Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– Твой отец здесь до сих пор прописан, – рассказывала Василиса Степановна. – Жилконтора мне подселила пожилую пару, они пожили с год и переехали в пригород, где у них близкие родственники. Я очень рада, что ты приехал, Вадик! Вот и пригодилась маленькая комната для тебя. Дай мне паспорт, я завтра же начну хлопотать, чтобы тебя прописали.
– Что я тут делать буду? – с горечью вырвалось у него. Он действительно не знал, зачем приехал в этот чужой, мокрый, туманный город, где и утром сумрачно, как вечером. На потолке горела электрическая лампочка под матовым фарфоровым абажуром.
– В Ленинграде? – удивилась она. – Подойди к любому забору – десятки, сотни объявлений! И потом, разве сам Ленинград тебя не волнует? Театры, музеи, исторические места? Ты разве не слыхал, что Ленинград – один из красивейших городов мира? Здесь брали Зимний, в Смольном жил Ленин…
Наверное, она и сама заметила, что заговорила с ним, как учительница, потому что смутилась, легкая улыбка тронула ее еще свежие полные губы.
– Ты ведь уже взрослый, Вадим, – сказала она. – Но мне просто смешно слышать, что в Ленинграде молодому человеку делать нечего.
– Я имел в виду другое, – сказал Вадим.
– Поступай как знаешь, – принеся из кухни эмалированный чайник, мягко проговорила она. – И ради бога, не считай себя неудачником! Не каждому человеку дано сразу себя открыть… Живи, оглядывайся, ищи себе дело по душе. И еще тебе один совет: переводись из великопольского пединститута в ленинградский или еще лучше в университет.
– Учебу я не брошу, – нахмурившись, твердо ответил Вадим и даже чашкой пристукнул по блюдцу.
– Пропишешься – легче будет оформить перевод, – продолжала Василиса Степановна. – А лучше – сразу переводись на дневное отделение.
– У тебя на шее сидеть? – блеснул он позеленевшими глазами на Василису. И даже сам не заметил, что перешел на «ты». – Нет уж! Буду работать и учиться, мне не привыкать.
– Понимаешь, Вадим, одно дело учиться на заочном, другое – на дневном, – мягко начала она. – Ты приобретешь гораздо больше знаний, у тебя появятся новые друзья… Вот ты сейчас учишься на заочном отделении. Много ты почерпнул?
– Культуры у меня маловато, – усмехнулся он.
– Этого нечего стесняться, – сказала она. – Культура, как и знания, постепенно приобретается. И в этом смысле Ленинград незаменим. Настоящего ленинградца сразу узнаешь по культурному, интеллигентному обращению. Спроси у кого-нибудь на улице, как тебе пройти к музею или памятнику. Ленинградец остановится, обстоятельно все расскажет, а если это близко, даже проводит.
– Все верно, – после долгого раздумья ответил Вадим. – Но на жизнь себе я заработаю сам, Василиса Прекрасная…
– Называй меня так, если тебе правится, – улыбнулась она.
И он снова поразился, какая у нее славная, добрая улыбка. У него на языке давно вертелся вопрос: дескать, тебя, наверное, в школе любят ребятишки? Сам он учителей не любил, очевидно, потому, что часто от них доставалось на орехи. Случалось, выгоняли из класса, вызывали в школу отца, даже дважды исключали на несколько дней.
– Поступив на дневное отделение, – гнула свое Василиса Степановна, – ты сможешь вечером подрабатывать… если моя помощь для тебя унизительна… Я заканчивала педагогический и одновременно вела уроки литературы в вечерней школе рабочей молодежи.
– Не в этом дело! – отмахнулся Вадим.
