Жюль Верн - Борисов Леонид Ильич (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Ему не нравятся наши порядки. Вы, я вижу, не читаете газет, ничего не знаете…
Жюль пожал плечами, в душе благословляя этот спасительный, имеющий десятки разночтений, жест.
— Вас окружают не те люди, какие нужны вам, — сердечным тоном заметила хозяйка. — Я хорошо понимаю — вам хочется как можно скорее сделать карьеру, забраться туда, к тем, кто наверху, и возлечь на бархат. Так говорил в свое время мой муж.
— Он говорил трафаретно, банально, — отозвался Жюль. — Бархат меня не соблазняет, имейте в виду. Я хочу остаться самим собою.
— От всей души желаю вам шелка и бархата, — несколько обидчиво сказала хозяйка. — С тем условием, чтобы вы оставались таким же добрым и честным, как сейчас. Думаю, что вам это удастся. У меня нюх на человека, — добавила она. — И еще скажу: влюбитесь! Вы всё один и один или с приятелями. Молодость коротка… Час назад столяр принес для вас какой-то длинный, узкий ящик, возьмите его.
После утомительно-скучных лекций в Сорбонне Жюль отдыхал, приводя в порядок свою маленькую картотеку. Трудно пользоваться ею: еще не найдена система, часть карточек устарела, но это очень хорошо, это значит, что владелец картотеки набирается знаний, идет вперед и, следовательно, бракует сделанное не так давно. Некоторые карточки умиляли Жюля, — вот, например, одна из них на букву Л, заполненная еще в Нанте три года назад:
«Локомотив. Движется силою пара, который, проделав известный путь в механизме, толкает поршень и заставляет вертеться колеса локомотива, управляющего движением (пометка Жюля: «Неясно, неконкретно)». От диаметра главного колеса зависит быстрота хода, но быстрота может зависеть также и от формы локомотива (он же паровоз). Ему приходится преодолевать трение и сопротивление воздуха. Чем меньше углов в локомотиве, тем легче преодолевается сопротивление воздуха.
Наши локомотивы делают от 30 до 40 километров в час. Инженеры считают, что в ближайшие десять лет скорость будет повышена до 50 километров в час. В Америке добились скорости свыше 60 километров в час».
Жюль улыбнулся неточности и лапидарности школьного текста этой карточки. Да, но это писалось без помощи серьезных справочников, только на основании личного ознакомления с предметом, только после разговоров с понимающими это дело людьми. Вот прошло немного времени, и локомотив на его родине делает в среднем 40 километров в час, но Америка пока что перегоняет на 10 — 15 километров. Нужно завести параллельные карточки, посвященные локомотиву в Америке, нельзя доверять газетным сообщениям о развитии техники в этой стране, — янки набили руку на сенсациях, они мастера на рекламу, а следовательно, всегда и везде преувеличивают.
Много карточек по кругосветным путешествиям. На одной рукою Жюля написано: «Закат солнца в океане прекрасен». Отстает в картотеке химия. Хорошо поставлена физика. Жюль доволен буквой Ф — флора и фауна… О, как бьется сердце, кружится голова и как вдруг раздвинулись стены комнаты, чтобы просторнее было мечтам! Однако карточки карточками, а дело делом, хотя еще неизвестно, в чем дела больше. Ко вторнику (сегодня пятница) нужно приготовить контрольное сочинение на тему «Понятие о законе до и после опубликования». Одна мысль о занятиях портила хорошее настроение. Чтобы не думать о неприятном, Жюль решил вздремнуть до девяти вечера, а потом снова заняться карточками. Контрольному сочинению можно посвятить завтрашнее утро.
Пьер Верн и не подозревает, что его сын всерьез подумывает о какой-то другой профессии, — ему не нравится юридическая деятельность. Она скучна, насквозь фальшива, — закон устроен так, что защищает только имущих и лишь на словах не дает в обиду бедняков.
«Эта юридическая деятельность пугает меня, — размышлял Жюль. — Не хочется мне быть юристом. Занятие бесперспективное и утомительное, оно сушит человека, превращает его в педанта. Пример — мой отец. Умница, проницательный и широкий, он с годами стал узким во взглядах, всё в жизни своей подчинив статьям и параграфам, гербаризируя всё живое, — отцу сподручнее оперировать готовыми формулами и положениями. Еще бы! Живое протестует, кричит, не дается, а закон любит подчинение, молчаливость, угодливость, лесть. Бедный отец! Я очень, очень люблю его, но мне не хочется следовать традиции. Я не буду юристом, у меня есть своя дорога. Она в тумане, но я уже ступил на нее…»
Стук в дверь.
