Летние обманы - Шлинк Бернхард (читать полную версию книги .TXT) 📗

— Испугался? Нет, у меня не было страха. Мне было немного любопытно, продолжит ли он игру и предъявит тысячу верблюдов или предложит скаковых лошадей или спортивные машины. Это щекотало мне нервы, но не пугало. — Он снова дотронулся до моего плеча. — Я сознаю, что совершил ужасную ошибку. Но если бы вы знали этого атташе, вы бы меня поняли: человек, воспитанный в английской закрытой школе, образованный, остроумный, светский… Я действительно думал, что мы играем с ним в безобидную игру на тему культурных различий.

— Но когда исчезла ваша подруга… Ведь, получив деньги, вы поняли, у кого она находится. Когда они поступили на ваш счет?

— Когда я вернулся из Кувейта, они уже там лежали. Что мне было делать? Лететь в Кувейт и сказать этому атташе, чтобы он забирал свои деньги и отдал мне мою подругу? А когда он засмеется мне в лицо, пойти жаловаться на него эмиру? Просить нашего министра иностранных дел, чтобы он поговорил с эмиром? Или мне надо было нанять нескольких ребят из русской мафии и устроить налет на комплекс, где жил атташе и где он, вероятно, держал ее? Знаю: настоящий мужчина, который любит свою женщину, будет за нее сражаться. И если придется, то погибнет за нее. Лучше пристойно погибнуть, чем жить трусом. Знаю также, что тех трех миллионов мне хватило бы и на русских, и на оружие, и на вертолет — в общем, на все, что в таком случае требуется. Но это уже из области кино. В моем мире так не делают. Этого я не умею. Ребята из русской мафии просто забрали бы себе мои деньги, оружие бы заржавело, а вертолет оказался бы бракованным.

7

Я забыл о моторах. Но пилот тоже расслышал фальшивое гудение и, наверное, увидел, как замигала какая-нибудь лампочка, отклонилась стрелка прибора.

Он обратился к пассажирам по внутренней связи и объявил, что через час мы сядем в Рейкьявике. Причин для беспокойства нет, возникла разве что небольшая проблема, с которой мы, скорее всего, спокойно могли бы долететь до Франкфурта, но он решил из предосторожности произвести в Рейкьявике техосмотр.

Пассажиры встревожились, услышав такое объявление. Нет причин для беспокойства? Отчего же тогда он решил садиться, если можно было лететь дальше? Мы не можем дальше лететь? Значит, все-таки существует опасность? Другие делились тем, что знали о Рейкьявике и Исландии, о белых ночах летом и полярной ночи зимой, о гейзерах и овцах, об исландских пони и исландском мхе. По всему салону поднимались откинутые спинки кресел, выдвигались столики и открывались крышки ноутбуков. Раздавались голоса, зовущие стюардесс. Сонные пассажиры проснулись, зашевелились, загомонили, пока один вдруг не заметил, что из двигателя вырывается черный дым. Эта новость полетела по салону из уст в уста, и каждый, передав ее соседу, умолкал. Вскоре в салоне стало тихо.

Мой сосед прошептал:

— Возможно, во время грозы в двигатель ударила молния. Говорят, что такое часто бывает.

— Да, — отозвался я так же шепотом.

Мне показалось, что я различаю в шуме двигателя скрежет, как будто в нем между поршнями, штоками и колесиками застрял какой-то посторонний предмет, который он безуспешно пытается перемолоть в порошок. Словно двигатель болен, устал и уже выбился из сил. Мне было страшно, и в то же время болезненный скрип раненой машины, словно стоны раненого человека, вызывал у меня жалость.

— Ну и как же вы поступили с этими деньгами?

— Я знаю, что не должен был к ним притрагиваться, пускай бы так и лежали. Но у меня легкая рука на деньги. Свои жалкие деньжишки я всегда во что-нибудь вкладывал и каждый раз получал прибыль на любых фондах и индексах. — Он виновато пожал плечами. — А тут вдруг у меня в руках оказались по-настоящему крупные деньги. Как было не развернуться! За три года три миллиона превратились у меня в пять. Кому бы это принесло пользу, если бы я не заставил эти деньги работать? Никому бы не принесло. Знаете притчу о доверенных рабам талантах? [16]Как хозяин дал трем своим рабам по десять талантов и, вернувшись, наградил двоих, которые пустили их в дело, а того, у которого деньги пролежали без дела, наказал. Кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет. Так уж есть.

