Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Потом, чуть повернув голову и разорвав их незримую связь, Голт тем же ясным голосом спросил:
— В какое время хотите завтра вылететь?
— О!.. Как можно раньше.
— Тогда приготовьте завтрак к семи, вылетим в восемь.
— Хорошо.
Голт полез в карман и протянул маленький, блестящий кружок; Дагни не сразу поняла, что это такое. Положил ей на ладонь: то была золотая пятидолларовая монета.
— Последняя часть вашей зарплаты за месяц.
Пальцы ее крепко сомкнулись на монете, но она ответила спокойно, равнодушно:
— Спасибо.
— Доброй ночи, мисс Таггерт.
— Доброй ночи.
В последние часы пребывания в долине Дагни не спала. Сидела на полу, уткнувшись лицом в кровать, и не ощущала ничего, кроме присутствия Голта за стеной. Временами ей казалось, что он перед ней, что она сидит у его ног. Так провела она последнюю ночь с ним.
Покидала долину Дагни в том же виде, как появилась в ней, не взяв с собой ничего, приобретенного там. Несколько вещей: крестьянскую юбку, блузку, фартук, кое-что из белья, — оставила, аккуратно сложив в ящик комода в своей комнате. Взглянула на них, вздохнула, потом задвинула ящик и подумала, что, если вернется, наверное, найдет их здесь. Увозила она только золотую монету и все еще приклеенный к ребрам пластырь.
Когда солнце коснулось вершин, описав по границам долины сияющий круг, Дагни вошла в самолет. Села рядом с Голтом, откинулась на спинку кресла и взглянула в его лицо, склонявшееся над ней, как в то первое утро, когда она открыла глаза, лежа на траве в долине. Потом опустила веки и почувствовала прикосновение его пальцев, завязывающих повязку. Рев мотора она ощутила не как просто звук, а как сотрясение от взрыва; только он казался далеким, иначе человек, будь это ближе, неминуемо бы пострадал.
Дагни не знала, ни когда колеса оторвались от земли, ни когда самолет вылетел за окружавшие долину вершины. Она неподвижно сидела, ощущая пространство только в ритмичном гуле мотора; ее словно уносил время от времени покачивающийся поток. Звук исходил от двигателя, от рук пилота на штурвале; она сосредоточилась на этом — все прочее приходилось покорно терпеть.
Дагни расположилась в кресле, вытянув ноги и держась за подлокотники; она не ощущала движения, способного дать ощущение времени, для нее не существовало ни пространства, ни зрения, ни будущего, существовала только ночь под наглазной повязкой. И сознание присутствия Голта рядом с ней как единственной, неизменной реальности. Они не разговаривали. Лишь однажды Дагни внезапно произнесла:
— Мистер Голт…
— Что?
— Нет, ничего. Я лишь хотела убедиться, что вы никуда не делись.
— Я никогда никуда не денусь.
Она не представляла, сколько миль полета эти слова казались ей путеводной точкой на горизонте, все удалявшейся и, в конце концов, исчезнувшей. Потом не осталось ничего, кроме неизменности застывшего настоящего.
Дагни не знала, день прошел или час, когда самолет резко пошел вниз, что означало: они скоро приземлятся или разобьются. И то и другое было ей безразлично.
Толчок при соприкосновении колес с землей показался ей запоздавшим: она ждала его раньше. Последовали тряска пробега, потом внезапность остановки и тишины, затем — прикосновение к волосам его рук, снимающих повязку.
Дагни увидела яркий солнечный свет, безбрежность сухой травы, убегавшую к горизонту прерию, гладкую, как стол, пустынное шоссе и нечеткие очертания города примерно в миле от них. Взглянула на часики: сорок семь минут назад она еще была в долине.
— Вы найдете там станцию «Таггерт Трансконтинентал», — сказал Голт, указывая на город, — и сможете сесть в поезд.
Дагни послушно кивнула.
Она спустилась на землю, Голт остался внутри. Он подошел к открытой дверце, и они взглянули друг на друга. Дагни стояла прямо, ветерок шевелил ее волосы — женщина в деловом костюме посреди голой прерии.
Голт указал на восток, туда, где маячили очертания города.
