Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей) - Гергенрёдер Игорь (полная версия книги TXT) 📗
В кабинет вбежал член совдепа Лосицкий, шепнул Юсину, что публично убиты Ламзутов и Адамишин. Побледнев, Юсин объяснял Пудовочкину, что, кроме пользы, совдеп от Ламзутова ничего не видел.
– Тем более, товарищ, – как бы приветствуя сказанное председателем и сочувственно продолжая его мысль, заявил Пудовочкин, – мы должны перекрыть эту недостачу. Подведём под аминь более широкий масштаб! – Потребовал дать ему список всех богатых и зажиточных кузнечан.
– Эх, снимаете вы мне голову... – тяжело вздохнул Юсин. – Кто отвечать будет?
Глаза бородатого просияли весельем.
– Не смеши, Миша. Ты – мной спасенный! Раскрой ширинку и в тряпочку... э-э, помалкивай!
6
Перед воротами купца Ваксова волновалась толпа. Из дома донёсся выстрел, теперь долетали женские крики. Дюжина красногвардейцев с винтовками в руках топталась у приоткрытых ворот. Здесь же стояла бурая лошадь Пудовочкина.
Он вышел на крыльцо; фуражка набекрень на белокурых кудрях. Застегнул казакин на крючки, подтянул пояс, поправил винтовку за спиной. Балетной побежкой пронёсся к воротам. Сидя в седле, помахал толпе рукой, дурашливо крикнул:
– Поздравляю с громом «Грозы»! – простецки рассмеялся. – «Гроза» – мой отряд! – И ускакал.
Красногвардейцы пошли в дом купца грабить. А люди узнали, что Пудовочкин изнасиловал дочку Ваксова, гимназистку пятнадцати лет, а защищавшего её отца застрелил.
По городу начались реквизиции. Красные входили в дома, разбивали сундуки, забирали всё, что понравится. У купеческой вдовы Балычевой обнаружили полный сундук шёлковых головных платков. Расхватали их, стали повязывать шею. Сунцов ходил с алым бантом на жёлтом полушубке, с самодельной красной звездой на фуражке и с ярко-зелёным платком на шее. В доме девяностолетнего парализованного генерала Ледынцева увидал турецкое шомпольное ружьё времен покорения Кавказа и расстрелял генеральского зятя – за хранение оружия. Зять сам был старик – горный инженер на покое.
7
Доктор Зверянский громко постучал в дверь «бильярдной», услышал: «Войдите». Костарев, одетый, но накрывшийся пледом, приподнялся на канапэ. Он спал – его разбудил стук.
– Уважаемый госпо... пардон! Гр-ражданин комиссар! Вы знаете, что творят в-в-ваши? – от голоса доктора зазвенели бокалы в шкафчике.
Костарев надел пенсне, спустил с канапэ ноги, всунул их в домашние туфли.
– Расстреливают? Мародёрствуют? – обронил рассеянно.
Доктор судорожно сглотнул и почему-то зашёл к сидящему сбоку, наклоняясь и разглядывая его в профиль.
– Знаете... и – спите?
– И неплохо, между прочим, поспал.
Несколько секунд длилась тишина.
– У-уу! – доктор вдруг взревел, отшатнувшись, выбросив вперёд руки – будто отталкиваясь от сидящего. – Ка-а-кой цинизм!
Он силился говорить, но горло перехватил спазм, доктор лишь беспорядочно двигал руками, сжимал и разжимал мощные кулаки. Полное лицо багрово, губы дёргаются. Он выбежал и быстро вернулся; карман сюртука был оттопырен.
– Цини-и-изм... – выдохнул Зверянский и запустил пятерню в зачёсанные назад волосы.
Костарев сидел сгорбившись; уперев локти в колени, поддерживая голову ладонями, смотрел в пол, словно занятый чем-то своим, не имеющим отношения к доктору.
Тот столь взбудоражен, что речь даётся ему с немалым трудом:
– Потерявшие облик человеческий... мерзавцы... льют невинную кровь... а цинизм их начальника неопровержимо доказывает, что они з-звер-рствуют с его ведома и... поощряемы им... Прошу возражать! – смятенно прервал он себя.
Комиссар не шелохнулся.
– Ах, неугодно? В таком случае... в отмщение за безвинные жертвы... я казню!.. – Зверянский выхватил из кармана револьвер.
Сидящий взглянул сквозь пенсне.
– Вы – трус!
– Ка-ак? – Сбитый с толку доктор прицеливался ему в грудь так тщательно, будто ответ мог принести только очень меткий выстрел.
– Трус!
– Я-а?.. – Доктор помахал револьвером, точно собираясь не стрелять, а ударить, при этом у него был вид, словно ударить – гораздо страшнее.
