Маятник Фуко - Эко Умберто (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
В этот момент появляется документ, являющийся своего рода шедевром. Магистры теологии постановляют, что обвиняемым нельзя предоставлять защитников, потому что они могут отречься от своих признаний; а поскольку они сознались, не стоит даже начинать процесс — король может воспользоваться своей властью, судебное разбирательство назначают только в сомнительных случаях, а здесь нет и тени сомнений. «Зачем им защитники — оправдать то, в чем они сознались, приняв во внимание, что очевидность фактов делает преступление явным?»
Но поскольку существовал риск, что инициатива ускользнет из рук короля и перейдет в руки папы, король и Ногаре выносят на свет Божий громкое дело: епископ из Труа обвиняется в колдовстве по доносу неизвестного доброхота, некоего Ноффо Деи, Позже выяснилось, что Деи клеветал, и его приговаривают к повешению, но до этого на бедного епископа наваливают публичные обвинения в содомском грехе, святотатстве и ростовщичестве. То есть его обвиняют в грехах тамплиеров. Вероятно, король хотел показать сынам Франции, что церковь не имеет права судить тамплиеров, будучи уличенной в их же грехах, или просто он решил таким образом бросить вызов папе. В общем, история темная, игра полиции и секретных служб, утечка информации и доносы… Папа прижат к стене и соглашается допросить семьдесят два тамплиера, которые подтвердили признания, сделанные под пытками. Однако папа принимает их раскаяние и дарует им свое прощение. После этого наступает совсем другой этап — и здесь я вижу однуиз первостепенных проблем, которые хочу разрешить в дипломе. Стоило папе, превеликими трудами, отбить своих храмовников у короля — как неожиданно он отсылает их обратно. Никак я не могу понять, что же там у них стряслось в это время. Сначала Молэ берет назад все данные на допросах показания. Климент предоставляет ему возможность оправдаться и посылает трех кардиналов для контрольной проверки. 26 ноября 1309 года Молэ выступает с пламенной защитой ордена, отстаивает его чистоту, доходит даже до прямых угроз обвинителям. После этого к нему приближается посланный короля, Гийом де Плэзан, которого Молэ считает своим другом, и де Плэзан дает ему какой-то непонятный совет. 28 числа того же месяца Молэ подписывает робкое, очень путаное заявление, в котором говорится, что он бедный солдат, наукам не учен, и после того перечисляются достижения храмовников, к тому времени сильно устаревшие: благотворительная деятельность, военные заслуги — покорение Святой Земли — и далее в этом роде. Ко всем прочим напастям тут возникает еще и Ногаре со своими воспоминаниями о том, как орден поддерживал связи, и самые дружеские, с Салахад-Дином. Начинает пахнуть государственной изменой. Оправдания Молэ на этом допросе не выдерживают критики, чувствуется, что у человека за плечами два года тюрьмы, они хоть кого превратят в тряпку… Но наш Молэ походил на тряпку и на второй день после ареста!
Третий публичный допрос — в марте следующего года. Третий вариант поведения Жака де Молэ. На этот раз он отказывается отвечать перед кем бы то ни было, кроме самого папы.
Смена декораций, и мы присутствуем при эпилоге высокой трагедии. В апреле 1310 года сто пятьдесят тамплиеров требуют слова и выступают в защиту чести ордена. Они заявляют о пытках, которым были подвергнуты те, кто оговорил себя. Они опровергают все обвинения, доказывают их абсурдность. Но король и Ногаре тоже знают свою профессию. Тамплиеры берут назад показания? Тем лучше, это характеризует их как опасных рецидивистов, или же упорствующих — relapsi — самое страшное обвинение, по тем временам. Значит, они нагло отрицают то, что уже раз признали перед судом? Так вот, мы прощаем тех, кто покаялся и признал свои ошибки, но не тех, кто каяться не желает, опровергает свои признания и утверждает, кощунствуя, что ему каяться не в чем. Сто пятьдесят кощунов приговариваются к смерти.
Можно легко представить психологическую реакцию других арестованных тамплиеров. Признавшие свою вину попадают на галеры, но остаются в живых. А пока ты жив — есть надежда. Те же, кто не сознается, или, что еще хуже, отказывается от прежних показаний, идет на костер. Пятьсот отказавшихся берут назад свои отказы.
