Записки районного хирурга - Правдин Дмитрий (первая книга .TXT) 📗
Я решил не сдаваться и обратится в суд. Но есть на свете справедливость, и в этой истории ее олицетворяет директор нефтебазы Виталий Львович Новиков.
Узнав о произошедшем, Виталий Львович громогласно заявил:
— Да мне насрать на вашу комиссию! Я сам видел, как этот пьяный мудак выпал с балкона. Никаких ему денег!
Новиков показал инженеру фигу и перевел его на подсобное хозяйство пасти свиней. Была на нефтебазе такая форма наказания: нерадивых работников директор переводил в свинарник, кого на месяц, а кого и поболее. А куда деваться? Работы в округе не было, а на нефтебазе платили хорошие деньги.
Директор лично заехал ко мне, пожал руку и сказал, что «если эти еще что-то затеют против, чтоб сразу мне звонил. Я этого инженеришку сгною тогда на свинарнике».
Больше Занозовы с меня денег не требовали. Мадам Занозова от нас ушла. Когда увольнялась, пришла в темных очках, скрывая синяки, полученные от мужа, — тот шибко осерчал, когда вместо легких денег получил тяжелую работу.
Занозов еще набрался наглости и попытался перейти в разряд «сачков»: несколько раз приходил на прием и жаловался на больную ногу, пытаясь «откосить» от свинарника. Но я каждый раз объявлял его годным к общению с хрюшками.
Последняя категория ложных больных — бездомные. Они норовили лечь в больницу и пожить у нас какое-то время. Может, в советские времена это как-то и прокатывало, и в первые годы развала Союза тоже. Но в девяносто шестом году стали повсеместно внедрять страховую медицину. А кто будет платить за бездомных, у которых нет ни полиса, ни паспорта? Местная администрация выделяла средства на обслуживание таких пациентов, но это были копейки.
Доходило до абсурда. Один мой приятель работал хирургом в соседнем районе в железнодорожной больнице, так он рассказывал, что в их больницу часто привозят бомжей только потому, что те спят на рельсах, или валяются в локомотивном депо, либо просто лежат неподалеку от станции.
Говорят, существовал какой-то спецприказ, по которому человека, найденного ближе чем в двухстах метрах от железной дороги, обязаны были доставить в железнодорожную больницу. Этим зачастую пользовались ребята со «скорой помощи»: если находили на улице человека, облеванного, в моче и кале, а рядом проходила железная дорога, то просто подтаскивали на 150 метров к полотну и звонили в железнодорожную «скорую»: «Заберите, ваш!»
Коллеги в долгу не оставались: если находили кого у самой магистрали, то оттаскивали метров на триста в сторону и звонили в городскую «скорую»: «Забирайте, тут ваш, далеко от путей лежит».
Практические врачи меня поймут: бомжи — это крест всех больниц, их много и никто за них не платит, и деть их некуда. Все на одно лицо, от всех один запах, на всех одна форма одежды, мозги уничтожены этанолом. Работать не хотят, воруют, попрошайничают.
Я пытался несколько раз куда-то пристроить наиболее смышленых бомжей: в дом инвалидов, в монастыри, в фермерские хозяйства. Но результат был всегда один и тот же: через два-три месяца, подкормившись, они снова начинали пить и уходили с насиженных мест. Дух бродяжничества, помноженный на алкоголизм, уже въелся в их костный мозг. Я помню только одного человека, который покончил с бродяжничеством, бросил пить и стал приносить людям пользу.
Звали его Николай Иванович, лет ему было 70, и он шел к Тихому океану. С его слов, у него была жена и двое детей, а проживал он когда-то в городе Холм-Жирковский, что в Смоленской области.
Лет пятнадцать назад он разругался с женой и, обидевшись, ушел куда глаза глядят. Сначала — на север, в Архангельск и Вологду, потом — на юг, в Кубань, Ставрополье, Кавказ. Хотел Николай Иваныч осесть в Москве, но там своих бомжей хватало; и подался он к Тихому океану, мечте своего далекого детства.
И все это на своих двоих! По дороге помогал людям — а он был и слесарь, и электрик, и сантехник, работал за еду да крышу над головой. И вот на излете зимы он добрался до наших мест. От долгого путешествия у него открылись трофические язвы нижних конечностей, и с продолжающимся кровотечением Николая Иваныча доставили к нам.
