Встань и иди - Базен Эрве (мир книг .txt) 📗
Она казалась страшно возбужденной. Мне не удавалось вставить ни словечка — Кати трещала как заведенная. Наконец я все же умудрилась задать вопрос:
— Но что вам, собственно, предложили?
— Точно не знаю. Они говорили о роли статуи в экранизированной оперетте… статуи, которая оживает. В общем посмотрим… Но вы ничего не говорите, вы недовольны?
— Напротив, напротив…
Вот всегда так: свершившийся факт не вызывал во мне никакого энтузиазма. Я была смущена, обеспокоена тем, что чувствую себя обеспокоенной, тем, что нахожу удачу слишком большой. Я думала: «Нуйи отнимает у меня лавры успеха. Почему он занимается этим делом лично? Ведь его просили только дать адрес». У меня возникло подозрение. Но я его отбросила и заставила себя сделать вывод: «Он проявляет усердие. Возьмем на заметку».
На следующий день ко мне неожиданно явился вышеупомянутый Серж — при шляпе и полном параде, поднимая ветер полами огромной верблюжьей дохи; большим и указательным пальцами он держал золотой шнурок, которым была перевязана коробка с глазированными каштанами. Я сразу же повела его в мою келью.
— Так я ее себе и представлял, — сказал он, разглядывая стены. — Мадемуазель страдает пороком, противоположным моему. Она купается в бедности, как я — в роскоши. Прелестная железная кроватка! Ну-ну! Начиная с Наполеона все великие мира сего спят на походных кроватях… Ага, вот и телефон! Видишь, за мной дело не стало. А как насчет магарыча? Твоя Катрин говорила мне про магарыч…
Серж завертел коробку на кончике пальца, но фокус не удался. Каштаны упали, и он наклонился за ними, продолжая болтать:
— Кстати, о Катрин… Тут я тоже сделал, что мог. Думаю, что номер пройдет. Правда, это зависит и от девчонки.
Его сдержанность меня не удивляла. Наши улыбки встретились.
— Персик что надо, и в хорошей упаковке, — скороговоркой добавил он.
Потом процедил, приподняв уголок рта:
— К сожалению, косточка маловата.
Нуйи не пробыл у меня и десяти минут. Внизу, в машине, его ждал «друг». Увидев, что он застегивает свою шубу, я вставила две-три фразы, которые навели его на разговор о делах. Он поморщился. Нет, нового ничего. Он искал (ну конечно, без особых усилий и от всей души надеясь, что ничего не найдет). Я притворилась, что погружена в раздумья.
— Что ты еще замышляешь? — проворчал он. С глубокомысленным видом важная Констанция солидно ответила вопросом на вопрос:
— Что ты предпочел бы — торговлю или промышленность? И какую сумму ты в состоянии ассигновать?
— Как ты можешь брать на себя…
Прикрыв один глаз, он озадаченно рассматривал меня другим. Я тряхнула головой, протянула руку к телефону и как нельзя серьезнее забормотала:
— Нет, конечно же, в такой час Машэна не застанешь.
Серж попался на эту удочку.
— Что предпочел бы?.. — повторил он. — Пожалуй, продовольствие. Голод из моды не выходит. Что касается суммы, то надо прикинуть. Все свои деньги на одну лошадку я не ставлю. Скажем, половину или третью часть… Но все-таки как ты можешь заниматься подобными делами? Какие, собственно, у тебя связи? И какая тебе выгода?
Выгода! Как побороть желание швырнуть ему в лицо объяснение? Швырнуть, как кремовый торт. Да еще медовым голосом.
— Ты, наверное, слыхал про братство святых?
— При чем это тут? — спрашивает Серж, нахлобучивая шляпу.
— В самом деле, почти ни при чем. Речь идет о братстве людей. Отбрось слово «святые», сохрани идею… Дошло?
— Ваше серое преосвященство изволят меня разыгрывать? — проворчал Серж, выходя за дверь.
Следующее вторжение произошло вечером первого января. Матильда пригласила Берту Аланек к обеду. Около восьми, едва мы успели встать из-за стола и заняться посудой, послышался звонок.
— Наверное, Люк! — сказала Матильда, отряхивая щеточку для мытья посуды.
Берта пошла открывать с грязной тряпкой в руке. Я крикнула из кухни:
— С Новым годом, дурень!
