Отшельник - Евсеенко Иван Иванович (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Но пока Андрей воевал, с отцом и матерью что-то произошло, случилось, раз они вернули иконы в дом и сами вернулись к вере, презрев все запреты и повеления начальства. Им можно только позавидовать. А вот что же теперь делать Андрею с этими иконами, взывающими к молитве. Он ведь ни единой молитвы не знает, не запомнил с детства, хотя бабка Ульяна и пробовала его обучать. А как было бы хорошо сейчас помолиться и обрести в душе полный покой и утешение. Впервые в своей жизни Андрей пожалел, что он человек неверующий, темный. Если бы он верил и молился, как его приучала бабка Ульяна, то ему бы, наверное, легче жилось, а теперь вот и легче умиралось бы в родительском изуродованном невидимой смертью доме.
Несколько минут Андрей стоял в тяжелом молчании посреди горницы, не в силах понять, о чем же спрашивают его эти святые лики, перед которыми молилось столько поколений его предков, и уж совсем не зная, что же и как он должен им отвечать. Чем отвечать?! Иконы эти, эти лики, тоже принявшие на себя запредельные дозы радиации, давно уже мертвы и теперь взирают на него как бы из иного, запредельного мира. Взирают и требуют воскрешения, ничуть не мысля о том, что не в его это слабых силах, что он и сам-то себя воскресить не может.
Андрей впал было в уныние и опять едва не заплакал, но потом (и как вовремя, как своечасно!) перевел взгляд на залитые солнцем окна, на открывшиеся ему в их проеме палисадник, двор, на родную улицу и дальше через ее неширокое пространство на соседние дома, налесную чащобу за ними и пришел в себя, опамятовался. Все здесь, конечно, мертвое, неживое: и дома, и улица, и сосновые дебри, и даже сама земля, но он-то пока жив, и живо солнце. И стало быть, им надо объединиться, хотя бы на время, на отведенный Андрею срок существования под его жаркими лучами. Сколь краток или сколь длинен будет этот срок, Андрею неведомо, но надо прожить его честно, без всяких жалоб и стенаний. Тут сетовать не на кого – сам выбрал себе такую судьбу. И многие, наверное, могли бы позавидовать Андрею: вернулся после стольких странствий в родительский дом и в этом доме под охраной древних родовых икон (несмотря ни на что живых и животворящих) ему посчастливится умереть. Он давно готов к смерти, но пока жив, то действительно надо жить в радости, пусть и смиренной, пусть и недолгой, но в радости. Тем более, что здесь, в заповедных лесах (и нынче заповедных вдвое и втрое), никто, ни единый человек не сможет, не посмеет нарушить ее. А раз так, то Андрею прежде всего надо привести в порядок столько лет пребывающий в запустении дом: пошире распахнуть в нем окна, чтоб дом как следует проветрился, напитался весенним солнцем, запахами хвойного леса, бескрайне разлившейся в половодье реки и, главное, ни с чем не сравнимыми запахами пробуждающейся к жизни земли.
Андрей так и сделал: одно за другим распахнул окна, легко и радостно взвизгнувшие в петлях, потом распахнул и все, какие ни есть, двери, чтоб дом хорошенько протянуло сквозняком (мать всегда так делала во время первой весенней уборки), унесло из него застоявшийся за зиму подвально-печной дух. А пока горница, кухня и сени будут наполняться свежим воздухом, Андрей решил сходить к колодцу по воду, чтобы после хорошенько здесь все вымыть, выскоблить, провести, говоря военным языком, дезактивацию и дегазацию, которые вряд ли в доме проводились, поскольку он оказался нежилым, заброшенным и наглухо забитым по всем окнам и дверям еще до чернобыльского взрыва.
Андрей подхватил в сенях с ослона два пустых ведра и уже шагнул было за порог, чтоб направиться через три подворья к дому деда Кузьмы, где стоял колодец с высоким легким в подъеме журавлем и где они всегда брали питьевую воду, но вдруг осекся, вспомнил, что было это лишь в пору Андреева детства, а в последние годы отец и мать носили воду из недавно отрытого в саду домашнего их колодца, и вовсе не потому, что ходить туда было ближе и сподручней, а потому, что вода там оказалась много лучше, чем в старом Кузьмином срубе.
