Степан Сергеич - Азольский Анатолий (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Труфанов медленно, с сожалением закрыл сейф. — Наладим производство и таких дозиметров.
Много интересного услышал Виталий в сине-голубом кабинете. Молчал и думал: почему же распустил язык директор НИИ Анатолий Васильевич Труфанов?
Догадался: а кого ему бояться? Инженерика, обделанного с ног до головы?
Которому не поверит ни одна инстанция, буде инженерик в инстанции обращаться. И себя ли он раскрыл?
28
В том месяце, когда сдавали на склад комплекты сигнального устройства, Яков Иванович, задерганный диспетчерскими делами, ошибся — превысил в наряде количество ящиков. Штатных упаковщиков цех не имел, монтажники Дятлов и Пономарев, которым поручили упаковку комплектов, ошибку обнаружили сразу.
Ящики заколотили, наряды попридержали, потеряли их якобы, а через два месяца предъявили к оплате.
— Распустился народ, обнаглел, — рассудил Труфанов, когда узнал о скандале.
Баянников вызвал обоих мастеров и начальника цеха. Пришел и парторг НИИ Игорь Борисович Молочков, попросил личные дела Пономарева и Дятлова.
— Случайные люди, — обронил Баянников, подавая папки.
— Плохо знаете марксизм, — одернул его Молочков. — Ничего случайного в природе нет.
Виктор Антонович поправил очки, сказал, что да, конечно, ничего случайного в природе нет и не бывает. Парторг тем временем изучал папки.
Стал опрашивать мастеров. Те выдавливали слова по капле, о каждом монтажнике и сборщике они могли говорить часами — но не начальству. Есть недостатки мы и разберемся. Очередь дошла до Игумнова. Он сослался на то, что в цехе недавно, еще не присмотрелся к людям.
— Это не оправдание, товарищ Игумнов, это отговорка, — сурово заметил Молочков. — Надо знать народ.
Мастеров и начальников цеха отпустили, предупредив, что сегодня будет собрание, пусть готовятся. Молочков достал блокнот, Баянников продиктовал все заводские ЧП первого полугодия. Один пункт возбудил любопытство парторга: исчез комплект чертежей на ИМА — индикатор меченых атомов.
— Вы докладывали о пропаже?
— Куда? — удивился Виктор Антонович.
— Наверх.
— Зачем? Чертежи учтены только у нас. Индикатор давно запущен в производство ленинградским заводом. Их представители, вероятно, и увезли с собой чертежи. Тогда ведь — помните — заминка с ними получилась в седьмом отделе, ленинградцы ждать не хотели.
Молочков задумался. Сделал какую-то пометку в блокноте.
— На таких происшествиях надо воспитывать массы, Виктор Антонович, а не уверять меня, что советские инженеры, посланцы героического Ленинграда, могли украсть документы государственной важности.
Баянников знал Молочкова другим, до избрания того парторгом. Он побледнел, намотал на кулак галстук.
— Позвольте мне, Игорь Борисович, самому судить как о советских инженерах, так и о роли Ленинграда в истории государства.
— Суди, — мрачно разрешил Молочков.
Заглянувший к Баянникову Труфанов идею собрания одобрил, похвалил Молочкова за инициативу, а заместителю своему сказал, что второму цеху нужен диспетчер — давно пора решить этот вопрос. Баянников расстелил на столе список ИТР, стали обсуждать кандидатуры. Ничего подходящего не нашли. Один не нравился директору, о втором плохо говорил Баянников, третьего отклонил Молочков. Сговорились наконец на одном снабженце и, возможно, утвердили бы его диспетчером, но помешал Степан Сергеич Шелагин — пришел за подписью.
Труфанов и раньше видел Шелагина, но как-то безотносительна к себе, заводу и работе: есть такой человек Шелагин и вроде нет его Сейчас же, весь в мыслях о будущем диспетчере, он с неясной пока для себя целью отметил выправку Степана Сергеича, его такт, уважительные интонации в голосе, когда он обратился к Баянникову предварительно испросив на то разрешения директора — по военной привычке. Заметил, что листок с приказом положил он перед Баянниковым так, что и директор при желании мог прочесть напечатанное. И все это — неназойливо, с одинаковым уважением к себе и начальству.