Кто бы это мог быть? Хозяйка обычно сперва войдет, а потом постучит. Барнаво спрашивает: «Можно?» Товарищи, приятели и друзья входят без стука.
— Войдите, — сказал Жюль.
На пороге остановился Блуа. У него вид человека, только что вставшего с постели: взъерошенные волосы, заспанные глаза, помятый пиджак. Он шагнул, схватился за спинку кресла и опустился в него.
— Простите… Добрый вечер, — тяжело дыша, проговорил Блуа. — Мне нехорошо…
— Сердце? — Жюль подбежал к соседу, нагнулся над ним.
— И сердце… Меня уволили со службы. Оскорбили. Я не знаю, что делать…
— Не тревожьтесь, сосед. Отец написал мне, что вам следует предупредить своих хозяев, то есть опередить их, понимаете? Мы подадим на них в суд. Не печальтесь, не надо! Вы поступите на другую службу, у меня есть связи.
Блуа улыбнулся, и было в этой улыбке столько иронии, что она, видимо, помогла ему выпрямиться и спокойно произнести:
— На другую службу… связи… Дитя! Чистое, хорошее дитя, вы ничего не понимаете. Подать в суд… Мой хозяин уже предупредил, опередил меня. Я уже получил повестку. Я должен явиться завтра. Меня не только гонят, но и добивают. Я, видите ли, причинил фирме убыток в сто тысяч франков!
Жюль расхохотался:
— Сто тысяч франков! Бред! Глупости! Чепуха! А почему не шестьсот тысяч, не миллион? Что они возьмут с вас?.. Сто тысяч! Да это так смешно, что судьи помрут от колик!
— О нет, они не умрут, — горестно отозвался Блуа. — Они умрут вместе с системой, породившей их. Они придумали ядовитую штуку, они уже договорились с химиком своего конкурента. Я говорю о хозяевах, Жюль. Этот химик переходит к ним на службу. Я сяду в долговую тюрьму. Опишут всё мое жалкое имущество…
— Вы больны, дорогой сосед, — сказал Жюль. — Вы рассказываете анекдоты. Вы никуда не сядете. Мой отец кое-что смыслит в законах. Я поеду в Нант, привезу отца…
— Ваш отец откажется от борьбы с таким сильным противником, как мой хозяин. Ваш отец… Не сердитесь, друг мой, — едва удерживаясь от гнева, сказал Блуа, — ваш отец сам служит моему хозяину!
— Этого не может быть! — Жюль переменился в лице и сжал кулаки. — Мой отец чист и честен. Он не может служить неправде! Что вы говорите, месье Блуа! Опомнитесь!
— Я говорю то, что и вам хорошо известно. Так уж устроено общество, мой дорогой! Ваш отец служит моему хозяину.
Он повторил эту фразу, захлебываясь от удовольствия говорить то, что ему нравилось.
— И вы готовитесь к тому, чтобы притеснять меня, — Блуа скорбно улыбнулся. — Здесь, у себя в мансарде, вы за меня, но в суде вам придется поддерживать моего хозяина.
— Так что же это такое?.. — растерянно проговорил Жюль, понимая, что его сосед прав. — Выходит, что мне нечем заняться в этом обществе… Так, что ли? Чем лучше наше общество другого, того, которое было раньше?
Блуа ничего не ответил на это. Он поднялся с кресла. Напрасно Жюль утешал старика, — Блуа упрямо качал головой и слушать не хотел никаких советов, да и что могли ему посоветовать… Предстоит суд, потеря всего имущества, книг, тюрьма.
— Еду за отцом! — сказал Жюль. — Сегодня же!
— Не надо, глупый мальчик! — Блуа схватил Жюля за руку и с силой сдавил ее. — Не конфузьте своего отца — зачем вам это? Я пришел проститься, вот и всё. В случае, если… прошу вас распорядиться моими книгами. Их немного, но у меня есть редкие издания по физике и астрономии. Оставьте их себе, остальные продайте и храните деньги у себя. Я дам знать, когда они понадобятся мне. Если бы мне вашу молодость! О, я сумел бы использовать ее с честью! — Он поцеловал Жюля. — Запомните то, что я вам скажу, дитя! Есть две науки: одна угнетает, другая освобождает. Не ошибитесь, делая выбор. Если когда-нибудь фантазия ваша заберется под облака — помните, что есть два рода фантазии: одна — во имя будущего, другая — за приукрашивание всего дурного, что есть в настоящем. Всегда помните это! И не забудьте меня. Я одинок.
