Обезьяна и сущность - Хаксли Олдос (электронные книги бесплатно txt) 📗
– «Радости чистейший дух», – повторяет доктор Пул и, вздохнув, качает головой.
Рассказчик
Радости? Но ведь радость давным-давно убита. Остался лишь хохот демонов, толпящихся вокруг позорных столбов, да вой одержимых, спаривающихся во тьме. Радость – она ведь только для тех, чья жизнь не противоречит заведенному в мире порядку. Для вас же, умников, которые считают, что порядок этот можно улучшить, для вас, сердитых, мятежных и непокорных, радость очень скоро становится незнакомкой. Те, кто обречен пожинать плоды ваших фантастических затей, не будут даже подозревать о ее существовании. Любовь, радость и мир – вот плоды духа, являющегося вашей сущностью и сущностью мира. А плоды обезьяньего склада ума, плоды мартышечьей самонадеянности и протеста – это ненависть, постоянное беспокойство и непрестанные беды, смягчаемые лишь еще более страшным безумием.
Рассказчик
Лесорубов с топорами, людей с ножами, убивающих дриад, людей со скальпелями и хирургическими ножницами, распугивающих соловьев.
Доктор Пул вздрагивает и ускоряет шаг, словно человек, почувствовавший за спиной чье-то недоброжелательное присутствие. Потом вдруг останавливается и снова оглядывается.
Рассказчик
В городе, вмещающем два с половиной миллиона скелетов, присутствие нескольких тысяч живых людей едва заметно. Ничто не шелохнется. Полная тишина среди этих уютных буржуазных развалин кажется нарочитой и даже несколько заговорщицкой.
Доктор Пул, пульс которого участился от надежды и страха перед разочарованием, сворачивает с улицы и идет по дорожке, ведущей к гаражу Э 1993. Двери его открыты и болтаются на ржавых петлях. Доктор Пул входит в затхлый полумрак. Пробивающийся через дырочку в западной стене гаража тонкий карандашный луч закатного солнца падает на левое переднее колесо четырехдверного седана «шевроле супер де люкс» и лежащие рядом на земле два черепа – один взрослый, другой, очевидно, детский. Ботаник открывает единственную незаклиненную дверцу машины и вглядывается в царящую внутри тьму.
– Лула!
Он залезает в машину, садится рядом с девушкой на заднее сиденье с разодранной обивкой и берет ее руку в свои ладони.
– Милая!
Лула молча смотрит на него. В глазах у нее выражение, граничащее с ужасом.
– Значит, тебе все же удалось улизнуть?
– Флосси что-то подозревает.
– Да черт с ней, с этой Флосси! – отвечает доктор Пул тоном, который, по его мнению, должен звучать беззаботно и успокоительно.
– Она задает всякие вопросы, – продолжает Лула. – Я сказала ей, что иду поискать иголки и ножи.
– А нашла только меня.
Он нежно улыбается и подносит ее руку к губам, но Лула качает головой:
– Алфи, прошу тебя!
В ее голосе звучит мольба. Так и не поцеловав, доктор Пул отпускает ее руку.
– И все же ты меня любишь, правда?
Глазами, широко открытыми от испуга и замешательства, она смотрит на него, потом отворачивается.
– Не знаю, Алфи, не знаю.
– А вот я знаю, – решительно говорит доктор Пул. – Знаю, что люблю тебя. Знаю, что хочу быть с тобой. Всегда. Пока смерть нас не разлучит, – добавляет он со всем пылом застенчивого сексуалиста [126], внезапно принявшего сторону реальности и моногамии.
Лула снова качает головой:
– Я знаю только, что не должна быть здесь.
– Что за чушь!
– Нет, не чушь. Я сейчас не должна быть здесь. И в другие разы не должна была приходить. Это против закона. Это в разлад со всем, что думают люди. Он этого не позволяет, – после секундной паузы добавляет она. На лице у нее появляется выражение крайнего отчаяния. – Но почему ж тогда Он создал меня такой, что я так отношусь к тебе? Почему Он создал меня наподобие этих… этих… – Она не в силах произнести мерзкое слово. – Я знала одного из них, – тихо продолжает она. – Он был милый, почти как ты. А потом они убили его.
– Что толку думать о других? – говорит доктор Пул. – Лучше подумаем о нас. Подумаем, как счастливы мы могли бы быть – и были – два месяца назад. Помнишь? Лунный свет… А каким темным был мрак! «Душа же источает дух лесной и дикий…»
– Но тогда мы не поступали дурно.
– И сейчас не поступаем.
– Нет, сейчас совсем не то.
– То же самое, – настаивает доктор Пул. – Я не чувствую никакой разницы. И ты тоже.
– Я чувствую, – возражает Лула не слишком громко и потому без убежденности.
– Нет, не чувствуешь.
– Чувствую.
– Нет. Ты только что сама сказала. Ты не такая, как остальные, слава Богу!
– Алфи!
Чтобы загладить вину, она делает рожки.
– Их превратили в животных, – продолжает он. – А тебя нет. Ты нормальный человек с нормальными человеческими чувствами.
– Нет.
– Да, не спорь.
– Это неправда, – стонет Лула, – неправда. Она закрывает лицо руками и начинает плакать.
– Он убьет меня, – рыдает она.
– Кто убьет?
Лула поднимает голову и с опаской смотрит через плечо, в заднее стекло машины.
– Он. Он знает все, что мы делаем, все, даже то, что мы только думаем или чувствуем.
– Может, и знает, – говорит доктор Пул, чьи либерально-протестантские воззрения на Дьявола за последние недели существенно изменились. – Но если мы чувствуем, и думаем, и делаем правильно, Он нас не тронет.
– Но как это – правильно? – спрашивает Лула. Несколько секунд он молча улыбается.
– Здесь и сейчас правильно вот что, – говорит наконец доктор Пул и, обняв Лулу за плечи, притягивает ее к себе.
– Нет, Алфи, нет!
Охваченная паникой, она пытается высвободиться, но он крепко держит ее.
– Вот это – правильно, – повторяет он. – Быть может, это правильно не всегда и не везде. Но здесь и сейчас – наверняка.
Он говорит сильно и очень убежденно. Еще никогда за всю его изменчивую и противоречивую жизнь ему не доводилось мыслить столь ясно и действовать столь решительно.
Лула внезапно уступает:
– Алфи, ты уверен, что это правильно? Совершенно уверен?
– Совершенно, – отвечает он с высоты нового для него чувства самоутверждения и с нежностью гладит ее волосы.
– «Так, смертная, – шепчет он, – она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество. Она – весны и утра воплощенье, она – младой апрель» [127].
– Еще, – шепчет Лула.
Глаза ее закрыты, на лице выражение сверхъестественной безмятежности, какая бывает порой на лицах у мертвых. Доктор Пул начинает опять:
125
Мир полон лесорубов… – строки из стихотворения Шелли «Лесоруб и соловей» (1818).
126
Сексуалист – человек, приписывающий сексуальность всем живым организмам.
127
«Так, смертная, она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество…» – строка из поэмы Шелли «Эпипсихидион». См. примеч. к с. 38, 809.