– Вы, Александр Романович.
– Но позвольте... за вашу смерть меня убьют, мою семью истребят...
– Правильно! Вы этим кокетничаете, вы себе интересны. Извольте не перебивать! Вы же знаете, кто действительно командует убийцами, вам наверняка сказали...
– Чудовище саженного роста, Голиаф...
– Вот видите! – Костарев прислонился к спинке канапэ, вытянул ноги. – Но вместо того чтобы проникнуть к виновнику и пустить пулю в него, вы выбираете самое лёгкое. Кидаетесь на того, кто сам отдался в ваши руки.
Доктор в пристальном внимании промолчал, сунул револьвер в карман.
– И тем не менее... – проговорил взвинченно, – вы тоже виновник проливаемой крови!
– Это мы исправим! – Костарев встал. – Александр Романович, будьте добры... там внизу мой ординарец Голев. Передайте ему, что я велю запрягать.
Когда пролётка с комиссаром отъехала от дома, доктор вбежал в комнату к жене, сыну и двум дочерям.
– О! Этот человек сейчас примет свои меры... Он знает, как поступить со сволочью! Самым сур-ровейшим образом!
8
Комиссар возвратился через два часа, поднялся к себе наверх. Зверянский, вытерпев пять минут, постучался к нему.
– Валерий Геннадьевич, я извиняюсь... положен конец? Как вы наказали?
Костарев полулежал на канапэ.
– Я ездил за город. Мы ехали просёлком, пока не попали на водяную мельницу. Повернули в лес. Потом – назад. Дороги, доложу я вам, не для прогулок.
– Прогу...? – доктор, казалось, ощутил, что из его горла выходит яйцо. Растерянность, оцепенение, ужас; рот не может закрыться. Он вглядывался в говорившего, наклоняясь к нему. Присел на корточки, сдавил руками виски.
– Ничего более чудовищного... я отродясь... ни в каком кошмарном сне...
– Я, кажется, уведомил вас, – неожиданно зло произнёс Костарев, – что я – сумасшедший? Не перебивать! У меня, как вам должно быть известно, тоже имеется револьвер. Сейчас я на ваших глазах выстрелю себе в рот! Не верите?
Он вскочил, ринулся к креслу, рванул из-под него саквояж.
– Остановитесь! – прохрипел доктор. – Вы с ума сош... пардон...
Тот раскрыл саквояж – Зверянский устремился к нему. Комиссар повелительно поднял руку:
– Прочь!
– Придите в себя, Валерий Геннадьевич... – умоляюще прошептал Зверянский.
Костарев значительно глядел на него сквозь пенсне. Затем вынул из саквояжа бутылку, взял из шкафчика бокал, налил.
– Вам нельзя пить ни капли, – пробормотал доктор.
– Вы находите? – его собеседник усмехнулся. – Даже если через три минуты меня не будет? – Он выпил.
– Это дом умалиш... пардон, это какой-то публичный дом! – вырвалось у Зверянского, вид у него был потерянный и взвихренный, но вдруг глаза захолодели гордой решимостью: – Идиотство... Наплевать! Я знаю, что делать. – Он пошёл к двери.
– Вернитесь! – приказал Костарев, беря стул и садясь за столик. – Спешите пальнуть в Пудовочкина? Наивно! Он осторожный, опытный зверь, добраться до него трудненько. В случае же неудачи он убьёт не только вас и вашу семью. Прикончит сто невинных. Я его знаю.
– Сто человек? – на багровом лице блестел пот, доктор изнемог от потрясений.
– Возьмите себе стакан и садитесь! – не терпящим возражения тоном сказал Костарев. – Это разбавленный спирт.
9
Доктор стоял вполоборота к собеседнику, заложив руки за спину.
– Я хочу вам объяснить вероятные комбинации, – произнёс тот мягче, – присядьте, пожалуйста, Александр Романович.
Зверянский сел за столик. Сухощавый человек в пенсне стал говорить... Меж тем уже была ночь. Хозяин зажёг свечу в подсвечнике. Тихий уверенно-барский голос не умолкал. Доктор, волнуясь, терпеливо слушал.
Красные отряды, говорил человек с тёмной негустой бородкой, создаются повсеместно, и все они творят то, что сегодня было в Кузнецке. Их действия поощряет большевицкая верхушка. Почему? Потому что большевицкие вожди владеют историческим диагнозом. В России создалось критическое напряжение кровяных жил, нервов, и коммунистический ЦК вызывает у страны припадок падучей с обильным кровотечением. Перебесятся, ослабнут, утихнут. А там ещё разок – судорогу пострашнее. И так далее.
