Домой возврата нет - Вулф Томас (книги онлайн .TXT) 📗
Все время, пока она рассказывала, Джордж и Маргарет стояли, словно оцепенев, на их лицах застыл ужас, но миссис Флад не обращала на них ни малейшего внимания. Взгляд ее устремлен был на могильную плиту Эмилии, губы задумчиво поджаты; немного погодя она сказала:
— Даже не знаю, когда я вспоминала Эмилию и Джона Уэббера… Они оба уже столько лет в могиле. Она лежит здесь, а он совсем один там у себя, на другом конце города, и вся их скандальная история вроде давным-давно забылась. Знаете, — она подняла глаза, в голосе ее зазвучало глубокое убеждение, — я верю, что они опять вместе, и помирились, и счастливы. Я верю, что когда-нибудь встречусь с ними в лучшем мире, и со всеми моими старыми друзьями, и все они счастливы, и у них новая жизнь.
Она помолчала минуту, потом решительно повернулась и посмотрела на город — там в сумерках уже ярко, уверенно, не мигая горели огни.
— Ну, поехали! — живо, весело крикнула она. — Пора домой! Становится уже совсем темно!
Втроем они молча спустились по склону холма к машине. И когда уже собирались сесть, миссис Флад остановилась и ласково, дружески положила руку Джорджу на плечо.
— Молодой человек, — сказала она, — я долго жила на свете, и, как говорится, мир не стоит на месте. У тебя вся жизнь впереди, ты еще много всего узнаешь и кучу дел переделаешь… но послушай, что я тебе скажу, мальчик! — И она вдруг посмотрела на него в упор, прямым, беспощадным взглядом. — Ступай, пошатайся вдоволь по свету, всего насмотрись, а потом вернешься и скажешь мне, есть ли где место лучше родного дома! Я видела много перемен на своем веку и еще увижу, покуда жива. Нас еще ждет много великих новостей, — великий прогресс, великие изобретения — это все сбудется. Может, я и не доживу, но ты-то доживешь и сам увидишь. Отличный у нас город и отличные люди, они его сделают еще лучше — и наша песенка пока что не спета. У меня на глазах Либия-хилл вырос из самого обыкновенного поселка, а когда-нибудь он станет настоящим большим и славным городом.
Она помолчала, словно ждала, что Джордж ответит, подтвердит ее предсказания; он лишь кивнул, показывая, что слышал, но она приняла это как знак согласия и продолжала:
— Твоя тетка Мэй всегда надеялась, что ты вернешься домой. И ты вернешься, да-да! Нет на свете места лучше и краше наших гор, и когда-нибудь ты вернешься навсегда.
7. Процветающий город
Всю неделю после похорон тети Мэй Джордж заново знакомился с родным городом, и эти дни наполнили его тревогой. Маленький сонный горный поселок его детства — а в ту пору это и впрямь был только поселок — стал неузнаваем. Даже улицы, которые он знал назубок и так часто вспоминал в последние годы, — пустынные в послеполуденный час, погруженные в хорошо ему знакомую ленивую дремоту, теперь бурлили оживлением, по ним мчались дорогие машины, их заполняли люди, которых он никогда прежде не видел. Лишь изредка попадались знакомые лица, и в этой странной, непривычной сутолоке они казались Джорджу маяками, светящими во тьме на пустынном берегу.
Но больше всего ему бросилось в глаза — а заметив это однажды, он стал присматриваться и теперь замечал повсюду — особенное выражение на всех лицах. Оно озадачивало и пугало, и когда Джордж пытался его как-то определить, на ум приходило одно лишь слово: помешательство. Конечно же, так беспокойно, так лихорадочно могут блестеть глаза только у помешанных. Лица коренных жителей и приезжих словно бы выдавали одно и то же затаенное нечестивое ликование. И когда они ловко и напористо прокладывали себе путь, пробиваясь сквозь толпу, в каждом из них, во всем теле чудилась какая-то дикая порывистость, словно они двигались под действием сильного наркотика. Словно в городе все до единого были пьяны, и это непонятное опьянение не завершалось усталостью, не убивало, не отупляло и не кончалось, а лишь вызывало новые порывы неукротимой ликующей энергии.
Люди, которых он знал всю свою жизнь, окликали его на улице и трясли ему руку.
— А, здорово, друг! — говорили они. — Как приятно, что ты вернулся! Теперь поживешь дома? Вот и хорошо! Ну, еще увидимся! А сейчас мне надо бежать, надо встретиться с одним малым, подписать кой-какие бумаги! Рад был тебя повидать!
