Любовь - Картер Анджела (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
— Руки прочь!
Ли с восторгом услышал в ее голосе визгливые интонации базарной торговки и предложил выпить. Она согласилась на полпинты «шанди» и, то и дело хихикая, принялась по чуть-чуть отхлебывать, поглядывая на Ли поверх края стакана, отчего на него с такой силой нахлынули воспоминания о ранней юности, что ему стало и приятно и противно одновременно. Джоанна злилась на себя оттого, что казалась такой нескладехой, — но поделать ничего не могла, так как страшно стеснялась. Когда он предложил ей сигарету, она закашлялась от первой же затяжки и, понимая, что еще больше выдала свою неотесанность, ушла в себя и надулась. Угрюмо нахохлившись в своем узеньком платьице, она смотрела на Ли с плохо скрываемой враждой. Но когда из бара вышел отец, она заметно расслабилась — теперь можно было вести себя свободнее.
— Пошел макли свои крутить, — пояснила она и загасила окурок. При этом шуршащая копна ее волос коснулась его щеки, и Ли неожиданно. для себя самого, вне всякой связи с предполагаемым соблазнением, но лишь потому, что их ломкая текстура так мало напоминала обычные девичьи волосы, куснул их, чтобы только попробовать на вкус эту странную, белую, пушистую массу. Джоанна затрепетала и напряглась — такое неожиданное заигрывание ее тронуло; потом пожала плечами, вздохнула, огляделась, не наблюдает ли кто за ними, и поцеловала его прямо в губы с распутным самозабвением. А затем отодвинулась чуть дальше по лавке, но уже не хихикала. Вытянула перед собой руки и стала рассматривать ногти, ожидая его следующего хода.
Глаза у нее были простодушно-голубого оттенка, а полные мягкие губы цветом и отчасти даже формой напоминали старомодные махровые розы. Когда она говорила, голос звучал резко и несколько негармонично и временами безжалостно резал слух, точно ножом скребли по тарелке, а смех всегда казался презрительным, поскольку немилосердно скрипел, — однако говорила она редко, а смеялась еще реже. Под прослойками детского жирка, защитной маской обволакивавшего уязвимые черты ее будущего лица, угадывалась пытливость и, быть может, требовательность. То и дело Ли заставал на ее лице выражение голодного любопытства, и не исключено, что именно жаждой насытиться и объяснялся тот ее поцелуй. Кем бы она ни была, Джоанна лишь изображала доверчивое дитя или становилась доверчивым дитя время от времени, когда никакие указатели больше не подсказывали ей, как поступать.
Набираясь уверенности в присутствии Ли, прекратив нервно теребить зубами уже распухшую нижнюю губу, она явила ему признаки ума незрелого, но острого. Полностью отдавшись такому приключению, как Ли, она один за другим разворачивала перед ним свои терпкие лепестки; хотя об отце и его образе жизни она говорила с саркастическим сожалением, несчастной она отнюдь не казалась. Но явно было одно: она изголодалась по новому обществу, и, когда подошло время закрытия, именно она предложила немного погулять вместе по парку, не успел еще Ли сам воспользоваться этим древним эвфемизмом.
Походка ее была прыгучей и пружинистой, а голову она держала на ходу так высоко, что вся масса волос не просто свисала на спину, а летела, колыхаясь, следом, точно напитанная собственной энергичной грацией. Шла она как женщина, которой абсолютно удобно в собственном теле. Хотя небо на западе еще светилось прожилками зеленого и розового, сверху уже сияла блудливая луна, и стоило им войти в парк с южной стороны, как Ли — сентиментальный, неунывающий, не вполне циничный и привыкший в любых обстоятельствах искать лучшее — отдался во власть не знающей вины ночи.
Ни единый лунный лучик не осмеливался пронизать абсолютную ночь затемненной спальни Аннабель, когда та во тьме взобралась на стул, чтобы дотянуться до заржавевших и неподатливых газовых кранов. Но ничто не могло поколебать ее решимости. Утонченное удовольствие охватило ее, когда послышалось первое слабенькое шипение газа, врывающегося в комнату. Аннабель знала, что потребуется немало времени, но, подобно Офелии, с радостью отдалась течению реки — легкая и безвольная, словно бумажная лодочка. Записок или писем она не оставляла, ни страха, ни боли не чувствовала — теперь она была довольна. Ни на миг не задумалась она о тех, кто любил ее, не пожалела их, ибо всегда считала их лишь гранями той себя, которую сейчас собиралась уничтожить, поэтому в каком-то смысле забирала их с собой в могилу, а значит, естественно, что они сейчас должны вести себя так, словно никогда ее не знали.
