Философы с большой дороги - Фишер Тибор (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Да знаете ли вы, кто я?!
Хитрость эта довольно рискованного свойства. Прыгая с парашютом, вы должны быть уверены, что тот раскроется, иначе вы обречены с чувством стремительно нарастающей досады следить за дальнейшим развитием ситуации. Это был тот единственный раз, когда я сказал себе, что цель оправдывает средства. Порой достоинство приходится отстаивать ценой падения.
Если вы готовы потерять остатки самоуважения, выглядеть до отвращения нелепо, поступиться всем, что вам присуще как личности, и жалко хныкать – лучшего места, чем хижина на острове Барра, где всем на вас наплевать, представить трудно.
У всех бывают в жизни мгновения, которые хочется, замуровав в бочку с цементом, утопить в море забвения – в самом глубоком его месте. Если после смерти мне предстоит повторно смотреть свою жизнь в замедленной съемке, эпизод на Барре будет единственным фрагментом, который заставит меня сгорать со стыда (ну разве что еще один эпизод времен моей юности, тот самый, где в кадре присутствует арбуз, подаривший мне опыт, который заставил меня уверовать в богатые возможности романтических связей).
Узы слова, капканы словесности
Около четырех минут я бился в конвульсиях и исходил пеной. После этого у меня уже не было сил проповедовать. Я просто хмуро молчал – этого молчания хватило бы, чтобы вогнать в тоску небольшой городишко. Мое молчание продолжалось пять минут. Однако я не мог обманывать себя и дальше, я понимал, что необходимость выпить хоть что-нибудь подступает стремительно и неотвратимо – в чем, в чем, а уж в этом я был профессионалом. Я сделал попытку пойти на переговоры. Это не сработало.
– Я вовсе не похищала вас, доктор Гроббс. Ну кто, скажите мне, способен поверить, будто такая хрупкая девушка, как я, могла похитить старого пирата вроде вас, знакомого с насилием отнюдь не понаслышке. У меня есть множество свидетелей, которые подтвердят, как вы рвались поехать сюда, размахивая бутылкой виски. Я не могу заставить вас писать, но предупреждаю: у меня две недели отпуска, а для человека в вашем положении это слишком долгий срок...
Я взвесил все «за» и «против». Какое же из двух решений дастся мне болезненней: кипятиться, отвечать гордым отказом, стиснув зубы терпеть – или капитулировать и написать все, от и до? В конце концов, сколько великих произведений было создано под давлением обстоятельств?
– Ладно, черт с ней, с едой. Лучше дайте мне выпить, – сказал я героическим голосом стоика.
Мы заключили новую сделку. Я остался лежать на холодном полу. В качестве письменного стола мне был предоставлен том «Сокращенного Оксфордского словаря английского языка» (Marl – Z), а напротив, в другом углу комнаты, была поставлена бутылка виски, желанная мне, как глоток воздуха, когда вы оказались под водой на глубине десяти метров.
Если писать крупным почерком, используя слова подлинней и повторы... Когда она вошла вновь, я заканчивал десятую страницу.
– Это – эпоха Возрождения, – объявил я, показывая на стопку бумаги. – Бутылку, пожалуйста.
Покуда я корчился от мук, она изучала исписанные мной листки.
– Я не могу это прочесть, – наконец произнесла она. – Я не могу прочесть ни слова. Нет, вот одно, похоже на «герань», но при чем здесь это?!
Я напомнил ей, все так же валяясь на полу и давясь очередным унижением, что она, кажется, не говорила о десяти листах большого формата. Она принесла журнальный столик и пишущую машинку.
Гримаса досады перекосила мое лицо: мысль о том, что придется все перепечатывать, меня не радовала, однако настоящее раздражение я испытал, когда обнаружил, что тоже не могу прочесть ни строчки. Зарядив бумагу в машинку, я стремительно застучал по клавишам: когда что-то делаешь, не так хочется выпить.
Тут мои муки усугубились тем, что до моих ноздрей дошел характерный запах, источником которого был я сам. Однако моя мучительница продолжала все так же невозмутимо читать текст.
