Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
– Понимаешь, мы тут на днях сидели все вместе, тоже курили, ну, как сейчас… вот Антон был, Олег, я, само собой, Аленка Селезнева еще, сестра Васи-Растамана, знаешь его, да? (Зубов кивнул.) Ну, вот, значит, мы курили, ну, как сейчас, трепались про всякое разное, ну, знаешь, как оно бывает? (Зубов снова кивнул.) Трепались, значит, вспоминали, ну, каждый свое, про детство, про сказки всякие, то-се, курили, ну, как сейчас, и вот вспомнили Аленкину одноклассницу, Милу Аксаланц. Ты, небось, ее тоже знал, вы же все в одном классе учились: ты, Милка, Аленка, Шиповский еще, другие ребята, да? (Кивок). Ну, и ты знаешь, Аленка с Милой играли в такую игру, ну, типа всяких толкинутых игрищ… девочки такое любят. Как оно называлось? А, Семитронье, точно, ну, ты знаешь, Аленка тебе рассказывала, да?
И Зубов кивнул снова, убаюканный ровным голосом, будто кролик, загипнотизированный удавом, кивнул, да, мол, Алена рассказывала, про Семитронье, конечно, да, рассказывала.
– А потом мы стали дальше вспоминать, – продолжал Горский, – а мы сидели тут вчетвером, вот Антон, Олег, ну, я, конечно, куда я отсюда денусь, и Аленка еще была, одноклассница твоя, так? (Кивок.) Ну, мы курили, ну, как сейчас, и Олег вспомнил, ну, мы же вспоминали, каждый свое, вот Аленка про Семитронье вспомнила, а Олег вспомнил как Мила ему сказала не то «где Дингард?» не то «здесь был Дингард». Дингард – это был такой принц или там король, я уж не помню, в этом Семитронье, ты знаешь, да, тебе Аленка рассказывала? (Кивок.) Ну, мы говорили, вспоминали, а мы курили, надо тебе сказать, вот Антон прекрасные шишки принес, добиваем их как раз сейчас, вот, Антон набьет – ты тоже попробуешь, да? (Кивок.) И вот мы курили, ну, как сейчас, а кто-то сообразил, что кроме тебя и Аленки про Дингарда и не знал никто, верно? Вот мы и подумали, раз уж ты пришел, расскажи нам, пока мы курим, что там у тебя было, с Милой?
Зубов снова кивнул, и Антон восхитился, как Горский вел беседу: словно вина Зубова уже установлена, да и не вина это вовсе, а так – действие, не подлежащее моральной оценке, интересное лишь с точки зрения мотивации. Он его расколол, подумал Антон, но когда Зубов заговорил, Антон понял: слово расколол неуместно. Расколоть можно человека, который запирается, – а Зубов и не думал ничего скрывать. Затянувшись, он начал:
– Слушай, Горский, ты же психоделический гуру, ты поймешь. Прикинь: что такое Семитронье? Чистой воды галлюциноз! Галлюциноз без всяких веществ, крутейшая вещь. Вот если тебе кто-то хороший трип рассказал, ты чего хочешь? Вещество такое же попробовать, такой же трип словить, так? А тут – что делать? Ну, ясно, что с девками делают, у них одна дорожка есть, по которой ходят – ноги раздвинуть и вперед. Как Алена мне про Семитронье рассказала – я сразу завелся. Вот ведь, думаю, как оно интересно: трахаешь девку, а она в это время в галлюцинозе. В Семитронье этом самом. Алена-то уже во все эти дела не верила, а Милка – она, похоже, была самое то. Шизанутая, конечно, совсем, но кто из нас без этого?
– А не жалко… – вдруг заговорил Олег, но Дима перебил:
– Конечно, жалко. Столько усилий – и все зря. Уж сколько ее обхаживал, чего только не придумывал – звонил, писал мелом на лестнице всякие глупости, прямо как школьник… на секс развел – а все равно: не вставило. Меня от этого, собственно, и злость забрала: просыпаюсь утром, лежит девка подо мной и ни хрена не понимает, Думает – Семитронье, все дела. Ну, я ей и велел глаза открыть – тоже умник, не подумал, она ж меня с первого класса знает. Думал – шизанутая совсем, не просечет. А она меня узнала. – Зубов хихикнул, затянулся. – Трава твоя, кстати, совсем не цепляет.
Что касается травы, то Зубов, конечно, врал: трава его цепляла, причем странным и неприятным образом – чем дальше, тем больше он подхихикивал и доверительно заглядывал в глаза. Никогда бы не подумал, решил Антон, что человек, который имеет дело с веществами почти профессионально, может оказаться настолько бессмысленным. Ему бы больше пошло водку пить. С другой стороны – люди разные, и вставляет их по-разному.
