Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине - Липатов Виль Владимирович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Плыли мимо низкие, по-весеннему нарядные берега: впрочем, одного берега точно и вовсе не было – так далеко-далеко вода ушла от русла, что Иван, гордый и успокоенный Обью, в такт с пароходными плицами думал: «Ладно, ничего, проживем как-нибудь. Не берут в танковые войска – возьмут в пехоту. Значит, нам только одно осталось: до пехоты добраться!» А плицы, взбудораживая воду, подпевали: «Добраться-добраться-добраться…»
Как и боялся Ванюшка, еще на приписке в райвоенкомате на медицинской комиссии произошла крупная беда, изменившая жизнь призывника Мурзина безжалостно круто. Иван растерялся и заробел в голом виде перед длинным столом с врачами, сидящими один за другим в холодной комнате, причем врачей-женщин было больше, чем мужчин. Иван и двух врачей не прошел, как покрылся «гусиной кожей», глаз от пола не поднимал, вместо «да» или «нет» бурчал «ммм», так как все врачи смотрели только на него, хотя голый призывной народ шел беспрерывным гуськом. Третий по счету врач, старый, глазастый, бородка клинышком, сказал азартно:
– Извольте полюбоваться! А говорят, скудеет богатырями русская земля… Нина Акимовна, взгляните. Гренадер!
Нина Акимовна была молодой красивой блондинкой, на Ивана посмотрела радостно, а за ней весь стол на него воззрился, и пошло: «Великолепно!», «Античность. Мирон!», «И гармонично, товарищи, гармонично. При росте метр девяносто шесть высота скрадывается…» – и так далее и тому подобное, пока Иван не подал голос:
– Прошу направить в танковые войска!
За столом опешили, а потом врач, старик, который Ивана произвел в гренадеры, удивленно сказал:
– Что вы, голубчик, какие танковые войска? Вы в башню-то не влезете.
Иван понурился и посмотрел на усталого капитана, который тоже печально развел руками. Вот тебе и танковые войска!
14
Однако и до пехоты, царицы полей, не добрался Иван Мурзин, призывник из обской деревни Старо-Короткино. Когда прибыли в Ромск, опять долго мудрили над Ванюшкой врачи и майоры с капитанами, пока не вышло уже совсем чудное решение: служить Ивану Мурзину в военно-строительном отряде, да еще и в самом городе Ромске. Отчего так получилось, непонятно: трое других старо-короткинских призывников – и образование поменьше и физподготовка другая – пошли, себе на удивление, круто в гору. Тракторист Аркадий Ненашев, например, попал в артиллерию, Петька Сопрыкин – в танковые войска. Так что один как перст оставался Ванюшка в Ромске – городе старинном, ученом и веселом от молодого студенческого народа, которого было, как говорили, пятьдесят тысяч.
Серьезный, медленный, печальный, но ко всему готовый, вышел Иван на первое построение, когда будущие стройбатовцы прибыли в часть, чтобы пройти – так им объяснили – курс молодого бойца. Поставили Ванюшку, конечно, правофланговым, велели держаться прямо и браво, после чего Иван принялся хмуро наблюдать за молодым и поджарым старшим лейтенантом, который по-журавлиному расхаживал перед неровным и разномастным строем призывников, а за старшим лейтенантом, на голову ниже, поспешал старшина – загадочная личность, по разговорам старо-короткинских мужичков, главная в армии. Они ходили до тех пор, пока на плацу не стало тихо, затем старший лейтенант нарочно негромко заговорил:
– Новая и трудная жизнь начинается, товарищи! Все для вас будет новым, все для вас будет трудным, за что ни возьмешься, чего ни коснешься. – Старший лейтенант, казалось, улыбнулся. – Вам не только потому будет трудно, что тяжела сама армейская служба, а потому, что жизнь, вся жизнь станет другой. Вместо отца и матери – старшина, вместо директора школы или председателя колхоза – старший лейтенант Семенов, то есть я. Все-все другое! Во всем поворот на сто восемьдесят градусов! Питаться будете по-другому, спать иначе, ходить по-новому, мыслить, разговаривать, петь песни… Другая жизнь, военная жизнь начинается, товарищи!
