Дитя во времени - Макьюэн Иэн Расселл (полные книги TXT) 📗
Затем он по очереди представил присутствующих, ни разу не запнувшись, чтобы припомнить имя или фамилию, звание и сферу деятельности каждого из членов подкомитета. Когда называлось очередное имя, со стороны премьер-министра следовал легкий наклон головы. Стивен оказался последним в списке и успел заметить, как вспыхнула Рейчел Мюррей, услышав свою фамилию. Полковник Джек Тэкль вытянулся на своем стуле по стойке «смирно». Стивен узнал, что незнакомца зовут профессор Броуди из Института детского развития, а даму, имя которой вылетело у него из головы, – миссис Гермиона Слип. На шее у Эммы Кэрью, жизнерадостной школьной директрисы истощенного вида, напрягся веер сухожилий, подобный прутьям зонтика, когда лорд Парментер вспомнил и произнес ее имя.
Все члены подкомитета, даже самые свободомыслящие, испытывали легкое чувство благоговейного ужаса. Многие годы Стивен говорил о премьер-министре только в уничижительном или ироническом тоне, за которым крылись подозрения в самых циничных намерениях, а порой сквозила настоящая ненависть. Но теперь, вглядываясь в это лицо, не залитое светом телевизионных студий, не обрамленное прямоугольником экрана, Стивен не видел в нем ничего официального или легендарного и находил весьма слабое сходство с шаржами политических карикатуристов. Даже знаменитый нос премьер-министра был такой же, как у обычных людей. Опрятная внешность, в меру сутулые для шестидесяти пяти лет плечи, изможденное лицо, рассеянный взгляд, скорее учтивая, чем властная осанка, немного смущенный и ранимый облик. Стивену хотелось, чтобы никто не узнал о его истинных чувствах. Его вдруг охватил порыв показать себя добропорядочным гражданином, понравиться премьер-министру, дать отпор критикам. В конце концов, он видел перед собой главу нации, вместилище коллективной фантазии. Поэтому когда настала его очередь и лорд Парментер назвал его имя, Стивен обнаружил, что кивает головой и расплывается в улыбке, словно Озрик из шекспировской пьесы. Поскольку он был представлен последним, ему выпала честь удостоиться вопроса:
– Вы детский писатель?
Стивен, потерявший дар речи, кивнул.
– Внуки министра иностранных дел много читают.
Слова благодарности вырвались из груди Стивена прежде, чем он сообразил, что похвала относится не к нему. Между тем безжизненный голос премьер-министра напоминал членам подкомитета о важности их дела и желал удачного рабочего дня.
Охранники в синих блейзерах отошли от окон, помощники и двое мужчин в помятых костюмах направились к двери, которую держали широко открытой. Из коридора до членов подкомитета донеслись кашель и шарканье ног тех, кто ждал снаружи. Третий мужчина обошел ряд стульев и приблизился к Стивену. Его дыхание пахло шоколадом.
– Премьер-министр желает поговорить с вами в коридоре, если вы не возражаете.
Провожаемый взглядами коллег, Стивен вышел из комнаты вслед за ним. Большая часть свиты удалялась в направлении лестничной клетки в дальнем конце коридора. Те, что остались, замерли в ожидании, столпившись небольшой группой в нескольких метрах от дверей. Пожилого вида служащий, явившийся с документами на подпись, выслушивал распоряжения, встречая каждое из них невнятными звуками. Наконец подпись была получена, и он удалился. Любитель шоколада подтолкнул Стивена вперед. Ни рукопожатия, ни слов приветствия не последовало.
– Насколько я знаю, вы близкий друг Чарльза Дарка?
– Совершенно верно, – ответил Стивен и, поскольку это прозвучало слишком категорично, добавил: – Мы познакомились еще в те дни, когда он занимался издательским делом.
Они повернулись и теперь шли по коридору неспешным шагом. За спиной слышался топот телохранителей.
Следующий вопрос был задан не сразу.
– Вы с ним виделись в последнее время?
– Он уехал за город вместе с женой. Они продали дом.
– Да, да. Но у него действительно нервный срыв, он болен?