Чувствовалось: человек гордится своею работой, значением — не малым своей должности.
Он знал, что парторг был о Шелагине наилучшего мнения: Степан Сергеич скромно посиживал на партийных собраниях, ни в чем предосудительном замечен не был.
— Товарищ Шелагин, — спросил Молочков, — не кажется ли вам, что партийный и служебный долг обязывает вас присутствовать сегодня на собрании во втором цехе?
— А когда оно будет? — с ходу согласился Степан Сергеич.
— В конце рабочего дня… Вам полезно побывать на нем.
После ухода инспектора Баянников, отвечая на невысказанные вопросы, скороговоркою произнес:
— Очень хороший работник… Так кого назначим диспетчером?
— Пока отложим, — сказал Труфанов.
Молочков побродил по первому этажу и, выждав, зашел к Шелагину.
— Я буду выступать на собрании, — строго предупредил он. — Вас я просил бы выступить после меня, поддержать линию парткома.
— По какому вопросу?
— О бдительности. — Больше Молочков не прибавил.
Времени на подготовку почти не оставалось. Степан Сергеич сбегал в библиотеку и отыскал несколько емких цитат.
Собрание проводили в цехе. Между регулировкой и монтажным участком поставили стол для президиума, монтажники, чтобы зря не терять времени, потихонечку копались в блоках, регулировщики вообще не вышли из своей комнаты, открыли дверь, слушали речи. Степана Сергеича, к его удивлению, выбрали в президиум.
Первым выступил Игумнов, привел цифры, заявил, что план надо выполнить и он будет выполнен. О Дятлове и Пономареве отозвался резко и кратко, заметил вскользь, что впредь выданные наряды следует контролировать особо.
Это уже затрагивало всех.
На Дятлова и Пономарева все немедленно обрушились. Предцехкома Жора Круглов предложил тут же объявить им выговор, за упаковку не платить ни копейки, снизить на три месяца разряд. Это возражений не вызвало.
Пономарев и Дятлов сидели смирненькими, в ответном слове покаялись.
Степан Сергеич обиделся на Игумнова — за краткость его речи. Игумнова хвалили на всех совещаниях, об этом знал не причастный к производству Шелагин и гордился Игумновым: моя выучка!
— Что так мало? — шепнул он своему воспитаннику.
Игумнов ничего не ответил, слушал, что говорят монтажники.
Ждали выступления директора, а Труфанов, опытный оратор, не спешил, тянул время, берег слова к моменту, когда необходимость его, директорского, выступления станет явной. Дождался, встал, начал издалека:
— Помню, в прошлом году, вы не забыли напряженных дней с заказом шестьсот пятьдесят семь, так вот, тогда я задумался…
И так далее — в стиле его выступлений перед рабочими, с задушевными воспоминаниями и шуточками… Ему хлопали усердно, долго и признательно.
Труфанов, будто не ему аплодируют, что-то спросил у Игумнова за спиной Молочкова.
Парторг ерзал, звякал в колокольчик, дивясь искусству директора с наименьшею тратой слов и энергии расправляться с людьми. О Дятлове и Пономареве директор почти не говорил, упомянул их фамилии — и гадливо пошевелил пальцами, освобождая их от чего-то мерзкого. Сразу одобрительно зашумели… Молочков (с молчаливого согласия Труфанова) усвоил себе — на людях — тон некоторого превосходства над ним, не сурового осуждения. Это мирило с унижениями в разговорах наедине.
— В те дни, когда весь советский народ… точное выполнение спущенных планов… трудовая дисциплина — залог успехов… — Молочков бодро выговорил обычный зачин, им он открывал собрания, с него заводил быстротечные беседы в коридоре. — То, что говорил здесь Анатолий Васильевич, правда… Жаль, что он расставил неправильно акценты, не обратил внимание коллектива на ряд фактов… — Молочков покосился на директора, принявшего полусонный вид. — Да будет известно всем следующее: при невыясненных обстоятельствах в цехе пропало техническое описание и схема важного прибора. Пропажа произошла именно в цехе, именно в те дни апреля, когда усилиями Дятлова и Пономарева здесь создалась кутерьма и неразбериха, когда они в погоне за длинным рублем упаковку делали на столах монтажников.
