Пинбол - Косински Ежи (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Один конверт в «Ноктюрне» вскрыть не осмелились. Рядом с рельефной надписью "Белый дом, Вашингтон" и адресом: "Господину Годдару через "Ноктюрн Рекордз", Хемисфер Центр, Нью-Йорк", — было напечатано: "Лично — пожалуйста, дальнейшая пересылка только ценным письмом". Остен сбоку надорвал конверт и вытащил несколько густо заполненных машинописью официальных бланков Белого дома. На просвет были отчетливо видны гребни водяных знаков. Прежде чем прочитать письмо, он заглянул в конец, чтобы узнать имя отправителя, но письмо оказалось неподписанным.
Это его рассердило. Он вернулся к началу и был поражен первым же предложением:
"Вы, дорогой Годдар, вероятно, читаете эти строки, уединившись в каком-нибудь обветшалом отеле".
Он улыбнулся и продолжил чтение.
"Возможно, вы опасаетесь, что я одна из тех сумасбродных особей женского пола, что завидует спокойствию вашего добровольного изгнания и желает как-то выследить вас и нарушить ваше уединение. Не беспокойтесь. Я не строю подобных планов. Я люблю вас за богатство вашей музыки, а не за убожество вашего существования. Я не из тех девчонок, которые готовы вам отдаться только потому, что им нравится ваша музыка, и которые никогда не поймут, кто вы такой. Я не похожа ни на одну женщину, которые у вас были до сих пор или будут когда-нибудь.
И вы поймете, почему, если будете достаточно терпеливы и прочитаете это письмо с таким же вниманием, с каким я слушаю вашу музыку".
Странное, возбуждающее и одновременно пугающее ощущение возникло у Остена — как будто эти слова исходили от кого-то знающего его или близкого к тому, чтобы узнать.
Он дочитал письмо. Затем, словно испугавшись, что пропустил нечто важное, прочитал его снова. Последний абзац привел его в замешательство.
"Это письмо напомнит вам, что уединение лишает возможности жить полной жизнью, которую вы могли бы разделить с кем-то, подобным мне, продолжая при этом оставаться самим собой.
Наверное, мои слова вызовут у вас раздражение, поскольку таят в себе угрозу для вашей уютной тюрьмы, в которую вы себя заточили. Я представляю себе, насколько предсказуема и попросту скучна ваша жизнь в те моменты, когда вы перестаете быть
Годдаром; вы сочиняете музыку, которую вы по каким-то причинам не желаете (или не осмеливаетесь?) назвать своей".
Паника уступила место гневу. Ее резкие слова — "убожество существования", «предсказуема», "однообразна" — острой болью отзывались в сердце, и он вдруг понял, что его грандиозная тайна превращается в тюрьму, из которой нет выхода. Какое право имела эта женщина — наверное, всего-то какая-нибудь шибко умная секретарша из Белого дома — сообщать ему, кто он такой? И как она посмела возомнить, что, слушая его музыку, может узнать хоть что-то о нем самом?
Наполняя ванну, а потом лежа в ней, он слушал по радио популярную музыкальную станцию и в течение двадцати минут дважды внимал собственным синглам. Ему нравилась безликая атмосфера отеля с отстающими обоями, потрескавшимся и пожелтевшим кафелем в ванной и чересчур накрахмаленными полотенцами с потрепанными краями. На душе у него снова стало спокойно. Хотя это письмо из Белого дома вызвало в его памяти другой отель, всего в трех кварталах отсюда, где он также чувствовал себя в безопасности — в обществе девицы, которую подцепил просто потому, что ей нравилась его музыка.
Это произошло год назад. Тогда, как и сейчас, было жарко и влажно. Субботним вечером Великий белый путь — Бродвей — кишел неугомонными гуляками. Остен остановился перед магазином пластинок, одним из самых больших в городе, и посмотрел на витрину, сверху донизу уставленную обложками последнего альбома Годдара. Затем он вошел внутрь, где толпа покупателей, в основном тинэйджеров, выстроилась в очередь у прилавка, чтобы послушать его музыку через стереофонические наушники. На стене сияли большие флюоресцирующие буквы: ГОДДАР. Он уже собрался выйти из магазина, когда заметил хрупкую и совсем еще юную девушку, которая слушала его пластинку у одного из проигрывателей. Глаза ее были закрыты. Она еле заметно покачивалась в такт музыке. На лице девушки было написано просто неземное блаженство.
Пластинка остановилась, и девушка очнулась. Тут к ней подскочил продавец и забрал диск.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал он, — дай и другим послушать. Ты уже четыре раза ее прокрутила. Либо ты покупаешь ее, либо нет.
Девушка, явно находясь под впечатлением, которое произвела на нее музыка, ответила рассеянно:
— Думаю, нет. Не сегодня…
Остен подошел поближе и спросил, показывая на диск:
— Тебе нравится Годдар?
Девушка повернулась к нему:
— Я обожаю его. Я могу слушать его целыми днями.
— Так почему бы тебе не купить ее, чтобы слушать дома? — осведомился продавец.
— Я на мели, — грустно сказала она, собираясь уходить.
— Подожди, — остановил ее Остен. Сунув продавцу деньги, он взял со стеллажа диск и протянул его девушке. — Это подарок.
— Спасибо. Но ведь вы даже не знаете меня.
— Мы одного поля ягоды, — сказал Остен. — Оба любим Годдара. — И он направился к выходу.
Девушка с диском в руке шла рядом.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Джимми.
— А я Деби, — сказала она. — Ты откуда?
— Приезжий, — ответил Остен.
— И я тоже. Всего на один день выбралась.
— Когда собираешься уезжать? — спросил он.
— Последний автобус в полночь.
— Хочешь, пообедаем вместе? — произнес он как можно небрежнее. — Купим чего-нибудь съестного и пойдем ко мне в отель.
— Это далеко?
— В двух кварталах.
— Годится, — недолго думая, согласилась она.
Они купили сэндвичи и картофельный салат и съели все это, сидя перед телевизором. Когда Остен откупорил пиво, девушка полезла к себе в сумку и вытащила шприц и маленький пакетик с белым порошком.
— Будешь? — спросила она, направляясь в ванную.
— Нет, спасибо, — ответил он. — Ты бы с этим поосторожнее.
— Осторожной приходится быть, когда это кончается, — хихикнула она.
Он слышал, как она кладет свои принадлежности в раковину и сливает воду в унитазе. Через несколько минут девушка вернулась и легла на кровать. Он пристально смотрел на нее, словно старался запомнить ее шелковистые волосы, изящный изгиб шеи, очертания маленькой девичьей груди под блузкой.
Она с не меньшим любопытством разглядывала его.
— Ты сладкий, — наконец сказала она. — И голос у тебя сладкий. Правда, он какой-то странный. — Ее расширенные зрачки блестели.
— Несколько лет назад, — ответил он, — у меня в горле образовались известковые налеты. Их соскребли, в результате я вот так и воркую.
— У тебя очень приятный голос, ты только не пой. — Она засмеялась.
Тогда он сказал своим настоящим голосом:
— Но когда мне хочется, я пою, и людям нравится. Видишь ли, я — Годдар. Это я спел все эти песни, — показал он на диск, лежащий на столе.
— Я верю тебе, — ласково отозвалась девушка. — Я уже встречала пять Годдаров. И каждому верила.
Ее щеки покрылись румянцем, она не сводила с него глаз. Потом взгляд ее рассеялся, и она потянулась к нему.
Он обладал ею, сознавая, что способен причинить ей боль, а она, в наркотическом трансе, возможно, даже не почувствует этого. Однако ее пассивность возбуждала его; он ощущал, что может делать все, что ему хочется. Но все его попытки довести ее до оргазма потерпели неудачу; она, похоже, смутно сознавала, что с ней происходит. Потом они вместе приняли ванну и оделись. Когда они уже выходили из номера, Остен повернулся, чтобы выключить свет, и вдруг услышал, как она с глухим стуком упала на пол. Решив, что девушка потеряла сознание, он усадил ее у стены и побрызгал холодной водой на лицо и шею, но она не подавала признаков жизни, а когда он заглянул ей в глаза, то увидел, что она уставилась на него немигающим взором. Она была мертва.