Все это они выпаливали одним духом, не замедляя шага; стиснув его руку в приветственном рукопожатии, они увлекали, почти тащили его за собой, а договорив — исчезали.
И со всех сторон толки, толки, толки — до одурения, без передышки. И вся эта разноголосица сводится к перепевам одной темы: спекуляция недвижимостью. Люди сходятся деловитыми кружками у дверей аптек, у почты, у зданий суда и муниципалитета — и говорят, говорят. Торопливо шагают по улицам, поглощенные разговором, и лишь изредка рассеянно кивают знакомым при встрече.
Всюду кишмя кишат агенты по продаже недвижимости. Их легковушки и автобусы проносятся по улицам, мчат за город все новых предполагаемых клиентов. Где-нибудь на крыльце они разворачивают чертежи и проспекты и выкрикивают тугим на ухо старухам соблазнительные посулы внезапного обогащения. Охотятся за любой дичью, за калеками, хромыми, слепыми, обхаживают и ветеранов Гражданской войны, и дряхлых, живущих на пенсию вдов, не гнушаются ни мальчишками и девчонками едва со школьной скамьи, ни неграми — шоферами грузовиков, продавцами содовой воды, лифтерами, чистильщиками обуви.
Землю покупали все; и все и каждый, по названию или на самом деле, оказались «землевладельцами». Парикмахеры, адвокаты, бакалейщики, мясники, каменщики, портные — все поглощены и одержимы были одним и тем же. И для всех, как видно, существовало одно-единственное незыблемое правило: покупать, без конца покупать, за любую цену, сколько ни спросят, и не позже чем через два дня продавать за любую цену, какую вздумаешь назначить сам. Это было как во сне. На всех улицах Либия-хилла земля непрерывно переходила из рук в руки; а когда уже не осталось обжитых улиц, на окрестных пустырях с лихорадочной быстротой прокладывались новые, — и еще прежде, чем их успевали замостить и построить на них хотя бы один дом, земля эта снова продавалась и перепродавалась — по акру, по участку, по квадратному футу, за сотни тысяч долларов.
Всюду царил дух пьяного расточительства и неистового разрушения. Живописнейшие уголки города продавались за бешеную цену. В самом сердце Либия-хилла поднимался когда-то чудесный зеленый холм, он радовал глаз бархатистыми лужайками и величавыми деревьями-исполинами, цветочными клумбами и живыми изгородями из цветущей жимолости, а на вершине его стояло огромное обветшалое деревянное здание старой-престарой гостиницы. Из ее окон можно было любоваться необъятными горными грядами в туманной дали.
Джордж хорошо помнил эту гостиницу, ее широкие веранды и уютные качалки, бесчисленные коньки и карнизы, путаницу пристроек и коридоров, просторные гостиные с толстыми красными коврами и вестибюль с красными кожаными креслами, на которых от старости уже неизгладимы были вмятины и отпечатки человеческих тел, и запах табака, и позвякиванье льдинок в высоких бокалах. Великолепная столовая всегда полна была смеха и негромких голосов, и ловкие чернокожие слуги в белых куртках сгибались, кланялись и посмеивались шуточкам богатых северян, искусно, с изяществом почти священнодейственным, подавая отличнейшую еду на старинных серебряных блюдах. Джорджу помнились и улыбки, и нежная красота жен и дочерей этих северных богачей. В детстве все это поражало его невыразимой таинственностью, ведь эти богатые путешественники приезжали из дальней дали и странным образом приносили с собой нечто от того чудесного, невиданного мира, предчувствие огромных сказочных городов, что обещали блеск, славу и любовь.
Это был один из лучших уголков в городе, а теперь от него не осталось и следа. Армия людей с лопатами надвинулась на прекрасный зеленый холм и снесла его, а безобразный плоский пустырь покрыла гнетущим, отвратительным белесым цементом и настроила магазинов, гаражей, контор и автомобильных стоянок, — кричаще новые, они резали глаз, — и теперь как раз под тем местом, где стояла прежде старая гостиница, строился новый отель. Предполагалось, что это будет здание в шестнадцать этажей, сплошь стекло, бетон и прессованный кирпич. Оно было словно отштамповано гигантской стандартной формой, что лепила отели, как печенье, — тысячи штук, совершенно одинаковых по всей стране. И чтобы отличить это детище штампа и однообразия хоть каким-то, пусть поддельным достоинством, отель предполагалось назвать «Либия-Ритц».
