Успеть. Поэма о живых душах - Слаповский Алексей Иванович (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
— Спасибо, Юрий Эдуардович, но мне до отъезда нужно решить важные вопросы. Финансовые, в том числе, — рискнул намекнуть Галатин.
— Вот со мной и решите.
— Нет, это не рядовой вопрос, мне полмиллиона нужно.
— Наличными, на карту?
— Все равно.
— Ну, дам я вам полмиллиона, в чем проблема?
— Неудобно как-то…
— Чепуха, приезжайте, жду!
Галатин был рад, что вопрос с деньгами решился так быстро, но что-то его смущало. Вернее, многое смущало. Он ведь не продумал, как будет отдавать долг. Продать нечего, заработков нет и неизвестно, когда будут. В крайнем случае поможет Нина, если увидит, что отец в безвыходном положении, не может не помочь. Но у нее своих денег нет, она возьмет у Геры, значит, Гере тоже надо как-то отдавать.
А еще он вспоминал необычный голос Буренцова. Болезнь болезнью, но такие интонации у Юрия Эдуардовича бывают, когда он крепко выпьет. Значит, придется выслушивать его длинные монологи о политике, экономике и о женщинах. Буренцов считает себя великим знатоком женского пола, может часами говорить о коварстве и любви — о любви по касательной, а о коварстве подробно. У него был неудачный первый брак, для жены своей, красавицы Ирины, в которую Буренцов был влюблен со школы, он делал все, что мог, окружал ее комфортом и заботой, а она взяла да ушла вместе с семилетней дочерью к другому. Обидней всего, что другой был никто, ноль без палочки, нищий журналист со смешной фамилией Пяльчик, перебивавшийся редкими публикациями, за которые платили копейки. У этого Пяльчика не было даже собственного жилья, он, приезжий из поселка Мокроус Саратовской области, снимал две комнаты в халупе деревенского типа, каких много еще в Саратове, с нужником во дворе. То, что бывшая супруга в бриони, лабутенах и интимиссими бегает по морозцу в деревянный сарайчик со зловонной дырой, Буренцова яростно веселило, он мечтал увидеть Ирину сидящей над этой дырой, и так часто об этом говорил, что, наверное, в мыслях не раз ее в таком виде представлял — ярче, чем это могло быть в реальности. А Пяльчик из Мокроуса для Буренцова был заочно уморителен, он даже не предпринял попыток его уничтожить, хотя мог бы это сделать в течение часа. Буренцов не верил, что эта связь надолго, был убежден, что, посетив три-четыре раза морозный нужник, Ирина вернется, чтобы отмокнуть в одной из двух джакузи недавно построенного на берегу Волги дома, умастить себя маслами и кремами, опрыскаться духами, по триста пятьдесят евро флакончик, которые навсегда отобьют дух совершенной ошибки. Но она не вернулась, больше того, поехала с журналистом на его родину, и они прожили там почти год. Буренцов по-прежнему не имел мысли уничтожить соперника, да и как можно уничтожить Пяльчика из Мокроуса, который тем уже уничтожен, что он Пяльчик из Мокроуса? А Ирину — отрезал от себя. Холодно возненавидел. И дочь тоже. Жаль девочку, но Буренцов и к ней охладел, как к неродной. Естественно, не помогал ни рублем. Сначала ждал просьбы Ирины, ждал, что она подаст на алименты, но не дождался ни того, ни другого. Через год Пяльчик из Мокроуса вернулся в Саратов вместе с Ириной, ее дочерью и новорожденным сыном, где-то они жили, кем-то работали, Буренцов перестал этим интересоваться. Некоторое время считал, что можно обойтись и вовсе без семьи, и так даже веселее, особенно когда вокруг столько красивых и безотказных девушек. Но встретил в тренажерном зале, где занимался три раза в неделю, занимавшуюся там юную Ирину, тезку бывшей жены, что было всего-навсего совпадением, длинноногую красавицу, дочь крупного деревообрабатывающего бизнесмена, влюбился, ухаживал, добился, женился. Она-то и родила ему дочь Полину, которой сейчас шестнадцать, и сына Матвея, которому десять. Буренцов продал прежний дом, построил новый у речки Гуселки — вид Волги после ухода первой жены стал ему постыл. А теперь вот возвел и дворец.
Однажды Галатин осмелился спросить Юрия Эдуардовича, нет ли в его поступках комплекса Великого Гэтсби?
— Это кино про богача, который из-за первой любви в мафию подался и разбогател?
— Я про книгу, кино не смотрел. Наверно, сюжет тот же.
— Нет, не про меня. Там герой ей что-то доказать хотел, а я той сучке ничего никогда не доказывал. Для меня, кроме теперешней Ирочки моей, нет никого на свете, без шуток говорю. Если бы мне сказали, бабнику бессовестному, что я с одной женщиной восемнадцать лет проживу и никого, кроме нее, не захочу, не поверил бы.
