Повесть о плуте и монахе - Бояшов Илья Владимирович (серия книг .TXT) 📗
Погнали выживших по лесам, по болотам – брели они, кровеня ноги о камни, подгоняли их холод и выстрелы. Тех, кто падал, загрызали свирепые псы. Охранники смеялись, показывая на кости по сторонам дороги:
– Вот истинные счастливчики. Не увидят того, что придется вам увидеть.
И работали плетьми, обещая:
– Вагоны вам раем покажутся. Привели оставшихся на острова к монастырским стенам. Охранники сказали монаху:
– Вагон тебя не взял, дорога не убила – а как запоешь, монашек, когда отведем тебя к самому шутнику – Хозяину? Неужто выдержишь его самого?
И был приведен он в подвалы; пол там был залит как бы водою. Вступил монах в ту воду и понял – не вода то, а кровь. Смеялся сам Хозяин, поглядывая на монаха, поигрывая плеткой – была плетка сделана из человеческой кости и обвита железными обручами. На конце ремня висела гирька – ею так комиссар наловчился бить узников, что с одного удара вышибал дух – то был великий шутник!
Начал он:
– Ты, гость дорогой, видно, голоден? Давно скоромным не лакомился? Я гостю рад, хорошо его потчую. Принесут нам сейчас парной телятинки.
Вынесли тогда охранники в корыте еще дымящееся мясо. Шутник-комиссар молвил:
– Будет тебе сейчас и монастырское вино. И зачерпнул кружку крови. Спросил он, как бы удивляясь:
– Что же не ешь, не пьешь, али сыт? Обижаешь меня, хозяина. Я-то сырятинкой потчуюсь с удовольствием.
Сказав, отрезал острым ножом кусок человечины и жевал, подмигивая монаху. И запивал из кружки человеческой кровью.
Поев, попив, хлопнул комиссар в ладоши:
– Видно, гость сыт. Хорошо – не сыграем ли тогда в шахматы? Славные у меня шахматы, из кости точеные. Ан, не полюбуешься?
И на то гость не ответил. Хозяин догадался:
– Видно, ты с дороги не выспался? Отведите-ка его в палаты, приготовленные для гостей – пусть отогреется.
Схватили монаха, поволокли в келью, где стояла печь, и, привязав к той печи, накидали в нее дров и запалили. Как только взялся потрескивать огонь, попрощались:
– Нынче выспишься на жаркой перине!
Готовился монах крепко заснуть – но пошел дождь, вода потекла ручьями с потолка и со стен – так и не смог огонь в печи наладиться.
Утром мучители удивились:
– Видно, монах, тебе сам Бог помогает. Готовься к новой встрече.
Вновь привели его к Хозяину. Ласково встречал шутник монаха.
– Как почивал, гость дорогой, сладко ли нежился? Не душно было тебе, сердечному?
И наказал охранникам:
– Видно, гость смаялся с духоты. Отведите его в прохладное место, пусть теперь понежится в холодке.
Подхватили дорогого гостя, сволокли в глубокие погреба – там, на крючьях, подобно замороженным тушам, покачивались заиндевелые покойники. На оставшийся крюк подвесили за ребро монаха – и оставили покачиваться.
Явившись за узником на следующий день, удивленные, вскричали:
– Чем мы только не угощали, не потчевали странника – он же словно каменный. Нет у него нутра, не чувствует боли!
Взялся один охранник ножом водить по монашьей спине, намереваясь отрезать лоскут кожи:
– Быть не может, чтобы не заплакал монах, когда пласт его кожи отворю себе на ремень. От этого самые терпеливые заходятся криком.
Но схватил его за руку товарищ:
– Сам Хозяин гостя обихаживает. Он волен на шутки-забавы. А ну на тебя осерчает – верно, тогда не помилует!
Охранник при одном упоминании о Хозяине поспешно нож складывал – и поспешил донести комиссару о чуде. Его товарищ, отводя глаза от монаха, укрыл того шинелью. И сказал:
– Видно, ты каменный, раз сам Хозяин не мог из тебя ни слезинки выбить – а он мастер великий на проделки.
А монах заплакал.
Спросил удивленный охранник:
– Почему, когда накрыл я тебя шинелью, потекли твои слезы?
