Последние распоряжения - Свифт Грэм (книга регистрации .txt) 📗
Мы ждем, наверно, с минуту. Потом замечаем на тропе Винса с пакетом. Теперь ему, видно, тоже не терпится ехать дальше, потому что идет он быстро, то и дело оскальзываясь в грязи. Он приближается к нам, и лицо у него сосредоточенное, задумчивое, словно ему хотелось бы, чтоб нас тут не было.
По-моему, и он слезу пустил. Каждому нужно выбрать момент, чтобы побыть одному.
Он аккуратно кладет пакет с коробкой на капот, потом отпирает машину и идет к багажнику — убрать пальто. Мы тоже снимаем плащи, но никто не садится внутрь, как будто без команды нельзя. Он захлопывает багажник и возвращается к дверце со стороны руля, на ходу скидывая пиджак. Открывает заднюю дверцу, складывает пиджак и сует его обратно на заднее сиденье.
— Ну, — нетерпеливо говорит он, — кто куда?
— Я назад, — говорит Вик, не дав нам и глазом моргнуть. Мы с Ленни переглядываемся.
— А кто вперед?
Точно он наш папаша, а мы его дети и у папаши кончается терпение.
Ленни смотрит на Винса.
— Ладно, Рэй, — говорит Винс, — садись вперед.
Не очень-то мне этого хочется, по крайней мере сейчас, но я покорно лезу туда и утопаю в большом кресле.
Ленни садится назад вместе с Виком.
Винс ненадолго задерживается снаружи, поправляет галстук, приглаживает волосы, счищает палочкой грязь с туфель, потом берет с машины пакет. Я жду, что он спросит: «Ну, кто возьмет?», но он сразу отдает его мне. Как будто ему удобней, чтобы он был под боком, а значит, у того, кто сидит впереди. Но я не знаю, как его взять, как с ним обращаться.
— Давай, Рэйси, держи.
Он заводит мотор, хватает с приборной панели свои темные очки и так быстро срывается с места, что колеса скользят и взвизгивают. Он проносится по Четему, точно досадуя на сплошные помехи. Когда ты только что думал о мертвых, замечаешь, как спешат живые. Мы выезжаем на М2 — это развязка номер три, в сорока восьми милях от Дувра, — и тут он дает себе волю. Он гонит так, словно хочет наверстать все потерянное время, словно опаздывает на важную встречу. Но мы ведь никуда не торопимся. Его затылок и шея напряжены, они точно окаменели. Я смотрю на спидометр и вижу, как стрелка переползает число 95. На большом мягком сиденье не ощущаешь скорости. Вот уже четвертая развязка, пятая. Все разговоры насчет езды, соответствующей случаю, забыты. Мы все точно хотим что-то сказать, но не осмеливаемся открыть рот, и я чувствую, что Вик чувствует себя виноватым, но Вика ругать не за что.
Вик
Но в Джеке нет ничего особенного, он ничем не отличается от других. Я только это хотел сказать, прошу прощения. Хотел только подчеркнуть это, как профессионал и как его друг. Теперь он лишь один из многих. В жизни есть разница, мы сами проводим различия, я сел сзади и останусь здесь до конца. Но мертвые это мертвые, я их повидал — они равны. Либо ты думаешь обо всех них, либо ты их забываешь. А помнить одного и не вспоминать при этом всех — так не годится. Демпси, Ричарде. И еще не годится вспоминать других и не подумать хоть разок о тех, кого ты не знал. Это делает всех людей равными, раз и навсегда. Есть только одно море.
Ферма Уика
Вдруг он сбрасывает скорость, перестраивается во внутренний ряд, и мы все начинаем дышать свободнее. Ни слова не говоря, он выбирает боковую полосу, ведущую к съезду с магистрали. Развязка номер шесть, Ашфорд, Фавершем. Он поворачивает на Ашфорд, очень уверенно, хотя в Маргейт так не доберешься, а еще примерно через милю сворачивает и с этого шоссе. Мы все смотрим на него, но молчим. Он говорит: «Заедем кое-куда, — не сводя глаз с дороги, не повернув головы даже чуть-чуть. — Это быстро».
