Цивилизация птиц - Заневский Анджей (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
В окна падает яркий утренний свет. Восходящее солнце отражается в стеклах, в гладком металле, в зеркалах. Вокруг собрались прилетевшие вместе с нами с севера галки из нашей стаи со своими подросшими птенцами. Мои птенцы – птенцы Кеи и Ми – ласкаются к нам, просят есть.
Здесь, в этом помещении из стекла и стали, нет насекомых. Их всех давно съели другие птицы. Нужно искать еду внизу, на земле.
Я вскакиваю на подоконник и смотрю вниз, на город. Улицы и площади поросли сплошным ковром пробившихся сквозь асфальт деревьев, кустов, трав. С крыш свисают плющ и виноград. Все больше и больше растений укореняется в щелях, трещинах, углублениях. В растрескавшемся бетоне, между стальными плитами растут чахлые травинки, цветут мелкие белые цветы.
Скворцы, дрозды, славки, трясогузки ищут фруктовые деревья, поедают виноград и ягоды. Голуби выклевывают зерна из колосьев.
Между стенами скользят тени – это бегут волки. Завидев их, голуби мгновенно взмывают ввысь.
В небе полно орлов, ястребов и стервятников, вылетевших на утреннюю охоту.
– Есть хочу! Есть хочу! – повторяет Кея.
У водопоя караулят волки, росомахи, лисы, куницы, еноты. Притаившись среди листвы, они подкарауливают неосторожных птиц. Вздрагивание веток, колыхание трав – укрывшийся в тени хищник терпеливо ждет. Мы уже на берегу. Дно покрыто темным илом, в котором поблескивают раковины улиток. Мелкие жучки, личинки, гусеницы, мухи, осы, пауки, остатки моллюска в брошенной раковине, кедровые орешки зовут, манят...
Я отодвигаю в сторону камень, хватаю извивающегося червяка и глотаю его. Следующий камень – под ним гладкая белая улитка и плоский серый жучок.
Птенцы просят есть, бьют крылышками по бокам. Я сую им в клювы часть моей добычи...
Мы прогуливаемся, скачем по каменным террасам и луговой траве, которая буйно разрослась на берегах небольшого пруда, покрытого камышами и зелеными листьями. Густые заросли манят – там порхают бабочки, стрекозы, ползают зеленые гусеницы. Только приблизься, только подойди поближе...
А колышущиеся ветки? А дрожащие листья?
Лучше не приближаться к этой стене зелени.
Я продвигаюсь вперед по узкой, еще не заросшей полоске старой дороги до каменных плит, уложенных вокруг поросшего водяными лилиями и розмарином мелкого пруда. Посреди него стоит лодка из металла – такая же, как те, которые я видел у моря. Здесь Кро и Ми учили нас летать.
Каменные статуи потрескались и рассыпались. Глубокая трещина разделила окружавшие лодку фигуры. Но покосившийся корабль еще стоит на раскрошившемся постаменте.
Некоторые скульптуры сплошь увиты плющом, который почти совсем уже заслонил их белые лица и плечи... Ми подходит поближе, наклоняется, погружает клюв в мраморную крошку.
Внезапно темная молния метнулась из листвы, схватила птицу белыми зубами, утащила в заросли. Мы в ужасе отскочили в сторону.
– Спасайся! – раздался крик Сарториса с верхушки статуи.
– Спасайся! – крикнул я, взлетая на балюстраду. – От Ми осталось лишь несколько капель крови и клочок пуха...
Я всматриваюсь в зеленую чащу. Кричу до хрипоты. Я ждал долго, хотя и знал, что Ми больше не вернется.
Сарторис исчез. Его нет нигде. Улетели и его сороки. Странно...
Почему он не покинул это место сразу же после землетрясения, когда почти все птицы улетели из города? Тогда это было бы понятно.
Некоторые вернулись, так же как и я, но многие больше никогда не прилетят сюда – как та умчавшаяся прочь голубка.
Отсутствие Сарториса раздражает и беспокоит меня.
Я привык к его карканью, крикам, передразниванию, хитрости, хвастовству.
Теперь я вспоминаю, как он сидел на всех этих деревьях, на стенах, крышах, как он всегда внезапно появлялся властный, задорный, уверенный в себе. Узнав его поближе, я понял его. В сущности, Сарторис был очень осторожен, не уверен в себе и труслив.