Ну как она не понимает, что ему двадцать лет, он уже взрослый. Как хорошо к нему ни относилась бы Василиса, он постоянно будет чувствовать, что зависит от нее, а Вадим с детства привык быть независимым. Он не мог заставить себя делать то, что ему было не по душе. А всем казалось, что он боится работы. А когда попытался с отчимом поговорить, тот его не понял. Он заявил, что еще ни разу в жизни не усомнился в правильности выбранного им в молодости пути. Начал рядовым путейцем и вот дорос до начальника дистанции пути. Уважают железнодорожники, почет и уважение от начальства. Так уж заведено: человек с чего-то начинает, потом в течение всей своей жизни идет и идет вперед от малого к большому. Это, наверное, и есть долбить в одну точку! Не каждому это удается, но тот, кто честно живет и работает, всегда добивается успеха. И даже привел избитый пример про солдата, таскающего в ранце жезл маршала…
Отец, мать и многие знакомые считают Вадима легкомысленным человеком, ни к чему не стремящимся, пустым фантазером. Герка Голубков назвал его хроническим неудачником… Может, так оно и есть? Многие его знакомые давно нашли себе дело по душе, и его тревоги им неведомы. Что же все таки его заставляет прыгать с места на место, хвататься за одно, потом за другое?.. Но где-то в глубине души Вадим свято верил в счастливый конец своих метаний, в тот самый счастливый конец, который привык находить в своих любимых книжках…
Сидя в уютной квартире Василисы Прекрасной, он думал о том, что сейчас, кроме жалкого чемодана, у него ничего нет, но пройдут годы, будет у него любимое дело. Придет уверенность в себе, чувство необходимости на этой земле. Как все это произойдет, он понятия не имел, но знал, что все устроится, незаметно, само собой. Вот только жену будущую и детей своих он не мог пока себе представить, тут фантазии не хватало… Почему же он это знает, а близкие люди не хотят его понять? Правда, о Василисе нельзя этого сказать, она, кажется, все понимает.
Красавина коротко поведала ему о своих родных: мать, отец, два брата – все погибли в блокаду. Отец не был призван в армию – у него был диабет. Однако пошел в ополчение, где и нашла его фашистская пуля. Братья умерли от голода, мать чуть раньше погибла под развалинами их дома, в который угодил тяжелый снаряд…
Сидя за столом напротив нее, Вадим понимал, что сейчас решается его судьба. Еще в поезде он предположить не мог, что будет жить у Красавиной, больше того, она заявила, что эта квартира принадлежит ему так же, как и ей, поэтому он не должен чувствовать себя гостем. Иван Васильевич любил своего единственного сына, верил, что тот будет счастлив.
– Ты пишешь стихи? – спросила Василиса.
Вадим честно признался:
– Мои стихи годятся для стенгазеты. Рифмоплет я, а не поэт. Напишу что-нибудь, потом возьму томик Пушкина или Фета и выбрасываю свои стихи на помойку.
– Это хорошо, что ты так строго судишь себя, – задумчиво глядя на него синими глазами, произнесла женщина.
Василисе Степановне нужно было в школу, Вадим вызвался проводить ее. Дождя не было, но тротуары, проезжая часть дороги – все влажно блестело. Над высокими крышами зданий ползли низкие серые облака. С непривычки его оглушили гудки автомобилей, грохот и звонки трамваев – обычные шумы большого города.
– Вот она какая, Лиговка, – озираясь, взволнованно проговорил Вадим. – Знакомая и незнакомая…
– Видишь пятиэтажный дом? – показала Красавина. – Нет еще нижнего колена водосточной трубы. Так у него не было передней стены, когда я сюда приехала. Этажные перекрытия и открытые квартиры… В одной виднелась картина «Возвращение блудного сына».
– Почти про меня, – криво улыбнулся Вадим. Он видел в какой-то книжке репродукцию этой знаменитой картины: бритоголовый юноша стоит на коленях перед слепым отцом…
– Завтра же сходим с тобой в Эрмитаж, – сказала Красавина.
– Вот тут мне… – Вадим запнулся, – отец покупал вафельное мороженое.
– А я любила эскимо на палочке, – улыбнулась Василиса Степановна. В узком плюшевом пальто, вязаной шапочке с помпоном она выглядела совсем молодой. В руке разбухший от тетрадок кожаный портфель с блестящим замком.
На углу, где гастроном, она остановилась и показала в глубь переулка:
– Там моя школа.
Вадим пешком дошел до Московского вокзала, повернул на Невский и влился в негустой поток прохожих. Ему захотелось пройти проспект до конца, до здания Адмиралтейства, позолоченная стрела которого воткнулась в хмурое серое небо.
3
Когда полуоснащенным кузовом легкового автомобиля «ЗИС-110», сорвавшимся с подъемного крана, накрыло Алексея Листунова, Игорь Найденов первым бросился на помощь. Черный, сверкающий свежим лаком корпус машины передней частью придавил слесарю-сборщику правую часть груди и руку. Бледное лицо Листунова исказилось от боли, глаза побелели, однако он не кричал, лишь негромкий стон вырывался из его крепко сжатых, посиневших губ. Напрягая все силы, Игорь миллиметр за миллиметром отрывал врезавшийся в ладони край кузова от пострадавшего. Тут подскочили другие, кузов опрокинули набок, окружили Алексея. Дотрагиваться до него опасались: вдруг повреждены внутренности? Грудь Листунова вздымалась, дыхание вырывалось с хрипом, он смотрел на товарищей и молчал. Скоро прибежали врач и санитары с носилками.