Дорога становится уже, начинает петлять в тени деревьев, вокруг тянутся изгороди, поля. Теперь-то, пожалуй, можно сказать, что мы за городом, далеко от Бермондси. На деревьях пробиваются зеленые листочки. Небо голубое, серое и белое, солнце рвется в прорехи облаков. Он сворачивает еще раз, потом еще, точно у него в голове карта. Мы едем по гряде холмов, а справа от нас открывается широкий простор — его видно сквозь промежутки в заборе. Можно подумать, что Винс помешался на видах. Потом дорога идет чуть в гору, как и раньше, по холмистой гряде, и почти в самой высокой точке он притормаживает, вертит головой по сторонам и останавливается на обочине, у калитки в заборе. Старая проселочная дорога — и не дорога даже, а две белесые колеи, — ведет отсюда вниз, через поле, а около калитки торчит зеленый указатель с надписью «Открыто для пешеходов».
Он выключает двигатель. Мы слышим, как где-то далеко блеют овцы. Он смотрит на меня и говорит: «Рэйси», протягивая руку ладонью вверх, пальцы у него дрожат, и я понимаю, что ему нужен пакет с коробкой, ему нужен Джек. У него такой голос, что я не спорю и ничего не спрашиваю, а просто отдаю пакет. Он вынимает оттуда коробку, а пакет с надписью «Рождественские деликатесы» кидает обратно, мне на колени. Потом открывает коробку, достает банку с прахом, а коробка тоже летит мне на колени. Лицо у него решительное. Он отворяет дверцу и вылезает наружу, прижимая банку к груди.
Он не берет пиджак с заднего сиденья и не вытаскивает из багажника пальто. Он хлопает дверцей и шагает к калитке. Ветер перекидывает галстук через его плечо и надувает ему рубашку. Калитка железная, разболтанная. Он с лязгом отодвигает запор, приподняв ее за один из поперечных прутьев, и проскальзывает внутрь, лишь слегка приоткрыв ее. На рукаве его белой рубашки остается ржавое пятно. Он смотрит за луг, потом с грохотом захлопывает калитку, которая дрожит от удара за его спиной, и пускается по тропе неведомо куда.
— Здрасте, приехали, — говорит Ленни.
Вик молчит, как будто все это из-за него, как будто это он виноват, что подал Винсу идею. Найди себе холм.
— Ничего не пойму, — говорю я.
Первым выходит Ленни, за ним я, потом Вик. Холодный ветер набрасывается на нас. Под ногами грязно. Сначала надо было бы достать из багажника плащи, но Ленни уже у калитки, возится с запором, словно быстрее всех нас сообразил, чем дело пахнет.
— Ну гад, — говорит он. — Вот гад. Кто ему право давал?
Винс идет через луг туда, где начинается крутой спуск, его красный галстук болтается за плечом, как язык. Это даже не луг, а просто поросшая травой возвышенность. Мы видим впереди целую широкую долину, точно стоим на краю огромной кривой чаши. Там все зеленое и коричневое, вперемежку, рощицы выкроены аккуратными лоскутами, изгороди как швы. В середине клякса из красного кирпича с торчащим вверх шпилем. Это как Англия с детской картинки, вот на что это похоже.
Налево луг поднимается к вершине холма, где растут несколько деревьев, а между ними проглядывает темно-коричневое приземистое здание — ветряная мельница, только без крыльев. Перед нами небольшой уклон, а впереди, ярдах в восьмидесяти, обрыв. Понятно, что, если подойдешь к его краю, у тебя под ногами откроется еще целый кусок панорамы.
У калитки трава вытоптана и усыпана овечьими катышками. Около изгороди желоб с водой, из оцинкованного железа. Мы слышим и чуем овец, да и видим тоже — вон они, слева, рассыпаны по склону. Все они, кроме маленьких ягнят, уставились на Винса, который идет через луг. Ягнятам, похоже, интересней бегать туда-сюда или лезть под брюхо к мамашам. То и дело кто-нибудь из них начинает скакать, словно наступил на оголенный провод.
Ленни возится с запором.
— Какие такие у него права? Он ему даже не родня, — говорит он. Запор наконец отодвигается. — И не был никогда, так ведь?
Он толкает калитку и, не дождавшись, пока туда пройдем мы с Виком, бросается по тропе вслед за Винсом. Можно подумать, что подъем к мемориалу пошел ему на пользу, что он был только разминкой.
Винс уже приближается к обрыву, он ни разу не оглянулся. Один локоть у него оттопырен — там зажат контейнер, — а рубашка пузырится и хлопает на ветру. Если бы вся ситуация не была такой сумасшедшей, можно было бы сказать, что он выглядит круглым дураком — посреди луга, с пластмассовой банкой, в белой рубашке и фартовом галстуке, а вокруг овцы блеют.