Раскаявшиеся хорошо все просчитали, потому что в 1312 году те, кто не признал свою вину, были осуждены на вечное тюремное заключение, а те, кто признал, прощены. Филипп не желал резни, он хотел лишь уничтожить Орден. Освобожденные рыцари, разбитые духовно и физически после четырех или пяти лет тюрьмы, растворились в других орденах, они хотели только одного — чтобы о них забыли, и факт их исчезновения долго опровергал легенды о подпольном выживании Ордена.
Молэ продолжал настаивать на том, чтобы его выслушал папа. Климент созывал в 1311 году церковный Собор в Вене, но не пригласил Молэ. Он санкционировал упразднение Ордена Тамплиеров и передачу его имущества госпитальерам, несмотря на то, что в тот момент этим богатством распоряжался король.
Проходит еще три года, и наконец по согласованию с папой, 19 марта 1314 года на паперти собора НотрДам Молэ приговаривают к пожизненному заключению. Слушая этот приговор, Молэ чувствует себя оскорбленным. Он ожидал, что папа позволит ему оправдаться, а теперь осознает, что его предали. Он очень хорошо понимает, что если снова откажется от своих показаний, то его объявят клятвопреступником и рецидивистом. Что творится в его сердце после семи лет, проведенных в тюрьме в ожидании приговора? Получит ли он поддержку от своих старших собратьев? Полностью сломленный, имея перспективу закончить свою жизнь заживо замурованным и обесчещенным, он решает, что лучше принять славную смерть. Он свидетельствует о своей невиновности и невиновности своих собратьев. Тамплиеры совершили только одно преступление, говорит он, — предали Храм из малодушия. Но он не станет этого делать.
Ногаре потирает руки: преступлению общественного значения надо вынести общественный приговор, и несомненно, чем скорее, тем лучше. Но куратор Нормандии от Ордена Жоффруа де Шарнэ вел себя так же, как Молэ. Решение было принято королем в тот же день: кострище будет возведено в центре острова Ситэ. На закате солнца Молэ и Шарнэ были сожжены.
Легенда утверждает, что Великий Магистр перед смертью напророчествовал разруху своим гонителям. И действительно, папа, король и Ногаре умерли в течение следующего года. Что касается Мариньи, он после смерти короля подозревался в растратах. Его враги объявили его чернокнижником и подвели под петлю. Уже тогда многие люди начали представлять себе Молэ как мученика. Данте вторит общественному мнению, заклеймив тех, кто преследовал тамплиеров.
Тут начинается легенда — история кончается. Один исторический анекдот рассказывает, будто незнакомец в тот день, когда гильотинировали Людовика XVI, вскочил на помост и закричал: «Жак де Молэ, ты отомщен!»
Что-то в этом духе я рассказывал тогда вечером в «Пиладе», хотя меня злостно перебивали.
Бельбо вмешивался с фразочками типа: — Простите, по-моему, это уже что-то из Оруэлла или Кестлера… — или: — Знаем, довольно известная история о… как его там звали… во время культурной революции… — Диоталлеви однообразно философствовал, что история — учитель жизни. Бельбо в ответ: — Ты же каббалист. Каббалисты не верят в историю. — Тот отбивался: — Именно каббалист. Все повторяется по кругу, история учитель, потому что учит, что ее нет. Невеликую важность имеют пермутации.
— Но в конце концов, — подвел черту Бельбо, — кто такие тамплиеры, кем они были? Сначала вы мне их представили как сержантов из фильма Джона Форда, затем — как негодяев, еще позже — как рыцарей с миниатюры, потом — как банкиров Бога, которые добывали свои богатства нечистым путем, затем — как разгромленную армию, спасающуюся бегством, затем — как адептов дьявольской секты и, наконец, как мучеников свободной мысли… Кем же они были?
— Должно быть, существовали причины, благодаря которым они стали легендой. Скорее всего, множество факторов сыграло в этом свою роль. Если бы какой-нибудь историк с Марса из третьего тысячелетия нашей эры задал себе вопрос, что представляла собой католическая церковь — тех мучеников христианства, которых пожирали львы на аренах римских цирков, или тех, кто убивал еретиков, то ответ был бы: и тех и других одновременно, не так ли?