Впервые разжал измученный губы:
– Тому плачу, что посреди пекла у слуги самого сатаны сердце дрогнуло. Укрыл меня, пожалел приговоренного. Коли в звере пробудился Господь, воцарится ли ад, восторжествует?!
Вскричал шутник, увидев дорогого гостя:
– Быть не может того! – И сам себя ущипывал. Убедившись, что странничек жив, воскликнул:
– Таков обычай – на первый день гостя ублажай, на второй потчуй, на третий не скупись, но если дальше загостился, указывай на дверь, собирай в дорожку! Не хочешь попрощаться с Хозяином, не скажешь ему доброго слова?
Монах тогда и ответил:
– Думал я за всю свою жизнь отмолить перед Господом тысячу грешников. Однако обуян был гордыней – как начались по Руси убийства, думал – хоть сотню отмолить! А как походил по земле – дал обет отмолить хоть десяточек! И до того дня, как увидал тебя, уверен был – если Господь даст мне силы да жизни до ста лет – с утра до вечера буду отмаливать пятерых безбожников. Теперь же вижу – до скончания жизни столетней хватит мне одного лишь тебя отмаливать, не преклонив головы даже на сон малый! И то боюсь – успею ли!
Хозяин расхохотался и наказывал:
– То, что у меня гостил – еще присказка. Сказка будет впереди сказываться. А для того, чтобы не забывал меня, оставлю тебе подарочек на память.
И приложили к груди монаха раскаленный крест. Он кричал:
– Ах, спасибо тебе, хозяин! Поистине, драгоценен подарок твой. До самой смерти не снять теперь его с моей груди!
На дорогу отсыпали гостю плетей – струилась кровь со спины и свисала кожа клочьями. Монах же кричал:
– Дороже всего будет мне комиссаров подарок!
И горел крест на его груди. Кричал он:
– Чую, чую огонь Господень!
По лесам, по болотам в тех краях прорывался канал к самому морю, гудела стройка на многие версты и высились повсюду горы выкопанной земли. На самое дно котлована загнали монаха:
– Поработай-ка на общую пользу ты, отъевшийся в монастыре, измучившийся от безделья! То-то, покопай землю, может, доберешься до ада.
Отвечал монах мучителям:
– Давно я уже добрался до самой преисподней!
Слух прошел – приедет на стройку большой начальник, знатный комиссар. Узнав о его приближении, забегали по лагерям охранники, наказывали каторжным:
– Сведут вас в баню, выдадут новую одежду, покормят да обогреют. Вы же улыбайтесь да радуйтесь! А не послушаете, броситесь с жалобами – изведем, замучаем, съедим заживо.
И еще, торопясь, наказывали:
– Вырывайте быстрее глубокие ямы, закапывайте мертвый народ, валяющийся без погребения.
Бросились копать могилы, но столь было много мертвого народа, что не успевали свозить – тогда положили доски на скрюченные тела, забросали их ветками.
Приехал начальник, пошел он по тем доскам и поморщился:
– Что за духом у вас припахивает? Отвечали ему:
– Столько мы ловим рыбы, что не успевают съедать каторжные, объелись ею собаки, вот и приходится выкидывать.
Увидал тогда главный комиссар накиданные ветки:
– Что у вас повсюду ветки накиданы?
– То цветники спрятаны от северного ветра!
Взялся тогда начальник рассматривать узников, все поверху канала похаживал, приглядывался. Каторжные наклоняли головы – монах головы не опускал. Наказал начальник:
– Приведите того, кто не отводит своих глаз. Кто он, откуда попал сюда?
Охранники ответили:
– Монах здесь на перевоспитании. Подвели монаха, спросил московский комиссар:
– Всем ли ты доволен, бывший служитель? Кормят, поят здесь, чай, не хуже, чем в твоем монастыре?
Монах молвил:
– Как не быть мне довольным? Не на всякого крест такой взваливает Господь!
Начальник воскликнул:
– Ах ты, рабья душа, все о своем поешь! Отправят тебя в вечные снега, в подземные шахты. Неужто и там запоешь про Господа? За северные ночи, за лютые морозы возблагодаришь своего Бога?
Монах сказал:
– Тому, кто носит ад с собою, не будет сна и в царских палатах!
– Ах, ты, упрямая башка! – закричал начальник. – На краю своей могилы еще и упрямишься. Видно, дурь твоя на северном ветру еще не выветрилась, камни соловецкие тебя ничему не научили!