Стивен подавил искушение придать себе весу, выложив то немногое, что ему было известно.
– Его жена прислала мне открытку с приглашением приехать в гости. По ее словам, они счастливы.
– Скажите, это жена уговорила его подать в отставку?
Они дошли до лестничной площадки и остановились, огражденные с двух сторон телохранителями, глядя вниз на мраморный пролет.
Стивен посмотрел премьер-министру прямо в лицо. Он не знал, был ли этот разговор важным или ничего не значащим. Он покачал головой:
– Чарльз отдал много сил государственной службе.
– Верно. Но без серьезных причин никто с нее не уходит.
Они двинулись обратно, к комнате, где заседал подкомитет. Тон премьер-министра изменился.
– Мне нравится Чарльз Дарк. Больше, чем думают многие. Он талантлив, и с ним были связаны большие надежды. – Теперь помощники были совсем близко и могли их услышать. Они замедлили шаг. – Информация личного характера доходит до меня в сильно смягченном виде, вы понимаете, что я хочу сказать?
– Вы хотите убедить его вернуться?
Но вопросов здесь Стивену задавать не полагалось. По знаку изящной премьер-министровой руки с золотым кольцом на пальце от группы помощников отделился один человек.
– Может быть, после того как вы побываете у них, вы расскажете мне о Чарльзе?
Помощник открыл небольшую кожаную папку для документов и протянул Стивену визитную карточку.
Стивен собрался сказать, что вряд ли сможет сообщить что-либо интересное, но новый жест премьер-министра дал ему понять, что разговор окончен. Тут же рядом с ними оказался другой помощник со списком дальнейших встреч, и вся свита во главе с премьер-министром быстрым шагом направилась к лестнице.
Стивен занял свое место в комнате для заседаний в полном молчании. Только лорд Парментер, казалось, искренне не проявил ни малейшего интереса, даже выразил легкую досаду на то, что их прервали. Он дождался, пока Стивен сядет, и предложил профессору Броули продолжать.
Костлявый молодой человек кивнул и привычным, почти неосознанным движением пальцев заправил несколько черных волосков, выбившихся между пуговицами его рубашки, прежде чем снова сцепить ладони перед собой и заявить, что, если подкомитет не против, он ответит на возражения в том порядке, в каком они были изложены.
Из-за ограничений в подаче воды садики перед домами в пригороде Западного Лондона превратились в кучки золы. Вездесущие бирючины запеклись на солнце. Кустики герани, робко притаившиеся на оконных карнизах, были единственными цветами, которые Стивен заметил на всем протяжении своего долгого пути от станции метро – последней на этой линии. Маленькие прямоугольники лужаек были выжжены до самой земли, на которой не осталось даже клочка пожухлой травы. Какой-то шутник высадил перед своим домом ряд кактусов. Лишь сады, нарисованные на цементе зеленой краской, носили более или менее пасторальный вид. Маленькие человечки в красных куртках с закатанными рукавами, вращавшие крылья ветряных мельниц, казались безжизненными, раздавленными солнечным ударом.
Родители Стивена жили на улице без магазинов, которая тянулась на протяжении полутора миль без единого поворота. Когда-то на эти дома, сооруженные в тридцатые годы по единому плану застройки, с презрением взирали люди, предпочитавшие традиционное жилье в викторианском стиле, но теперь они привлекали к себе тех, кто переселялся из центра столицы. Это были приземистые, неряшливо оштукатуренные постройки, грезившие под своими горячими крышами о морских просторах; в каждую входную дверь был врезан иллюминатор, верхние окна в металлической оправе выглядели словно капитанский мостик на океанском судне. Стивен медленно шел сквозь подернутую маревом тишину к дому номер семьсот шестьдесят три. Под ногами крошились катышки собачьих экскрементов. Стивен в очередной раз, как всегда, когда он бывал здесь, удивился тишине, царившей на улице, сплошь уставленной домами, – дети не гоняли мяч и не играли в салочки на тротуаре, никто не возился во дворе, снимая коробку передач, никто даже не входил и не выходил из дома.
