Вернуться домой - Чистов Олег (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
Она удивленно посмотрела на меня.
— Почему? Он зачерствеет же!
— Оставь-оставь — это моя наживка…
Девушка удивленно вздернула брови:
— И кто же на черный хлеб ловится? Неужели парижанки?
— Нет, мужики-«французы».
— Да ну, что они в этом понимают, — разочарованно, с недоверием в голосе протянула сотрудница.
А мне что-то подсказывало, что мой «француз» еще появится. И я не ошибся.
Он появился часа через три после первого визита. Пару-тройку павильонов мужчина за это время мог осмотреть и вот вернулся.
Он выбрал удачное время. Посетителей у стендов заметно поубавилось. Французы дисциплинированно разбежались по ресторанчикам и кафешкам — было обеденное время. Медленно двигался от витрины к витрине вдоль застекленного прилавка. Вот теперь его можно хорошо рассмотреть. Темно-серые с металлическим проблеском глаза. Въевшийся когда-то в кожу загар уже ослаб, но все еще напоминал о себе. Вокруг глаз — сеточки морщин. Такие бывают у людей, которым долгие годы приходилось быть под солнцем без светозащитных очков. Он перешел к прилавку. Поднял голову к полкам на заднем плане. Что-то беззвучно мурлыча себе под нос, тихо выстукивал ритм пальцами по краю прилавка. Вот кисти рук и особенно пальцы поражали. При большом желании эти ручки можно было назвать дамскими. Сравнительно мелкие и узкие кисти с длинными, чутко-нервными пальцами. Ноготки не холеные, но явно регулярно бывающие в руках специалиста. Такие пальцы очень часто встречаются у двух категорий мужчин: у скрипачей и карманников-«щипачей». Так кто же этот? Возраст — примерно около сорока или чуть за сорок. Светло-фиолетовая сорочка из лионского шелка расстегнута на две верхние пуговицы, демонстрируя былой загар на шее и груди. В отношении костюма я тоже не очень ошибся. Ткань чудесная. Пошит костюм явно не в мелкой партии, а по индивидуальным меркам. Значит и цена очень хорошая. Заканчивая описание, можно сказать так: мужик что надо, хоть на подиум, хоть на обложку глянцевого журнала для женщин. Одна из девчонок шагнула к нему, проворковала:
— Я могу вам чем-то помочь? Если Вам что-то понравилось, я могу показать ближе.
Он улыбнулся ей, поблагодарил и объяснил, что ему все очень нравится, но он еще не определился. Да и вообще, сегодня еще только первый день, и он обязательно вернется. Мило улыбаясь, она возразила ему:
— Лучшие работы, на которые вы обратили внимание, у нас в единичных экземплярах. Можете и опоздать с покупкой.
— Благодарю вас, я постараюсь не опоздать.
Мужчина рассмеялся.
Вслушиваясь в обмен репликами, я засомневался. На мой слух и восприятие, его французский был идеальным, «рязанского» прононса в нем не слышалось. Француз сделал еще пару шагов влево и оказался в той же точке, что и в первый раз. Перевел взгляд, всматриваясь. Кадык на горле опять непроизвольно дернулся.
Работая на ярмарках, достаточно часто приходилось встречаться с соотечественниками-эмигрантами и переселенцами.
Не могу сказать, что сплошь и рядом, но достаточно часто приходилось сталкиваться с такими вещами. Подходит такой посетитель к стенду. Отлично видит и понимает, что стенд российский. Слышит, что сотрудники говорят на русском. И начинает с тобой говорить, к примеру, на немецком языке. Да на таком немецком, что с души воротит. До сих пор не понимаю, что они этим хотят продемонстрировать? Что они уже стали немцами-европейцами, а мы еще там — на другой стороне «бугра»?
Эта категория людей, как правило, не являлась потенциальными покупателями. Частенько приходилось «осаживать» подобную публику. Отвечал на немецком, а иногда слегка дерзил. Спрашивал:
— А что, русский язык уже забыли?
Кто-то, стушевавшись, переходил на русский. Но встречались и такие экземпляры. Цедили сквозь зубы: «Да, уже забыл» или «Стараюсь забыть».
Вот подобным я дерзил уже по полной программе:
— Что, русский забыл, а немецкий еще не выучил? А все туда же: я немец-европеец. Вон стоит баварец, иди ему расскажи, что ты тоже немец. Посмеши человека.