Жизнь мы ему спасли, но идти дальше он не мог: при сильной нагрузке на ноги шла кровь. Язвы возникли из-за варикозного расширения вен на ногах. Я уговорил Николая Иваныча прооперироваться, и он разрешил, но только одну ногу. Вторую не дал, хотя страдали обе. Операция прошла успешно, язва на правой ноге закрылась, а на левой продолжала процветать.
Пока Николай Иваныч лежал у нас, он починил все краны и прочистил всю канализацию, восстановил всю электропроводку, отремонтировал стиральные машинки в прачечной, три года стоявшие сломанными. Главный врач не мог на него нахвалится. Я предложил взять Николая Иваныча в штат больницы, оформив сантехником, и попросил выхлопотать ему койку в общежитии.
Тихий поначалу сомневался, но когда Николай Иванович голыми руками устранил засор в терапевтическом отделении, отчерпав голыми руками из унитазов все говно и тряпки, что там скопились, главврач сдался. Три дня лучшие сантехники района пытались пробить засор, затем сдались и заявили, что прочистить невозможно, надо разбирать всю канализационную систему. А Николай Иваныч доказал, что лучший все же он.
Главный врач выбил ему койку в общежитии бывшей швейной фабрики, выделил в подвале комнату под мастерскую, где Николай Иваныч, собственно говоря, и жил. И паспорт главврач ему выправил — хотя это было самое трудное, пришлось посылать запрос на родину героя.
И словами «стал он жить-поживать да добра наживать» можно закончить рассказ о возвращении бомжа Николая Ивановича к нормальной жизни. Но в том-то вся и соль, что нормальным он не был. Правильней сказать, он был паранормальным.
Он ничего о себе не рассказывал. Он обладал потрясающими знаниями в области техники. Он мог починить автомобиль отремонтировать сложный дыхательный аппарат в операционной и электроотсос. Однажды он без всякой документации починил рентгеновский аппарат.
Он все знал и все умел. С его приходом в больнице прекратились поломки и протечки.
В его мастерской царил идеальный порядок. Все прокладки, гаечки, винтики и прочие мелкие детальки лежали в специальном шкафу на полочках, каждая на своем месте, горизонтальные поверхности были идеально чистыми, а кровать была аккуратно заправлена солдатским одеялом.
Николай Иванович сам смастерил сверлильный и токарный станки, выпросив по организациям изношенное оборудование, и вдохнул в них вторую жизнь. Вскоре вся округа знала его, и люди шли к нему за помощью. Кому надо было запаять кастрюлю, кому починить утюг или телевизор… Николай Иванович помогал всем, и абсолютно бесплатно. Люди предлагали ему деньги, но он всякий раз отказывался.
При всех своих положительных качествах Николай Иванович был редкостным грязнулей. Он не любил мыться, бриться, стричь ногти и волосы. Ходил в каком-то вонючем рубище. На ногах и зимой, и летом носил резиновые чулки от армейского защитного костюма, кроме того, смастерил электрогрелку, примотал ее к оставшейся трофической язве и периодически включал, как он говорил, «подогрев».
Со стороны Николай Иванович выглядел странно: он ходил, чуть сгорбившись, на носу очки, на ногах чулки, на теле — грязнейшая хламида, а сзади, как хвост, болтался провод с вилкой от «подогрева».
Николай Иванович мог зайти ко мне в кабинет, совершенно не обращая внимания на полураздетого пациента, подходил к розетке и, подключив электрогрелку, многозначительно произносил:
— Андреич, «подогрев» закончился, сейчас заряжусь и пойду. Ох, язва болит!
— Николай Иваныч, не майся дурью, ты же квасишь язву свою, ее нельзя греть!
— Не, с «подогревом» не болит!
Переубеждать его было бесполезно! «Подогрев», и все тут!
А в какой-то момент он увлекся уринотерапией. Какая-то сволочь подарила ему книгу о целебных свойствах мочи. Все! Теперь к вони немытого тела и гниющей язвы добавился запах мочи. Когда Николай Иванович входил в помещение, сначала чувствовалась отталкивающая вонь, а уж после появлялся ее носитель. Ходил он медленно, поэтому запахи всегда опережали его. Я даже подумал, что понимаю его жену и что тоже не смог бы жить в одном доме с Николем Ивановичем.