— А если бы ушла, как первая?
— Василий Русланович, вы выпили, что ли?
— Вы же знаете — не интересуюсь.
— Тогда не рекомендую даже в шутку мне такие вещи говорить. Чтобы Ирочка ушла — вероятность ноль. А если бы вдруг, чисто теоретически, то — убил бы.
Подобные разговоры Буренцов вел с Галатиным довольно часто, Василию Руслановичу сначала казалось, что Юрий Эдуардович исподволь навязывает ему роль друга и конфидента, но потом понял — совсем наоборот. Он для Буренцова — как попутчик в купе, человек из чуждого Юрию Эдуардовичу мелкого мира, вряд ли он так раскроется перед людьми своего круга, перед друзьями, если они у него имеются. Попутчик выслушал и забыл, а кто он сам такой и чем живет, абсолютно наплевать, поэтому Буренцов никогда не расспрашивал Галатина о его личных обстоятельствах.
Галатин ехал на такси довольно долго — предновогодняя горячка, люди катаются по городу за подарками, торопятся завершить свои дела, чтобы не переносить их на следующий год и не чувствовать себя должниками. А вон грузовик с елками, то есть с соснами: в Саратове сосновые деревца всегда предпочитали елкам. Деревья упакованы в сетки, так в кузове помещается больше, а хвойного мусора меньше. Надо бы домой тоже хоть веточку купить. Раньше обязательно ставили сосенку, и обязательно высокую, под потолок, Женя продумывала подарки, чтобы и красиво, и с пользой, а детей просила дарить что-нибудь самодельное, сотворенное своими руками, и они старались — резали картон и бумагу, клеили, Нина пыталась что-то шить. У Антона это старание сохранилось, а Нина после десяти или одиннадцати лет тяготилась необходимостью мастерить, в последний момент садилась за стол и на альбомном листе фломастерами рисовала елку, звезды, луну, приклеивала вырезанного из открытки Деда Мороза, выводила надпись: «Мама и папа, с Новым Годом!»
Галатин достал телефон, написал Алисе:
«Как ты?»
«нормально занята»
Через минуту добавка:
«sorry»
В маму девочка пошла. Соблюдает правила хорошего тона.
После микрорайона «Юбилейный» свернули влево, въехали в поселок обеспеченных людей. Дома большие, есть и красивые, и попроще, на участках не видно огородов, какие бывают в простонародных загородных поселках, только декоративные деревья и изредка фруктовые — чтобы потчевать гостей своими яблоками, вишнями, абрикосами и грушами, и скромно этим гордиться.
А вот и дом Буренцова, а за ним высится воистину дворец. Облицован чем-то бледно-розовым, крыша металлическая, зеленая, как у многих исторических зданий в Петербурге. Галатин бывал в северной столице много раз, однажды прожил три месяца, пытался ее полюбить, но не смог породниться с исходящим от всего окружающего духом державности, государственности и официальности. Ему нравятся обычные дома, где живут обычные люди, даже хрущевские пятиэтажки кажутся милее своими разномастными балконами, хотя Галатин и видит всю их уродливость.
Он отпустил таксиста, переведя деньги за поездку ему на телефон: Буренцов хоть и обещал оплатить, но не уточнил, как это сделает. Может, тут же и забыл о такой мелочи.
Вскоре вышел Юрий Эдуардович. Высокий, в шубе нараспашку, в шапке, похожий на Шаляпина с известного портрета Кустодиева. На лице не маска, а респиратор с клапаном. Стоя боком и отворачиваясь, протянул Галатину такой же респиратор.
— Все эти маски ерунда. Респиратор тоже ерунда, но все-таки. Все ерунда. Но лучше лучше, чем ничего.
Галатин увидел, что Буренцов не просто пьян, а сильно пьян. У всех это выражается по-разному. Есть у Галатина приятель Игорь Конягин, преподаватель университета, он, выпивая редко, но крепко, может хладнокровно одолеть литр водки, не шатаясь, сохраняя ясность ума и гладкость образцово правильной и всегда очень содержательной речи. Есть другой приятель, Андрей Певзнер, тоже педагог, консерваторский, он после первой же рюмки кажется сильно запьяневшим — взгляд плывет, руками размахивает, сшибая стаканы и тарелки со стола, правда, часто успевает подхватить, а если встанет, то шатается так, что, кажется, вот-вот упадет. Но удивительно — после первой рюмки он может выпить и вторую, и пятую, и десятую, и остается все в той же кондиции, продолжает беседу, вернее, монолог, потому что в этом состоянии не дает другим сказать и слова, его речи становятся все горячее, но, как и Конягин, он не сбивается ни с мысли, ни с грамматики. У Буренцова все иначе, он до последнего твердо стоит на ногах, сохраняет размеренность движений, но говорит при этом так, что речь напоминает сумбурную картинку из паззлов, где ни один фрагмент не подходит к другому.