Он правду говорил, старший лейтенант Семенов. Небо и земля оставались на прежних местах, закаты и восходы совершались вовремя, картошку, гречку, мясо и капусту ели, пили из бачков вкусную, пахнущую Обью воду, но все, как и обещал старший лейтенант, было другим, непонятно и неведомо почему. Дома Иван Мурзин без будильника вскакивал в половине шестого утра, хотя ложился в час ночи, а на военной службе в шесть тридцать, со скрежетом зубовным заставлял себя выбираться из-под хлипкого одеяльца, хоть засыпал в одиннадцать ноль-ноль; дома, забравшись в чащу Гусиного озера, Иван по два часа стоял пугалом с удочкой в руках, а на военной службе через пять минут после команды «смирно» ужом перекручивался от желания почесать нос, пятку или поясницу. Дома… Эх, да что там вспоминать!
Ванюшка Мурзин – опытный тракторист, человек со средним образованием, умеющий читать английские романы, да еще с математической шишкой – поначалу растерялся, когда после окончания курса молодого бойца подвели его в солнечный день к желтой с красным машине, затаенно прижавшей к груди что-то похожее на кулак.
– Ваша машина, Мурзин, – сказал старший лейтенант Семенов. – На освоение – неделю!
Груднику понятно, что в армии действительно все было другим, если Иван Мурзин не признал в желто-красном богатыре знакомый ему по учебникам экскаватор да еще и бульдозер на гусеничном ходу – одну из самых современных и сильных машин. Как мечтал о таком чуде председатель колхоза Яков Михайлович, как ловко и умно примеривали они с Ванюшкой желто-красного к неотложным колхозным делам: рыть траншеи для силоса, ворочать землю под фундаменты жилых домов, похожих на городские, осушать богатые земли… И вот она стояла, эта машина, которой колхоз не увидит, можеть быть, и через пятилетку, и веселый «штатский» водитель, обязанный в недельный срок обучить Ивана, говорил серьезно:
– Прислушайся к машине! Прислушался? Нет такого подозрения, солдат, что зажигание барахлит? А? Третий цилиндр…
Иван взял штатского за пуговицу, подержал, чтобы тот успокоился, затем протяжно сказал:
– Срок – минута! Тащи описание машины! Струхнувший водитель книгу принес через полминуты, протягивая Ивану, хотел что-то сказать, но не решился, а незаметно попятился к машине, чтобы заглушить мотор, раз уж не удалось опозорить Ивана на всю жизнь: не было зажигания у дизельного мотора.
– Домой иди! – сказал штатскому Иван, но на него не посмотрел.
На исходе этого дня для Ивана Мурзина отбыло в прошлое самое трудное отличие военной жизни от старо-короткинской. Фокус был простой. В родной деревне поднимаешься в пять утра, умоешься, выпьешь кринку молока, пойдешь в гараж, сядешь на трактор – день кончается! Идут крутояром доярки на вечернюю дойку, идут гулять пенсионеры… А вот на военной службе день огромный, нескончаемый, на часы смотреть – только расстраиваться. Кажется, и строем ходили, и в мишени стреляли, и про международные события слушали, а стрелки часов свое: одиннадцать сорок восемь!… Но так было, пока не показали Ивану Мурзину желто-красную машину, за рычаги которой Иван ровно через неделю сел, чтобы участвовать в городском строительстве. И дни стали опять по-человечески быстрыми, и жизнь была бы совсем хорошей, если бы каждую ночь не снилось Старо-Короткино, да еще и то снилось, чего видеть даже во сне не хотелось. Нет, например, чтобы приснились Ивану мать или жена Настя, река Обь или покосы… Только ляжешь да закроешь глаза, начинает расхаживать по классу и читать стихи Марат Ганиевич или парторг Филаретов А. А. поднимается на трибуну и вносит предложение поручить товарищу Мурзину снести бульдозером все деревенские сеновалы; перевернешься на бок, собьешь этот сон – зараза Любка Ненашева при мини-юбке шагает главной улицей, а навстречу – механик Варенников в папахе и в поддевке, перепоясанной красным кушаком, скалит зубы и шумит на всю деревню: «Дозвольте поздравить!…»
В пятницу, то есть в банный день, старшина объявил, что у военно-строительного отряда появился твердый адрес: ВЧ и такой-то номер.
– Прошу написать письма родителям, любимым девушкам и товарищам по мирному труду…
