Токио нас больше не любит - Лорига Рэй (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Рядом с кроватью на электрическом подносе стоит бутылка шампанского. Холодное шампанское с утра, и шум машин в Пинанге, проникающий сквозь открытую дверь на балкон, и шум моря, проникающий сквозь ту же дверь.
Разумеется, мне снилась женщина в закрытой машине, и, разумеется, вся горечь этого сна немедленно исчезает после незначительной порции моей собственной химии.
В душе меня настигает тень какого-то старого припадка. Сознание на миг отключается, я ударяюсь головой о стеклянную дверцу. По счастью, удерживаюсь на ногах, вскоре контроль над телом возвращается, и я чувствую, что моя нервная система восстанавливается, как мигающие огоньки на новогодней елке.
Я громко повторяю: завтррра бууудет нновый д-д-день, чтобы удостовериться, что небольшие проблемы с речью остаются. Произношу эту фразу раз шесть или семь подряд, добиваясь нормальной, не прерывистой артикуляции.
Завтра будет новый день.
Я стою под горячей водой, пока не проходит испуг, а потом выхожу из душа, нашариваю пузырек, принимаю одну таблетку, валюсь на кровать, закрыв глаза, и лежу, пока не проходит напряжение, вызванное незавершившимся эпилептическим припадком.
Моя голова снова отказывается переносить всю ту химию, которую требует мое сердце.
Отличный праздник.
Бывший лидер партии запрета (азиатская секция), естественно, возвратившийся в лоно химического братства, чуть было не врезался в одну из тех плавучих лечебниц, где оперируют без лицензии. Дешевая эстетическая хирургия для местных трансвеститов. Имплантации кожи мертвецов на губы, пересадка силиконовых подкладок, позаимствованных на католических кладбищах Гонконга. Более чем омерзительная технология, от которой на Западе, разумеется, отказались много лет назад. Когда я говорю, что мы чуть было не столкнулись, я имею в виду, что видел лица некоторых из этих чудовищ, выбежавших на палубу старого русского корабля. К счастью, в последний момент хозяин выровнял управление и избежал катастрофы. Потом он спустился в салон, где японские клерки с упоением предаются сексу и караоке (последнее — пагубная привычка, от которой японцы должны были бы избавиться уже лет десять назад), итак, хозяин спустился, чтобы сделать нам признание: весь этот маневр был тщательно просчитан на бортовом компьютере, чтобы оживить путешествие. Очень увлекательно, да уж, да уж. Как мне потом объяснили, на этих шикарных яхтах вроде бы устанавливают ту же систему, что и на гигантских судах с экипажем из одного человека. Танкеры последнего поколения, пересекающие полпланеты с единственным человеком на борту. Нечто вроде символического капитана, у которого нет других дел, кроме как посматривать на небо в ожидании чаек. Вообще-то меня не слишком занимают новинки кораблестроения, поэтому я отправляюсь на поиски более интересного занятия; вскоре я останавливаюсь понаблюдать, как парень из Южной Африки дрючит в зад пожилого, знаменитого в прошлом астронавта. Одного из тех, кто услышал в космосе что-то очень похожее на голос, пришедший по чему-то очень похожему на радиоволну. Конечно, я не упускаю возможности спросить, что за херню они слышали там, наверху, и старый астронавт, не переставая пыхтеть, говорит, что это был голос. Он повторяет два раза: это был голос, друг мой, что бы там ни говорили, это был голос. Сидящая на полу женщина снимает накладные ресницы и слушает, как Властелин веры разбивает доказательства старого астронавта. Властелин веры — огромный таиландец в футболке с надписью «Властелин веры». Большой таиландец утверждает, что там, наверху, и здесь, внизу, есть лишь один голос, и голос этот не прячется, и голос этот пошлет всех своих ангелов, которые заставят нас расплатиться за все, что мы сделали, и даже за то, что мы забыли. Конечно, мне показалось, что последнее он произнес, глядя на меня, хотя полной уверенности у меня нет. Полагаю, в конце концов, в доме повешенного каждый чувствует себя палачом. Кстати, я пришел сюда не затем, чтобы что-то продавать: я пришел потому, что меня пригласил благодарный клиент, молодой китайский промышленник, а еще потому, что в последнее время я позволяю таскать себя повсюду, как покойника в урне.