– И этим вы зарабатываете себе на жизнь?! Я приняла вас за специалиста по истории философии по ошибке?
Тут последние остатки достоинства меня покинули, во мне что-то резко надломилось, как это бывает иногда с людьми, пережившими катастрофу: они больше не могут радоваться жизни.
С наступлением темноты моя тюремщица принесла мне миску овсянки и банан. Ночь я провел, дрожа от холода, чувствуя себя обезьяной, подвергающейся жестокому обращению, почти смирившись с тем, что остров Барра станет местом моей смерти. Но на следующее утро, когда она появилась в дверях, неся мне несколько тостов на тарелке, она вручила мне главу.
– И как вам это?
– Захватывающе.
– Что ж, прекрасно, – сказала она, расстегивая державшие меня наручники. – То есть я правильно поняла, что вы не будете возражать, если я напишу книгу за вас?
– Я не согласен на такую подмену. Только если вы дадите мне твердые гарантии, что проценты с продаж пойдут мне.
Продолжим, Монпелье
К слову, обнаружив собственную физиономию, приветственно улыбающуюся с первой страницы газеты, постарайтесь убедиться, что накануне вы позаботились изменить свой облик и ваше лицо украшает здоровенный синяк всех оттенков радуги – как у меня. Подбитый глаз тому виной или полное отсутствие гражданского самосознания у соседей, но я беспрепятственно вернулся в нашу берлогу. Войдя, я увидел Юбера, подле него пустую коробку из-под патронов, разбросанные по всей комнате шматки козьего сыра, а в руке у моего напарника, несущего крысиную стражу, был зажат пистолет с навернутым на него глушителем.
«Пожалуй, – мелькнуло в моем сознании, – было не совсем правильно оставлять Юбера одного...» Я молча швырнул ему газету.
Приближаясь к шестому десятку, как-то полагаешь, что кроме иных мелких млекопитающих и довольно компактной группы беспозвоночных, как то: troshus zezephinos [вид улиток], taenia zaginata [бычий солитер], zaperda carchares [один из видов жуков-дровосеков], zipunkulus nudus [вид звездчатых червей] и иже с ними, – все остальное в этой жизни ты уже видел, а потому, с чем бы тебе ни пришлось столкнуться, вряд ли это вызовет у тебя недоумение, близкое к шоку. Однако прав был Солон: пока ты не ушел в раздевалку, матч продолжается. Я мог бы лет десять ломать себе голову, откуда газетчики прознали мою подноготную, так и не найдя на это ответа.
– Ну что, хорошо, – вынес Юбер свой вердикт. – С фотографией, и текст на всю страницу.
– Откуда они знают мое имя?! Что это за банда философов?
– Так я ж им сказал...
Порой просто отказываешься верить своим ушам – хотя на расстройства слуха вроде бы никогда не жаловался.
– Ты сказал им?
– Ну да!
– Ты... им... сказал...
–Ну?
Это, в моем понимании, противоречило элементарным основам логики, которой должен руководствоваться налетчик, желающий остаться на свободе. Юбер действовал, руководствуясь каким-то весьма странным категорическим императивом.
– Я позвонил им после твоего ухода. Начиная карьеру, важно не выпускать такие вещи из-под контроля. Если бы не я, они бы ввек не догадались, что оба налета – наших рук дело. И потом – рано или поздно не журналисты, так полиция нас как-нибудь обозвала бы. А это – только наша привилегия!
– Банда философов?
– Ну да. Я сказал, что консультантом у нас – выдающийся философ, он знает, как грабить банки, чтобы не завалиться на этом деле.
– И ты... Ты назвал им мое имя?!
– Конечно, проф. Согласись, ты это заслужил. И ты ведь сам сказал, что и так находишься в бегах...
Туше. Конец сократического диалога. Юбер привел вполне убедительные доказательства. Однако я не мог отделаться от подозрения, что французские власти скорее озаботятся поимкой вооруженного грабителя, чем предоставлением убежища философу, известному своими неблагонадежными взглядами.
– Ладно, кончай метать икру. – Юбер решил, что пора меня подбодрить. – Что мы, туристы какие-нибудь?!