Колодец в саду у них был и прежде. Дедовский еще, а может, и прадедовский, очень глубокий и темный, рубленный из сосновых обрезных плах. Над ним тоже возвышался журавель на дубовой ноге-подсохе. Стремительный и ровный, как стрела, свод с хитро устроенным на дальнем конце противовесом из камня-песковика поднимался почти вровень с верхушками яблонь и груш, и у маленького Андрея не всегда хватало сил, чтоб опустить его за скользкий отполированный руками до янтарного блеска крюк (бабка Ульяна звала его «круком») в пугающе-темный, казалось, бездонный зев колодца. Рядом со срубом стояло долбленое корыто-колода для водопоя скота и птицы, возвышалась лавочка, на которую удобно было ставить ведра. Еще на памяти Андрея колодец был по-речному полноводным и неодолимо крепким в срубе. Но потом он как-то враз стал мелеть, усыхать, вода уходила все ниже и ниже, заиливалась, обнажая покрытые зеленым болотным мхом и во многих местах напрочь подгнившие нижние венцы сруба. Всей семьей они несколько раз в году колодец чистили. Отец спускался на самое его дно по шатким связанным воедино лестницам, пробовал колодец подкапывать, менять подгнившие плахи, но ничего не помогало – колодец высыхал и рушился. Видимо, где-то под землей сменился ток воды, и родничок, столько лет питавший колодец, иссяк, переметнулся в иное место. Волей-неволей пришлось им ходить по воду в Кузьмин колодец, а это и далеко, и не по силам. Принести за день десять-двенадцать ведер для питья и прочих необходимых домашних дел: стирки, утренней и вечерней помывки, уборки в доме и сенях – ничего, конечно, не стоило, было необременительным и привычным в крестьянской жизни, но когда летом, в самую его жаркую, суховейную пору подоспеет время поливать сад, все тридцать пять деревьев да бессчетное количество кустов черной и красной смородины, крыжовника, малины, тут уж на улицу в Кузьмин колодец не находишься, никаких сил и никакой выдержки не хватит.
Несколько лет отец с матерью терпели это неудобство, боролись за каждое ведро воды, а потом кое-как собрались с деньгами и закупили в Брянске на железобетонном заводе восемь полутораметровых колец для нового колодца.
Андрей тогда уже заканчивал второй курс училища. И вот летом во время его каникул они и принялись с отцом рыть новый этот колодец. Выбирая для него место, отец долго ходил по саду с какой-то рогатулькой в руках, настороженно следил за каждым ее движением, приглядывался и прислушивался к земле, несколько раз ложился даже на нее и замирал, улавливая ток собственной крови, который должен был повторять ток подземных вод. В расчетах своих и приметах отец не ошибся, выбрал место самое удачное и верное: много в стороне от старого колодца, в междурядье вишен и слив, куда уклонилась водяная жила.
Колодцы в их местах (да, наверное, и в любых иных) роют двумя способами. Если где на просторе, на уличном пустыре или обочине да при большом стечении народа, при большой силе, то уступами, проникая все ниже и ниже в недра земли. Сруб или кольца тогда ставят, накатывают уже на пойманный ключик-родничок. Такой колодец можно соорудить за три-четыре дня, самое многое – за неделю. А если копать его в саду или во дворе, где пространство ограниченное и сил – всего два-три человека, то совсем по-другому. Кольцо или начальные венцы деревянного сруба ставят на выбранное место; один копач залезает внутрь его и начинает не спеша рыть, орудуя лопатой с укороченным черенком, а помощник поднимает землю на поверхность в бадье, подвешенной на длинной веревке, которая перекидывается через блок-полистпас в перекрестье трех врытых в землю слег. Сруб или кольца под собственной тяжестью постепенно погружаются в яму, вновь и вновь наращиваются, и так до тех пор, пока в них не появится вода, пока не забьется, не обнаружится на дне колодца подземный водяной ключик. Работа, конечно, долгая, изнурительная, но иного выхода нет: в саду, где выбранное место со всех сторон окружено деревьями и порушить их живые корни никак нельзя, копачам на узеньком пятачке двора между домом, сараями и поветью не развернуться и уступами колодец не вырыть.