Арену парка же заливал лунный свет, и там все было ярко, как днем, только без красок. Посеребренные деревья отбрасывали на траву едва видимые тени, и каждая травинка, каждая ромашка, каждый бутон и цветок сияли отчетливо и ясно. Вся южная сторона заросла гораздо более пышным лесом, чем северная, и девушка со своим мужчиной сошли с дорожки и пошли сквозь сырой подлесок меж выбеленных стволов, пересекая полосы света, пока не заметили перед собой безмятежные белые колонны миниатюрного храма. Все было спокойно, все ярко. Бледный свет, как по волшебству, преобразил безвкусное платьице Джоанны в короткую тунику из смутных леопардовых клякс, а в волосах у нее запуталось несколько веточек и листиков. Выглядела она очень юной, но и очень искушенной. В нынешнем настроении Ли могла бы привлечь любая девушка, но об этой, что шла сейчас по пестрому лесу, любой бы подумал: она сулит всевозможные соблазны. Она могла оказаться иллюзией, игрой лунного света и благоуханного воздуха летней ночи, да и впрямь, если смотреть на нее как на изукрашенную цветами искусительницу, она была искусственным созданием его привычно романтического воображения. Ли очень хорошо знал, что она — просто непутевая школьница, но бывают ситуации, когда для своей же пользы необходимо верить внешнему впечатлению; вдобавок его утешало знание о том, что под лунным флером скрывается крепкое тело; чем бы она ни была в реальности, но так или иначе она была вполне реальна.
Аннабель уже засыпала, погружалась в глубокий сон, бывший прелюдией комы, бывшей прелюдией пустоты, и ощущала, как тает ее внешний облик и очертания перестают определять ее. Ли же был совершенно свободен возлежать с любвеобильной девчонкой в траве у храма далеко на готическом севере, а когда стало так поздно, что ее отец уже наверняка храпел у себя в постели, она повела его домой. Они спустились в город, выйдя через аморальные ворота, что не разрешали и не воспрещали доступ, будто отвергали саму нравственную проблему под предлогом того, что она неверно сформулирована. У двери своей спальни Джоанна прислушалась к папашиному храпу, а Ли тем временем разделся. Все стены у нее были покрыты фотографиями популярных певцов, над кроватью висела пара лент с конкурсов красоты; мебель из апельсиновых ящиков украшали рюшечки розовато-лилового тюля, однако грязное белье, которое она поспешно пнула под кровать, доказывало, что в глубине души она все-таки шлюха.
Но шлюха чувствительная, и теперь, когда он никуда не денется с крючка, на нее напала запоздалая сдержанность. Она робко приблизилась к постели, двигаясь нечетко, точно голая девушка под водой, распустив по плечам колючую дымку волос; ей всегда нравилось протаскивать своих мальчишек домой под носом у отца, и теперь к этому удовольствию примешивался соблазн запретного плода — ее учитель! женатый человек! — однако ни с того ни с сего она оробела перед ним, поскольку снова и снова исписывала его именем задние корочки своих тетрадей из чистого наслаждения вырисовывать букву за буквой его имя, а на обложке тетради по основам гражданственности даже попробовала изобразить «Джоанна Коллинз», но быстро стерла. И теперь ей хватало соображения понимать: ни единым жестом, ни единым словом не должна она выдать того, что так юно и глупо в него втюрилась. Поэтому она прикрыла лицо ладонями и улыбнулась между пальцев едва ли не стеснительно.
И хотя Ли было нужно всего лишь чуточку утешения, он почувствовал, как тает его сердце, а от такого переживания он отвык уже давно. Он протянул к ней руки.
Она обвела пальцем татуировку у него на груди, но ничего не спросила; втроем в постели было бы для нее чересчур, и она выключила свет, чтобы не видеть, как он выставляет свое сердце напоказ и что там за имя на этом сердце. В осязаемой тьме все оказалось очень просто и удовлетворительно; они остались довольны друг другом, несмотря даже на то, что в беспомощности сна он цеплялся за нее, как утопающий, а она не догадывалась, насколько отчаянно он нуждался в любви. От этого ей стало не по себе.