— Не ищите меня там. Не найдете — если я не потребуюсь вам в качестве того, кем являюсь на самом деле. А когда потребуюсь, найти меня будет очень легко.
Дагни услышала, как дверца захлопнулась за ним; этот звук показался ей громче, чем рев двигателя. Она наблюдала за бегом колес самолета, оставляющих за собой полосы примятой травы.
Потом увидела между травой и колесами полоску неба.
Дагни огляделась вокруг. Над городом вдали висела красноватая жаркая дымка, больше похожая на какой-то ржавый налет; над крышами виднелись остатки рухнувшей заводской трубы. Под ногами, в траве, негромко шелестел сухой, пожелтевший клочок бумаги: это был обрывок газеты. Она тупо уставилась на раскинувшейся перед ней пейзаж и отказывалась верить в то, что это реальность.
Дагни посмотрела вслед самолету. Увидела, как он уменьшается в размерах, удаляется, унося с собой шум мотора. Он все еще набирал высоту, напоминая длинный серебряный крест; потом свернул вдоль горизонта, постепенно приближаясь к земле; затем, казалось, он застыл на месте и лишь уменьшался. Дагни наблюдала за ним, как за исчезающей звездой; из крестика он превратился в точку, потом — в сверкающую искру, о которой она уже не могла сказать, что четко ее различает. Увидев, что такими искрами усеяно все небо, она поняла, что самолет скрылся.
ГЛАВА III. АНТИАЛЧНОСТЬ
— Для чего я здесь? — спросил доктор Роберт Стэдлер. — Зачем меня пригласили? Требую объяснений. Я не привык ни с того ни с сего мчаться через полконтинента.
Доктор Флойд Феррис улыбнулся:
— Для меня тем более ценно ваше присутствие, доктор Стэдлер.
Было непонятно, благодарность звучит в его тоне или злорадство.
Солнце светило вовсю, и доктор Стэдлер почувствовал, как по виску ползет струйка пота. Он не мог продолжать свою гневную отповедь, носившую сугубо личный характер, среди толпы, обтекавшей трибуны со всех сторон, — отповедь, которую хотел и не мог дать все три последних дня. Ему пришло на ум, что именно поэтому доктор Феррис откладывал их встречу до сих пор, но он отмахнулся от этой мысли, как от назойливого насекомого, жужжавшего у его потного виска.
— Почему я не мог связаться с вами? — испытанное оружие сарказма на этот раз оказалось менее действенным, чем когда-либо, но ничем другим он попросту не владел. — Почему вы сочли возможным отправить мне послание на официальном бланке в стиле, больше похожем на армейский… — он хотел сказать «приказ», но передумал, — …на строевую команду, а не переписку двух ученых?
— Это дело государственной важности, — спокойно ответил доктор Феррис.
— Вы понимаете, что я очень занят, и это означает для меня перерыв в работе?
— Ну, понимаю, — уклончиво ответил доктор Феррис.
— Понимаете, что я мог отказаться приехать?
— Нет, не могли, — негромко сказал Феррис.
— Почему я не получил никаких объяснений? Почему вы не приехали за мной сами, а прислали двух молодых наглецов с неприятной, полунаучной-полужаргонной манерой изъясняться?
— У меня была куча дел, — вежливо ответил доктор Феррис.
— В таком случае не соизволите ли объяснить, что вы делаете посреди этой пустыни в штате Айова, и что, собственно говоря, делаю здесь я?
Доктор Стэдлер с презрением указал на затянутый пылью горизонт пустынной прерии и на три деревянные трибуны — те были только что построены, и древесина, казалось, тоже потела: под солнцем блестели капли смолы.
— Мы будем свидетелями исторического события, доктор Стэдлер. Оно станет поворотной точкой на пути науки, цивилизации, общественного благосостояния и политической стабильности, — голос доктора Ферриса звучал как у клерка отдела информации, бубнящего зазубренный текст. — Началом новой эры.
— Какого события? Какой эры?
— Как вы увидите, право быть свидетелями этого знаменательного события получили самые выдающиеся граждане, наша интеллектуальная элита. Мы не могли не включить в этот список вас (так ведь?) и, разумеется, уверены, что можем полагаться на ваше понимание и сотрудничество.