После такого «настоящий немец» отскакивал от стенда как ошпаренный.
Этот же француз заставил меня сильно засомневаться. Но, в конце концов, я решился. Была, не была, если что — извиниться по-французски смогу.
Шагнул в его сторону. Он повернул голову. Встретились глазами. Спросил:
— Вам что-нибудь показать с нашего стенда?
Смотрим в глаза друг другу. Его стали жесткими, больше стало металлического оттенка. Он тихо спросил по-французски: «Парле франсе?»
У меня в голове мелькнуло: «Неужели ошибся?» Но решил идти до конца. «Я-то не «парле», но и вы, мне кажется, не француз».
И опять глаза в глаза. Но вот темная шторка с его глаз вдруг спала, губы изогнулись в слабой улыбке. Он тихо сказал: «Почему вы так уверены, что я русский? Я действительно француз».
— Ну и хорошо, мне это без разницы. Главное, что вы понимаете и говорите по-русски. Если хотите, объясню, как я это определил. Давайте, заходите. Сядем за стол, и я вам все объясню.
Прошли в наш «закуток», сели. Отрезал горбушку хлеба, придвинул солонку. Он улыбался, а глаза стали просто серыми. Кивнул ему:
— Давайте, солите сами, а то я не знаю, как вам. Пересолю еще.
Достал из холодильника две помидорины, початую бутылку водки, рюмки. Пока я все доставал, резал помидоры, он уже навернул половину горбушки. Наполнил рюмки, одну пододвинул ему.
Взяв рюмку в левую руку, правую протянул ему:
— Ну что, давайте знакомиться?
Он встал. Пожали руки.
— Николай, — сказал «француз».
Выпили, занюхали «черняшкой», закусили помидором. Я кивнул на буханку черного хлеба:
— Вот по ней я и определил, что Вы русский.
Он удивленно дернул бровями:
— Как это?
Пришлось рассказать, как я невольно наблюдал за ним издалека. Он ухмыльнулся:
— Это ж надо, так проколоться. Действительно, вспомнился запах и вкус корочки черного хлеба, чуть слюной не захлебнулся. Давно уже не ел его.
Вольно или невольно он сам подтолкнул меня на первый вопрос:
— Давно уже здесь, в Париже?
Слегка задумавшись, формулируя обтекаемый ответ, Николай сказал:
— В Париже недавно, всего второй год пошел, а вообще, уже давно.
За этой фразой — «вообще уже давно» — стояло, видно, многое. Но расскажет ли? Торопить и подталкивать его на рассказ о себе нельзя. Передо мной сидел явно не рубаха-парень. Как бы подтверждая это, он начал задавать вопросы сам. Его интересовало, что и как происходит в сегодняшней России. Было ясно, что газеты он читает, телевизор смотрит. Слушал внимательно, молча, только изредка задавал вопросы, уточнял. Николай явно сопоставлял информацию, полученную от меня, с той, что он имел из французских источников. И просеивал сквозь мелкое «сито». Слушая о «лихих девяностых», о разгуле бандитизма и волне мигрантов из Закавказья, пытающихся установить свои порядки в России, только вставил: «Значит, все же расцвело?!»
Из этой фразы стало ясно, что человек уехал из страны во второй половине восьмидесятых. Выбрав паузу в моем рассказе, сказал:
— Когда я уезжал — это только начиналось. Это вы все рассказываете про Питер и Москву, а что же происходит в глубинке?
Ну вот, чуть-чуть приоткрылся. Ясно, что парень перебрался за «бугор» не из столиц. Ответил ему:
— Там полный мрак, каждый бьется за себя как может. Далеко никто не заглядывает, главное — выжить.
Николай смотрел в одну точку, куда-то выше моей головы. Тихо спросил:
— Но ведь не все могут биться… нет умения, сил, средств, некому защитить. Так с ними-то что будет?
Ну и что мне ему отвечать? Молча взял бутылку. Налил еще по одной. Прежде чем чокнуться, сказал:
— Давай вот что. Хоть ты и младше меня, но не настолько, чтобы выкать мне. Переходим на «ты», так будет проще. Тем более что рюмки в руках. Согласен?
Он засмеялся:
— Конечно, согласен.
Выпили. Я повернулся к холодильнику, открыл дверцу, хотел достать еще что-то на закуску, проворчал:
