Между строк - Домагалик Малгожата (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Я поделился этой грустной рефлексией со своим коллегой Жан-Пьером (помнишь, какой подарок он мне сделал однажды?) [46]. Как и Кристофер Ламберт, он француз (хотя у Ламберта есть еще и американский паспорт). Он ничуть не разделял моей грусти. Совсем напротив. На него, профессионального математика, эти цифры не производили никакого впечатления. И при этом он был искренне уверен, что данные эти занижены. Кроме того, он утверждает, что они были бы совершенно другими (естественно, в сторону увеличения!), если бы опрос провели во Франции, а еще лучше — в Италии или в Испании, не говоря уже о Бразилии и Аргентине. Он считает, что британцы не могут представлять все человечество ни в том, что касается кухни, ни тем более в том, что касается секса. По его мнению, но это уже так, между прочим, британцы вообще ни в чем не могут представлять человечество. Однако здесь в нем говорит скорее закоренелая национальная ревность. Но Жан-Пьер обратил мое внимание на один, по его мнению, позитивный момент: в этот день мужчины хотят своих женщин. Причем всех. «И каждую из них он хочет удовлетворить». Конец цитаты. По мнению Жан-Пьера, это характеризует мужчин с лучшей стороны. Приняв во внимание то, что ни виагра, ни сиалис, ни уприма не являются афродизиаками, то есть не генерируют вожделения, желания обладать, Жан-Пьер делает вывод, что все эти «мужчины носят это желание в себе» и готовы потратить много денег в аптеках, чтобы эффективно его осуществить. Как ты знаешь из нашей прошлой переписки, если речь заходит об отношениях с женщинами, Жан-Пьер умеет быть утонченным циником. Мне казалось, что я к этому уже привык. Выходит, не совсем. Его взгляды в этот момент в корне расходились с моими.
Вооруженный всеми своими знаниями и всеми своими убеждениями, я тут же вставал на сторону женщин и на их защиту. Жан-Пьер тоже был вооружен знанием, причем очень конкретным, подкрепленным математикой. По его мнению, у женщин тоже есть проблема сохранения верности, причем не меньшая, чем у мужчин. Он показал мне результаты исследований одного научного института в Гамбурге за 2007 год. Институт пригласил к исследованию 1103 женщины, которые признались в том, что изменяли своему мужу. У меня сложилось странное впечатление, что Жан-Пьер сказал об этом с удовлетворением. Как будто бы говорил: «Женщины — они точно такие же». Если они не получают того, чего хотят, они ищут это что-то в другом месте. Оказалось, 67 % опрошенных женщин изменяли потому, что не получали удовлетворения в сексе со своим мужем. Около 58 % при этом говорили, что внебрачный секс более неординарный, более изощренный и более страстный (Жан-Пьер искал в данных, чего не хватает остальным 9 %, но не нашел). Поскольку женщины «делают акцент на любовь», Жан-Пьера не удивило, что у целых 79 % был длительный (более двух лет) роман на стороне. Он считает, что статистика из Гамбурга полностью соответствует лондонской статистике Дня святого Валентина. Честно говоря, мне нечего было возразить.