Но на суде я увидел, что никто не хочет меня понять. — Он покачал головой. — Судья говорил со мной так, как будто я действительно продал мою подругу. Иначе почему же я, мол, взял деньги и пустил их в дело? Как будто я ее убил. Или, может быть, она узнала, что я сделал, и стала мне угрожать или пыталась шантажировать? Только у прокурора не было доказательств. Пока не появилась соседка.

8

Неисправный двигатель и черный дым не маячили у меня перед глазами, зато в ушах стоял скрежет. Пока он вдруг не прекратился. Тотчас же по салону пронесся вздох — вздох пассажиров, видевших двигатель, из которого только что вырывался язык пламени.

Мой сосед задрожал и обеими руками вцепился в подлокотники:

— Ничего не могу с собой поделать, боюсь летать, несмотря на то что уже и не помню, сколько раз облетел вокруг земли. Мы не созданы для того, чтобы летать по небу и с высоты десяти тысяч метров падать на землю или в море. В то же время умом я вполне согласен на смерть от падения. Ты знаешь, вот оно сейчас и настанет, выпиваешь напоследок бокал шампанского, прощаешься с жизнью и бабах — все кончено.

Он снова произнес это шепотом, но на бабахе возвысил голос и хлопнул в ладоши. Подошла стюардесса, и он заказал шампанского:

— Вам тоже?

Я помотал головой.

Когда стюардесса наполнила бокал, он опять заговорил:

— Я, видите ли, начинаю чувствовать, что прижился в новом доме, в новом районе лишь тогда, когда познакомлюсь с людьми. Когда я узнаю, как живется женщине из газетного киоска, а она протягивает мне нужную газету, не дожидаясь, пока я скажу, какую мне надо. Когда я заведу знакомство с аптекарем и тот уже просто так выдает мне лекарства, которые положено отпускать только по рецепту. Когда повар-итальянец в моем квартале готовит для меня такую пасту, которая не значится у него в обычном меню.

Соседка, которая со своего балкона может видеть, что делается на моем, — дама пожилая, ей трудновато ходить и уж тем более носить тяжести, и я не раз переводил ее через дорогу, помогал подниматься по лестнице и, когда надо, приносил что-нибудь из магазина.

Я к ней отношусь хорошо, и она ко мне тоже. И вот во время процесса она мне звонит, просит зайти и говорит, что, Бог даст, она, может быть, и ошиблась, но на суде расскажет все так, как видела, а видела она, как ей кажется, что я не просто толкнул свою подругу, а старался выпихнуть через перила. Старушка ужасно мучилась и просила у меня извинения, говоря, что все, конечно, еще объяснится. Неужели это действительно я боролся со своей подругой на балконе? Она не могла отчетливо разглядеть, я это был или не я.

Много ли шансов было у моего адвоката доказать что-то в суде, когда против него выступила обаятельная интеллигентная старушка, бывшая учительница, находившаяся в здравом уме и твердой памяти, к тому же хорошо ко мне относившаяся? Тут объявился еще и старый друг моей подруги, известный журналист, и позаботился о том, чтобы мое дело попало на первые страницы газет и было представлено там как весьма и весьма подозрительное. Вы же знаете таких старых друзей, которые бывают у некоторых женщин? Еще со школьных лет, а не то и с детского сада? Которые не становятся постоянными спутниками, но продолжают всю жизнь поддерживать дружбу, питая к ней почтительную привязанность? Он невзлюбил меня сразу, еще ничего не зная об этом деле. Достаточно было того, что мы с ней вместе.

Я не хотел попадать в тюрьму. Поскольку меня обвиняли только в причинении смерти по неосторожности, я не был подвергнут предварительному заключению и на мои деньги не был наложен арест. Я переправил деньги на Виргинские острова и накануне выступления старушки-соседки в суде отбыл из Германии.