Свой страх он заглушал злостью, хищностью, подвижностью, криками, карканьем, хохотом.
И все остальные сороки кричали вместе с ним, повторяли за ним, стремились быть поближе к нему.
И именно благодаря этой сердитой, шумной стае Сарторис казался другим птицам таким сильным, таким опасным. Однако он никогда не нападал на Кею. Лишь однажды с интересом взглянул на ее белые крылья, покрутил головой и перестал обращать на нее внимание. Ее белизна не вызывала в нем раздражения и злобы.
Со временем Кея перестала его бояться, стала чувствовать себя свободнее.
В темной чаще кипарисов, где сороки вили свои гнезда, теперь стало тихо и спокойно. Там поселились зяблики, удоды, дятлы, иволги, коростели, поползни, скворцы, дрозды...
Мы с Кеей летим вдоль этой мрачной стены, слушая доносящиеся из густых крон трели, щебетание, чириканье.
Я осматриваюсь по сторонам в поисках черно-белых крикливых силуэтов. Мне не хватает Сарториса...
Я все еще помню о Вед – белой галке с верхушки круглого красного здания, над которым некогда возвышалась крылатая статуя.
Сарторис первым заметил ее необычность и привлек к ней внимание остальных птиц. Он напугал, переполошил их, породил в них ненависть, отвращение, злобу.
Это из-за него птицы смотрели на слабую, совсем юную Вед так, как будто она олицетворяла собой грозящую им опасность.
Если бы не нападение Сарториса, возможно, Вед могла бы выжить, и другие птицы со временем привыкли бы к ее необычному виду. Так же как я привык к Кее.
Я нежно поглаживаю белые маховые перья Кеи, которая тоже совсем не похожа на других, но так близка, так дорога мне.
Засыпая в гнезде, я все еще жду криков Сарториса, что раньше каждый день в это время пролетал мимо. Прислушиваюсь, но ничего не слышу...
Большие и маленькие помещения, лестницы, коридоры. Мы с Кеей ходим, стараясь запомнить все детали, чтобы потом без труда вернуться обратно в гнездо. Вот эту расшатавшуюся дверь достаточно посильнее толкнуть клювом, и она раскрывается. Из большинства окон стекла вылетели еще во время землетрясения, и сквозь них можно спокойно влететь внутрь. Но есть и такие места, где окна и двери остались целы. Тут не помогают ни удары клювом, ни попытки повернуть ручку, садясь на нее всем весом тела.
Молодые птицы в таких случаях часто впадают в панику и в ужасе бьются крыльями об оконные стекла.
Они верят в то, что если уж влетели внутрь, то всегда смогут точно так же вылететь обратно сквозь разбитое окно, вытяжную трубу или приоткрытую дверь. Птицы верят в это так глубоко, что, если им не удается выбраться тем же путем, каким они попали сюда, они даже и не пытаются найти какой-то другой выход. Они тешат себя надеждой, что стеклянная стена вдруг исчезнет, а захлопнувшаяся дверь откроется сама собой.
В коридоре за большим стеклом умирают птицы. Их убивают страх, голод, жажда. Землетрясение открыло множество проходов, коридоров, дверей, которые потом неожиданно закрылись, захлопнулись от сквозняков, от изменчивых порывов ветра, были засыпаны осевшей землей.
За стеклянной стеной лежат голуби, галки, вороны, сороки. Они ворочают головами, не видя ничего, бьют крыльями по полу. Высохшие птенцы грачей, не успевшие даже опериться, а рядом с ними – мать с раскрытым клювом и выеденными молью глазами
Но разве в конце коридора не мигает луч солнечного света? Я чувствую крыльями движение воздуха – это знак того, что там, куда я лечу, есть отверстие. Кея летит за мной, как всегда, твердо уверенная в том, что я знаю дорогу или хотя бы чувствую, где может быть выход. А я лишь предполагаю, что с той стороны нам наконец удастся выбраться.
И опять перед нами вырастает тонкая прозрачная преграда, невидимая в сероватом полумраке коридора.
Я выбрасываю коготки вперед и ударяюсь о стекло лапками. Падаю на пол. Кея ударяется головой и крылом и, оглушенная, падает прямо на ящики, набитые всякими бумагами.
– Я разбилась! Я ударилась! Где мы? Давай вернемся! – жалуется она, неуверенно подпрыгивая.