— Спасибо. И тебя тоже! — ответил елейный голос. Это был Паскаль. На минуту обе стороны пришли в замешательство. Отряхнув руки, с которых капала жирная вода, Матильда сняла передник. Зачем мне снимать свой? Раз Беллорже предварительно не позвонил, значит, он, в свою очередь, хотел застать меня врасплох. В моем простоватом виде было, пожалуй, что-то библейское. В наше время женщина уже не выбирает «лучшей доли» — она и Марфа и Мария в одном лице. Я стала знакомить присутствующих, не извинившись за свой домашний наряд.
— Визит за визит, — сказал священник. — Извините, что наношу его вам так поздно. У нас совсем нет свободного времени, особенно сейчас. А! Вот и ваш маленький протеже…
Клод, восседавший на трех пачках бумаги для машинки, положенных на стул, развлекался тем, что толкал вдоль края стола картонного коня-инвалида, у которого когда-то были хвост, уздечка и уши. Паскаль склонил над ним голову с видом «доброго священника, который любит этих детишек».
— Но-о, лошадка! — пробормотал он, чем полностью исчерпал свое воображение.
— Не трошь, она пасется! — запротестовал Клод, бросив возмущенный взгляд на этого холостяка-недотепу, так же неуместного в его игре, как слон — в гостиной.
Положив рядом с ним пакетик с конфетами (розовые, сиреневые и белые помадки — лакомство сродни замазке), Беллорже опять повернулся ко мне. Настойчивый взгляд засвидетельствовал его глубочайшее ко мне уважение. Было ясно, что Клод снова оказал мне услугу, послужив рекомендацией. Без всякого перехода Паскаль объявил:
— Мой коллега из Бийет сообщил мне, что в числе его прихожан есть очень известный невропатолог, доктор Кралль. Мы сделаем все необходимое, чтобы растрогать его.
Матильда с Бертой скрылись на кухне. Оттуда доносилось позвякивание кастрюль, вскоре заглушенное песенкой кофейной мельницы. Я с непростительным равнодушием уронила:
— Спасибо!
Паскаль, казалось, не заметил этого, он сел и начал поправлять очки, быть может, чтобы спрятать глаза. Увы! Я спокойно выжидала.
— Это я, я благодарю вас, Констанция. Вы меня… Вы нарушили мой душевный покой… Чем больше я думаю об этом, тем больше постигаю, что ваша идея исходит не от вас, а откуда-то очень издалека. Она исходит свыше… Да, да, не хмурьтесь. Вы были вдохновлены.
Помадки таяли у него во рту! Какая патока! Вдохновлена, я? А почему бы и нет? Я прекрасно вдохновляю сама себя. Тем не менее эта новая мысль заслуживала того, чтобы над ней задуматься. Когда бросаешь камень в лужу, не приходится удивляться тому, что круги расходятся по воде все шире и шире. Или раздражаться по поводу того, что в этой луже святая водица.
— И что вы намерены предпринять, Паскаль? Он вздохнул и беспомощно развел руками. Потом опустил их и начал машинально тереть колени.
— Не знаю. Попытаюсь покончить с мурлыканьем. Слишком уж мы доверяемся слову, а оно выхолащивается, оно портится, как консервы. Поверите ли, Констанция, у некоторых из нас заготовлены целые наборы проповедей. Что вы об этом думаете?
— Бросьте их в огонь! — сухо ответила я, не глядя на него.
Паскаль вздрогнул.
— Нужно будет также проявлять инициативу, — медленно продолжал он. — А у нас проявлять ее труднее, чем где-либо, потому что это накладывает обязательство только на тебя одного. Вот, например, недавно я проявил самую маленькую инициативу — распорядился перенести кафедру, стоявшую посредине церкви, где мы оставляли ее из нерадивости, тогда как в протестантском храме по традиции кафедра должна стоять сбоку, дабы не возвеличивать проповедника… И представьте себе! Нашлись люди, попрекнувшие меня за расходы.
— Вы уже думали о Нуйи?
Этот, казалось бы, неуместный вопрос нарушил ход его мыслей. Пощелкивание пальцев дало мне знать, что Паскаль взбунтовался. Наконец он покачал головой.
— Вы и в самом деле этого желаете? А вас не смущает, что ваши заботы очень… несоразмерны?
— Нет, черт побери, я работаю по индивидуальной мерке! К тому же неужели я должна вам цитировать Евангелие от Луки, главу пятнадцатую, стих седьмой?
