.

Я не произношу более ни звука.

— Ни слова, — велит Бренди. — В тебе до сих пор слишком крепки воспоминания о прошлой жизни. Разговаривать сейчас не имеет для тебя никакого смысла.