Вот был еще случай. Паша рассказывал. У него приятель любит в «Doom» играть. Так вот, бывало, закинется кислотой, наденет плейер с каким-нибудь black metall’ом и на весь день уходит по городу бродить. Паша спрашивает: а зачем? А тот отвечает: да я музыку погромче делаю и монстров стреляю.
Я бы сказал: марка пропала зря. А человеку нравится. Я же говорю: люди разные, и вставляет их по-разному.
– Милу, я спрашиваю, не жалко? – повторил Олег.
– Милу? – переспросил Дима и хихикнул, словно эта мысль показалась ему очень смешной. – Она же на всю голову больная. Это, можно считать, естественная убыль. Скажем, какой-то процент от психоделиков крышей едет, а она от дефлорации – куку! В конце концов, суицид для провидцев – обычный риск. Достойный конец. – Он опять хихикнул.
И тут Олег смешно подпрыгнул, бросился на Зубова и вцепился ему в волосы. Да ты подонок! кричал он. Антон кинулся его оттаскивать, а Зубов по-прежнему хихикал.
– Подонок, подонок, – говорил он, – и дальше что? Ментам меня сдашь? Чего говорить-то им будешь?
– Чего говорить? – крикнул Олег с кресла, в котором его безо всяких усилий удерживал Антон. – Да вот за наркотики и сдам! Думаешь – западло? А что девушка под машину бросилась – не западло?
– Ну, знаешь, – как-то сразу обиделся Зубов, – все-таки разница есть. Мы же все-таки порядочные люди.
Он даже перестал хихикать.
– Олег пошутил, – сказал Горский, хотя Олег в кресле продолжал дергаться, размахивая кулаками.
Зубов полез в карман, достал пейджер, глянул на экран.
– Простите, надо бежать. – хихикнул он. – Клиенты не ждут. – На пороге обернулся: – А ты, Горский, звякни потом, расскажи, как вставило. Интересно же.
Дачи, значит, рядом, родители, значит, вместе работали. Шизанутая совсем, на всю голову больная, естественная убыль, от дефлорации – куку! Ментам меня сдашь?
Не рассчитывай, Зубов, не надейся. Никаких ментов. Мужчина должен быть сильным. Должен следовать своей воле. А быть сильным – значит, обладать властью. В школе я думал, что власть – это милиционер. Что он придет и спасет от Генки Смородинова. Теперь я знаю, что такое настоящая власть. Никаких ментов, Зубов, и не надейся.
Когда Зубов уходит, я беру со стола газету «Сегодня», отрываю четвертушку, разжимаю кулак и аккуратно прячу в газетный конверт клок волос.
– Ты чего? – спрашивает Антон.
– Это волосы Зубова, – отвечаю я. – Ногти, конечно, было бы лучше… или зубы… но я побоялся, что силы не хватит. Я же не боксер.
– Зачем тебе?
Не понимает. Слышь, Горский, он еще спрашивает – зачем? Потому что каждая частичка тела – волосы, зубы, ногти – дает власть над человеком. Если, конечно, знать способы. А скажи, Горский, у меня натурально получилось?
– Не очень, – говорит Горский, – я догадался. Но я-то тебя давно знаю, а Зубов, считай, первый раз видит.
Я прячу кулек в карман. Вот будет прикол, говорит Антон, если менты тебя остановят, обыщут, подумают – трава, а окажется – волосы.
И начинает рассказывать длинную историю про человека, который курил гроб Пушкина.
Давным-давно, еще в шестидесятые, жил в Москве человек. Может, он был хиппи, может, битник, короче, жизнью он жил вольной, тусовался с разными людьми, ездил по всей стране, отрывался не по-детски. Но жил при этом с родителями – потому что в шестидесятые квартиру было снять еще труднее, чем сегодня. А родители его были люди образованные, глядели на сына и подозревали: что-то здесь не то. Не иначе их мальчик травку покуривает. В какой книжке они про эту самую травку прочли, я не знаю, но конопли, разумеется, в глаза не видели, нюхать не нюхали, не говоря уж о том, чтобы курить.
И как-то раз, когда человека этого не было дома, решили его родители постирать его штормовку – как раз после какой-то дальней поездки. И в кармане нашли бумажный пакетик – прямо как вот этот. А в нем – не то опилки, не то стружки, не то солома, не то трава. И вот мама велит:
