Один момент, одно утро - Райнер Сара (версия книг .txt) 📗

– А, – снова, но теперь медленно выговаривает Ширли.

На этот раз «А» выражает что-то другое.

Лу понимает, что Ширли угадала, что сейчас скажет Лу, но все равно она вынуждена объяснить ей. Нельзя проскочить трудный участок, как бы ни хотелось.

– Я лесбиянка, – выпаливает она.

Снова пауза. Сердце у Лу вовсю колотится, щеки горят.

– Вы знаете, что не обязаны мне сообщать об этом.

– Знаю.

– Это действительно не мое дело.

– Я ценю ваше отношение.

Лу чувствует, как кровь отходит от щек: самое страшное позади.

– То, как вы живете в свободное время, не имеет никакого отношения к школе.

– Да, я понимаю.

Она осознает, что это правильный ответ, именно так Ширли и должна ответить, чтобы не обидеть Лу и самой избежать неприятностей. Она также понимает, что Ширли, вероятно, в самом деле так считает, хочет поверить, что сексуальная ориентация Лу никак не влияет на ее работу. Ширли добрая женщина с либеральными взглядами.

Тем не менее это неправда: личная жизнь Лу влияет на ее профессиональную деятельность – по сути, даже очень – и не только в отношениях с Кайрой и Аароном, но и гораздо глубже, на более глубинном уровне. В действительности Лу, может быть, и не была бы здесь, если бы не ее сексуальная ориентация. Ее личность так связана с осознанием своей гомосексуальности, что это формирует огромную – нет, критическую – ее часть. С раннего возраста у нее было чувство, что она не такая, как другие, еще до того, как она даже поняла, в чем это выражается. Борьба со своей склонностью окрасила ее взгляд на жизнь, людей и их отношения. А дальнейшее выяснение этого, с возбуждением, болью и страхом, пришедшими позже, дало ей сильное ощущение осознания самой себя – совсем так, как написано на ее черно-белом постере: это помогло ей узнать, кто она есть. И не только это: осознание самой себя дало ей сильную связь с теми, кто тоже, другим образом и по другим причинам, отделен от общества. По иронии судьбы она связана в с ааронами и кайрами этого мира самим фактом того, что все они отделены от общества.

И все же сейчас не время и не место посвящать Ширли во все эти нюансы. Это только все запутает, и она позвала ее вовсе не для этого.

– В обычных обстоятельствах я не стала бы поднимать этот вопрос, – продолжает Лу. – Я бы просто предположила, что вы знаете об этом. Но проблема в том, что об этом узнали Аарон, а за ним и Кайра.

– Понятно. – Ширли продолжает жевать.

– В нормальных обстоятельствах я бы не стала вас беспокоить и этим. Но теперь их поведение стало несколько угрожающим. И, очевидно, это не хорошо ни для Аарона с Кайрой, ни для меня. Пока что, и это очевидно, я держала свою личную жизнь скрытой от чужих глаз и собираюсь продолжать поступать так же и дальше – по крайней мере, с ними. Но я хотела, чтобы вы знали.

– Я рада, что вы это сделали. – Ширли дарит ей добрую ободряющую улыбку. – По сути, для меня честь, что вы мне сказали, спасибо.

– Ох! – Лу удивлена и испытывает облегчение. Пока что все оказывается легче, чем она предполагала.

– Я не хочу, чтобы мои сотрудники чувствовали себя в изоляции. Эта школа особенная, а с детьми, которые у нас учатся, совсем не просто ладить. Нам всем нужно помогать друг другу.

– Да.

Лу нужно какое-то время, чтобы это обдумать; ответ оказался теплее, чем она ожидала.

– Так как, по-вашему, мы должны поступать дальше? – спрашивает Ширли.

Лу по-прежнему хочет быть честной с Ширли. Она усиленно думает.

– Я бы предпочла, чтобы вы не говорили о том, что узнали обо мне, другим сотрудникам, если можно.

Она не готова для какого-то громогласного публичного объявления. Это будет выглядеть излишне драматично и смутит ее.

Ширли выскребает из контейнера последние остатки кускуса.

– А для чего мне это делать? Это не их дело. Что касается Аарона и Кайры, чем я могу помочь? Хотите, чтобы я поговорила с ними?

Лу снова задумывается.

– Я ничего особенного не хотела. Думаю, будет лучше, если я буду общаться с ними лично на своих сеансах. Я просто поняла, что никто об этом не знает, и, ну…

– …ощутили, что вас запугивают, – кивает Ширли.

– Да, пожалуй, так. А я всегда поощряла детей быть открытыми и сообщать старшим, если они чувствуют, что их запугивают. Поэтому у меня было ощущение, что сама я не следую тому, что проповедую.

– Ну, теперь следуете, – заверяет ее Ширли. – И, пожалуйста, без колебаний обращайтесь ко мне, если нужно.

– Хорошо, – улыбается Лу; ей стало легче. Все оказалось удивительно просто.

– Прекрасно. – Ширли встает. – Я пойду.

– Спасибо. – Лу тоже встает.

Когда она закрывает за Ширли дверь, ей хочется, чтобы и с другими она могла бы делиться своими проблемами так же безболезненно.

Лу в доме своих родителей, в Хитчине. Неподалеку у нее есть свое жилье, но она вернулась в семью, потому что ее отец очень, очень болен. Рак, начавшийся с легких, быстро распространился по всему организму. Диагноз поставили всего шесть месяцев назад, и с тех пор наступило ужасное время. Хотя никто не произносил этого вслух, призрачная фигура отца была красноречивым свидетельством того, что из больницы его послали домой умирать. Сегодня он захотел повидаться с дочерьми наедине. Младшая сестра Лу, Джорджия, на кухне, у нее красные глаза. Он уже поговорил с ней. Теперь черед Лу.

– Привет, папа, – говорит она, входя. Отец полулежит на подушках. Из капельницы в его вену на тыльной стороне руки поступает морфин.

– Привет, милая, – хрипит он.

Он очень ослаб, ему сделали трахеотомию [16], ему трудно говорить. Его пальцы хрупкие, как у птицы, и дрожат. Он подносит руку, чтобы закрыть отверстие у себя в шее.

– Садись, – велит отец.

Она пододвигает кресло поближе к его кровати.

– Моя Лулу, – говорит он, произнося ее детское имя. Это разрывает ей сердце. Он делил многие пристрастия Лу – спорт, прогулки, работу руками – и, похоже, в ней он находил больше родного, чем в ее сестре, когда они росли. Лу часто подозревала, что она любимица отца. Безусловно, она его любит, в то время как ее отношения с матерью более напряженные.

– Папа.

– Я знаю, что тебе нелегко, – продолжает он.

Она удивлена, не это она ожидала от него услышать.

– Особенно с матерью. – Он выдавливает из себя слова медленно, с трудом. Ей чуть ли не хочется, чтобы он замолчал, но она остро – отчаянно – хочет выслушать его.

– Посмотрим правде в глаза, – смеется он, но этот смех вызывает кашель.

Лу встает и нежно наклоняет его, похлопывает по спине, пока кашель не проходит. Отец опять откидывается на подушки.

– Извини.

– Не волнуйся.

– С ней не легко… Видит Бог, я это знаю.

Лу кивает. Она давно поняла, что отношения между родителями далеко не гладкие: уж очень они разные. Отец оптимист, с юмором, независим в суждениях. Мать более подозрительно относится к миру, постоянно сравнивает себя с другими, нервная, хрупкая. Лу полагает, отец многое в себе преодолел, чтобы не порвать с ней. Он добрый человек, из поколения, пропитанного чувством долга, он бы никогда не бросил ее, несмотря на их полную несовместимость. Вместо этого он гнул себя, как деревянный лук, в дугу, все натягивая и натягивая тетиву. Когда-нибудь – много лет Лу чувствовала это – что-то должно было лопнуть. И оказалось, что отказало тело. Ему всего шестьдесят, но многолетнее курение – эта привычка, несомненно, усугубленная жизнью с женой, – сказалось на нем.

Кажется в некотором роде несправедливым, что расплачиваться за такой компромисс должен отец, особенно учитывая, что это мать всегда держала свои чувства в себе. Хотя, опять же, отец, наверное, тоже сдерживался, чтобы сохранить брак. Тем не менее не раз в последнее время Лу хотелось, чтобы они поменялись местами, чтобы заболела мать, а не он, но она сразу в ужасе прогоняла эти мысли.