Люди и Я - Хейг Мэтт (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Итак, люди зачастую держатся семьи. Иногда женам удается оставаться с мужьями и мириться со своими бедами, сочиняя романы и пряча их на дне гардероба. Матери уживаются с детьми, какими бы трудными те ни были и как бы ни сводили с ума своих родителей.
Дальше я читать не стал. Я почувствовал, что вторгся на ее территорию. Знаю, звучит странновато из уст того, кто живет в теле чужого мужа. Я вернул роман на место, под стопку одежды.
Позже я рассказал Изабель о своей находке.
Сделав непроницаемое лицо, она смерила меня взглядом и покраснела. Не знаю, от гнева или от смущения. Наверное, хватало и того и другого.
— Это личное. Ты вообще не должен был узнать о романе.
— Знаю. Потому и захотел прочитать. Я хочу тебя понимать.
— Зачем? Решение таких задач, как я, не приносит ни научных лавров, ни миллионных премий, Эндрю. Напрасно ты корчишь из себя сыщика.
— Разве мужу не следует знать свою жену?
— Как мы заговорили!
— Что это значит?
Изабель вздохнула.
— Ничего. Ничего. Извини, напрасно я так сказала.
— Говори все, что считаешь нужным.
— Хорошая стратегия. Но думаю, если бы я ее придерживалась, мы бы развелись, по самым скромным оценкам, еще в две тысячи втором.
— И что? Ты была бы счастливее, разведись вы с ним, то есть мы с тобой, в две тысячи втором?
— Мы этого никогда не узнаем.
— Верно.
Тут зазвонил телефон. Спрашивали меня.
— Алло?
Звонил мужчина. Голос был непринужденный и бодрый, но чуть озадаченный.
— Привет, это я. Ари.
— О, привет, Ари. — Я знал, что Ари считается моим ближайшим другом, поэтому старался говорить, как принято у друзей. — Как ты? Как семья?
Изабель нахмурилась, но, кажется, Ари меня не расслышал.
— Только что вернулся с этого балагана в Эдинбурге.
— Ага, — сказал я, изображая, что прекрасно понимаю, что это за «балаган». — Да, точно! Балаган в Эдинбурге. Конечно. Ну и как?
— Хорошо. Да, здорово. Поболтали с ребятами из Сент-Эндрюса. Дружище, я слышал, неделька у тебя выдалась не дай бог.
— Да. Верно. Неделька выдалась не дай бог.
— Вот я и засомневался, пойдешь ты на футбол или нет.
— Футбол?
— «Кембридж — Кеттеринг». Выпили бы пива, помозговали о сверхсекретной новости, которой ты поразил меня в прошлый раз.
— Сверхсекретной? — Каждая молекула в моем теле насторожилась. — Ты о чем?
— Не думаю, что это телефонный разговор.
— Да. Да. Ты прав. Не говори об этом вслух. И вообще никому не говори. — Изабель ушла в прихожую и теперь подозрительно поглядывала на меня оттуда. — Да-да, я пойду на футбол.
Нажав на красную кнопку, я отключил телефон, обессилев от мысли, что придется, быть может, отключить еще одну человеческую жизнь.
Несколько секунд молчания за завтраком
Вы становитесь кем-то другим. Иной формой жизни. Это просто. Обыкновенное молекулярное преобразование. Нашим внутренним технологиям это под силу. Никаких проблем, если ввести правильные команды и задать модель, на которую следует ориентироваться. Во Вселенной нет новых ингредиентов, и люди — как бы они ни выглядели — состоят в целом из тех же веществ, что и мы.
Трудность, однако, в другом. В том, что происходит, когда вы смотрите в зеркало в ванной и вас не мутит при виде себя нового, как бывало каждое утро до этого. И когда вы надеваете одежду и понимаете, что это начинает казаться вам вполне нормальным.