Потом наш разговор с Жан-Пьером перешел на афродизиаки. Признайся, это ведь исключительно подходящая ко Дню святого Валентина тема, особенно под отличное французское шато и плывущий из динамика iPod'a эротичный голос Карлы Бруни, с недавнего времени госпожи президентши всех французов (хотя не обязательно всех француженок). Но об этом (об афродизиаках) в следующем письме…
Сердечный поствалентиновский привет посылает
ЯЛ, Франкфурт-на-Майне
Варшава, вечер
Януш,
валентинки у меня ассоциируются прежде всего с днем рождения моей мамы. Я думала о ней сегодня утром, когда ехала на работу. Сидя в огромной пробке, вспомнила, как великолепно она водила машину. Помню, когда у меня еще не было прав, я с гордостью наблюдала за тем, с какой легкостью она выходила из трудных ситуаций на дороге. Мама ездила быстро и уверенно. Водить ее научил бывший муж, мой отец, используя при этом драконовские методы. Когда мама не знала, как развернуться на узкой дороге, отец ложился на заднее сиденье и засыпал. Мама сначала злилась, потом просила ей помочь, но в ответ всегда слышала: «Пытайся» — и в конце, концов заливалась слезами. Не помогало. Иногда это продолжалось по два часа. Что ж, мама пыталась и разворачивалась на узкой дороге. Она была, несмотря на то что ей не сто лет (прости, мама), одной из первых женщин-автомобилисток в послевоенном Вроцлаве. Она была моим первым учителем и никогда не раздражалась, когда я не могла, к примеру, припарковаться задом. Никогда не сигналила Другим женщинам за рулем, когда те совершали ошибки или в черепашьем темпе двигались в левом ряду. Почему? Такая снисходительная? Нет, но она всегда говорила, что, во-первых, каждый когда-нибудь научится, а во-вторых, недоумевала, когда им учиться, если мужья сажают их за руль только по воскресеньям. Не говоря уже о поведении этих «замечательных» мужей, которые, сидя на пассажирском сиденье, не только все знают лучше, но и беспрестанно их критикуют. «Почему так быстро, почему так медленно, почему не налево, почему не направо? Что ты делаешь! Стой, сигналь, разворачивайся. Ну нет, так не пойдет». Мой отец, я прекрасно это помню, никогда так себя не вел. Ему нравилось, когда мама садилась за руль, и, так же как я, гордился тем, что она не только отличный водитель, но и очень красивая женщина. Вот такие воспоминания нахлынули на меня, пока я стояла в пробке по дороге на работу. В День святого Валентина или в день рождения моей мамы. А сейчас я читаю твой мейл и понимаю, почему меня не трогают данные, касающиеся супружеской измены. Тем более женской. Во-первых, я согласна с предположением, что мужчины в большинстве случаев изменяют своим партнершам с женщинами других мужчин. Это несколько выравнивает счет. Во-вторых, ну как не изменить тому, кто и так все лучше остальных знает? Налево, направо, быстро, медленно и почему так, а не иначе? Почему не так, как хотя бы жена коллеги или новая невеста соседа? Более того, в наше время все больше женщин имеют водительские права, и они в любой момент, когда им что-нибудь не понравится, могут уехать. Помнишь песню, которую пела Ига Цембжиньская [47], «Любимый, который ушел»? Ну что ж, времена изменились. Есть он и она, и каждый из них едет в свою сторону. Туда, куда хочет.
С уважением,
М.
P. S. Мой отец умер. Он погиб в автокатастрофе. Когда машина врезалась в дерево, он сидел на пассажирском сиденье. Вместе с ним погибла его жена.
Франкфурт-на-Майне, среда, ночь
Малгожата,
позволю себе прямо сейчас, пока не стерлось из моей памяти, сообщить тебе о дискуссии двух мужчин (француза и поляка, математика и химика), прошедшей «под вино» и «под Карлу Бруни» об афродизиаках. Это очень даже «ляжет в тему» твоего последнего письма.
Жан-Пьер считает, что самым эффективным афродизиаком является «загадка новой, другой женщины», причем не обязательно более молодой. Достаточно и того, что она просто другая. По возрасту она может годиться тебе в дочери, но может быть и ее матерью. Иной шепот, иной запах, иное прикосновение, иные вздохи, иные слияния и иные разговоры вечером или утром (никогда мне еще не доводилось встречать другого такого математика, который бы так же поэтически это описывал). Очень гедонистический и очень конкретный, определенный подход к теме. На просьбу «более точно определить инаковость» он продолжает развертывать все ту же свою мысль. Инаковость — вовсе не иной размер груди, не иная ширина бедер, не иная упругость или цвет кожи, не иная длина волос или их цвет. Жан-Пьер относится к женщинам как к хранительницам великой тайны. Они возбуждают его (сами являясь своего рода афродизиаком) лишь до тех пор, пока они носят в себе эту тайну. Для него афродизиаком может быть исключительно тайна. Когда он разгадывает ее, то, сколько бы трюфелей или устриц он ни съел (не говоря уже о том, что Жан-Пьер ненавидит устриц), он больше не может испытывать возбуждения. А потеряв его, он немедленно отправляется на поиски совершенно новой тайны в надежде, что в конце концов встретится с той, которую будет разгадывать до конца жизни. Словом, мой французский коллега не верит в афродизиаки в самом распространенном значении этого слова. И в сущности, — за одним маленьким исключением, — он абсолютно прав. Жан-Пьер оказался в нашем разговоре поэтом, а я, видимо, снова выступил в роли лаборанта-зануды. Я заметил, что в определенном смысле мы дополняем друг друга. Жан-Пьер с удовольствием узнает новое о химии, а я с удовольствием погружаюсь в его поэзию.