«Белые огоньки», экзотические напитки, кокаин, GРG, танцы на палубе и полная луна.
Конечно же, я заснул, и, конечно же, прошли дни, но я все еще на корабле, в каюте размером с чулан, вместе со мной — девушка-японка, подсевшая на «голубые иголки», молчаливая, нежная и приятная, словно хорошее известие под вечер плохого дня. Тиа — а именно так зовут эту красавицу — рассказывает, что ее отец умер в номере отеля «Ритц» в Париже, как все самоубийцы, про которых рассказывают по телевизору, а затем, одну за другой, вываливает на меня длинный список неприятностей, вечных спутников изломанной химии «голубых иголок». Неприятности, легкие, как тень от потревоженной ветром герани на белой стене. Неприятности, в которых любой человек, подсевший на «иголки», находит странное удовлетворение. Так или иначе, ничего нового. Сладкие будни для привязавшихся к боли. Это было бы очень скучно, если бы моя подруга Тиа не была полностью обнаженной и не настаивала, чтобы мы провели всю ночь, занимаясь любовью, попивая шампанское и глядя на огни в бухте Баттерворт — на паромы, плавучие лечебницы, плавучие казино и плавучие оружейные склады.
Покрывало на постели — горчичного цвета, коврик и занавески красные, а рядом с кроватью стоят свежие цветы. Никаких морских штучек. А это весьма отрадно, потому что, в силу каких-то неясных мне причин, трудно находиться на яхте и не чувствовать себя мудаком. В телевизоре осталась только одна программа: на экране по очереди возникают фотографии всяких незначительных предметов: торшеров, бытовой техники, антенн, стульев, пепельниц…— людей не показывают, так что можно смело смотреть часами.
Тиа только что приняла ванну, и вода еще горячая. Я раздеваюсь и залезаю в воду. Обнаженная Тиа плачет на постели, но это всего лишь искусственный успокаивающий плач. Крокодиловы слезы, сопровождающие истории, которые она придумывает на ходу, — все они печальны, некоторые мне отдаленно знакомы, иные звучат абсурдно. Я знаю, что она все выдумывает, потому что она сама мне так сказала, а еще потому, что почти ни у кого, кому необходимо что-то рассказывать, не найдется столько правдивых историй, и совершенно ясно, что Тиа — не камбоджийская проститутка, а скорее маленькая наследная принцесса.
Скоро Тиа спрашивает, все ли у меня в порядке, — я, вероятно, слишком долго лежу в ванне.
Я, естественно, отвечаю, что да, и салютую ей бокалом шампанского, хоть она на меня и не смотрит, однако на самом деле это неправда — правда в том, что мое тело не ощущает температуры воды, а это всегда плохой признак с точки зрения неврологии.
Тиа продолжает выдумывать нелепые истории, и это наводит меня на мысль, что было бы лучше, если бы люди, привязавшиеся к боли, почаще вспоминали о своих проблемах.
Я открываю кран с горячей водой, регулирую температуру и вижу, как на зеркале оседает пар, но я не чувствую жара, не чувствую воды на коже.
Вскоре Тиа задает тот же вопрос: «Все в порядке?»
На сей раз я не хватаюсь за шампанское и не вру ей.
Нет, боюсь, что нет.
А на верхушке башни, венчающей здание почты, никого нет, и можно спокойно сидеть и разглядывать людей на улице: мусульман, католиков и буддистов, толпящихся вокруг своих мечетей, церквей и храмов, и туристов, толпящихся вокруг верующих, и рикш, передвигающихся медленно, как измученные животные. Весь Пинанг кажется выдумкой, чем-то, что воображаешь себе, стоя здесь, наверху. Чем-то, что исчезает, лишь только ты закроешь глаза.
Определенно, единственная моя вера — это выдержка.
А затем я спускаюсь поесть в одну из забегаловок китайского квартала, и кусочки цыпленка-сате в миндальном соусе имеют привкус славы, и пиво имеет привкус славы, и время — часы, не имеющие никакого значения, поскольку заняться нечем, — тоже имеет привкус славы. Официант приносит только пиво и деньги берет только за пиво и за место. Еду нужно покупать самому в лотках на улице. Почему-то все здесь плохо пахнет, но приятно на вкус.