А когда вы спускаетесь вниз и видите, как форма жизни, якобы приходящаяся вам сыном, поедает гренки и слушает музыку, которую больше никто слушать не может, вам требуется секунда — или две, три, четыре секунды, — чтобы осознать, что на самом деле он не ваш сын. Он ничего для вас не значит. Мало того: он и не должен ничего для вас значить.
А еще жена. Ваша жена любит вас, но не одобряет из-за какого-то проступка, которого вы не совершали, причем он, с ее точки зрения, ерунда по сравнению с тем, что вы еще можете выкинуть. Но ваша жена — не ваша. Она чужая. Чужая с головы до ног. Примат, чьи ближайшие сородичи — волосатые, живущие на деревьях обезьяны, называемые шимпанзе. Однако если чужое повсюду, оно становится привычным, и вы уже судите о жене по людским меркам. Вы наблюдаете за ней, когда она пьет розовый грейпфрутовый сок и смотрит на сына с тревогой и беспомощностью. Вы понимаете, что быть матерью означает для нее стоять на берегу и смотреть, как ее ребенок уплывает на утлом суденышке все дальше и дальше, и не знать, а только надеяться, что где-то впереди земля.
И вы видите ее красоту. Ведь красота на Земле — то же, что и везде: идеал, который манит и не поддается разгадке, порождая восхитительное смятение.
Я был смущен. И растерян.
Я пожалел, что у меня нет новой раны. Тогда Изабель опять ухаживала бы за мной.
— Что ты такого увидел? — спросила она.
— Тебя, — ответил я.
Изабель бросила взгляд на Гулливера. Тот нас не слушал. Потом она опять посмотрела на меня, смущенная не меньше моего.
Мы обеспокоены. Что ты делаешь?
Я уже говорил.
И?
Я собираю информацию.
Ты теряешь время.
Нет. Я знаю, что делаю.
Мы не планировали, что миссия так затянется.
Понимаю. Но я больше узнаю о людях. Они сложнее, чем мы думали. Иногда они кровожадны, но чаще заботятся друг о друге. Добра в них больше, чем других качеств, я в этом убежден.
О чем ты говоришь?
Сам не знаю. Я растерялся. Перестал понимать некоторые вещи.
На новой планете такое бывает. Перспектива меняется на местную. Но наша перспектива не изменилась. Ты это понимаешь?
Да. Понимаю.
Оставайся чистым.
Да.
Жизнь/смерть/футбол
Люди — одни из немногих разумных существ галактики, которые до сих пор не решили проблему смерти. Тем не менее они не проводят всю жизнь, голося и воя от ужаса, расцарапывая себе плоть и валяясь по полу. Так поступают только некоторые — я видел их в больнице, — но таких считают сумасшедшими.
А теперь подумайте вот о чем.
Человеческая жизнь длится в среднем восемьдесят земных лет, или тридцать тысяч земных суток. Следовательно, люди рождаются, обзаводятся друзьями, съедают определенное количество еды, вступают или не вступают в брак, рожают или не рожают одного-двух детей, выпивают несколько тысяч бокалов вина, проводят ряд половых контактов, после чего у них где-нибудь обнаруживают опухоль, и тогда они сокрушаются, поражаются, на что потрачено время, понимают, что жить следовало по-другому, признаются только себе, что все равно жили бы точно так же, а потом умирают. Отправляются в большое черное ничто. Вне пространства. Вне времени. В самый тривиальный из всех тривиальных нулей. Все как один. Пожизненные узники ничем не примечательной планетки.
Но если смотреть с поверхности Земли, то не видно, чтобы люди пребывали в кататоническом ступоре.
Нет. Они занимаются другим. Например:
— умываются;
— слушают музыку;
— возятся в саду;
— едят;
— водят машину;
— работают;
— зевают;
— зарабатывают деньги;
— глазеют;
— пьют;
— вздыхают;
— читают;
— играют;
— загорают;
— жалуются;
— бегают трусцой;
— препираются;
— заботятся;
— общаются;
— фантазируют;
— гуглят;
— растят детей;
— делают ремонт;