Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз (книги бесплатно читать без .txt) 📗

— И помажьте катарактным конфитюром, — бормочет виолончелист, который тоже не прочь позабавиться.

— Себорейная солянка, — Конни в восторге грохочет ложкой, — бубонные бургеры!

Фрау Утгардалоки вскакивает, опрокинув тарелку фаршированных фурункулов — прошу прощения, нет, это яйца с начинкой — и выбегает, трагически всхлипывая. Ее учтивый железный супруг тоже поднимается и уходит следом, через плечо бросая на баламутов доблестные взгляды, обещающие неминучую смерть. Из-под обвисшей скатерти сочится робкое амбре рвоты. Нервный хохоток давно истончился до грязноязыких шепотков.

— На выбор — гангренозный гуляш или первоклассное солнечное желтушное жаркое, — Будин мелодично напевает: «жел-туш-но-е [на треть тона ниже] жаркое», игриво урезонивает уклонистов, пальцем грозит, ну давайте, плутишки, поблюйте для доброго пижона в «пидже»…

— Фимозное фрикасе! — кричит Ракалия Роджер. Джессика рыдает, повиснув на локте своего джентльмена Джереми, а тот уводит ее, закаменев руками, качая головой — ну ты, мол, и глуп, братец Роджер, — прочь навсегда. И что, случилось у Роджера мгновение боли? Да. Еще бы. У вас бы, можно подумать, не случилось. Вы бы даже усомнились, стоит ли оно того. Но ведь нужно подавать лишайную лапшу, масляную и дымящуюся, разливать кашу с колтунами и оспенную овсянку по тарелкам разнюнившегося поколения будущих директоров, выкатывать пироги с промежностью на террасы, испятнанные небом всесожжения или твердеющие от осени.

— Котлеты с карбункулами!

— С паховой подливой!

— И гонорейным гарниром!

У леди Мнемозины Шаар какой-то припадок, до того буйный, что жемчуга ее рвутся и с грохотом скачут по шелковой скатерти. За столом царит общая потеря аппетита, не говоря о неприкрытой тошноте. Огонь в яме угас. Нынче ему не достанется жирненького. Сэр Ганнибал Бормот-Гобинетт между спастическими выплесками желтой желчи из носа грозится поднять вопрос в Парламенте:

— Умру, а вы у меня в «Кусты» угодите!

Ну…

Тихонькая, шаткая чечетка за дверь, Будин машет широкополой гангстерской шляпой. Пока-пока, робятки. Из гостей за столом осталась одна Констанс Фуфл — она все ревет, сочиняя десерты:

— Коклюшный крем! Поносная помадка! Малярийные маффины!

Ну она завтра огребет. Озерца того-сего блестят на полу, точно водные миражи в Шестом Чертоге перед Престолом. Густав и остальные члены квартета презрели Гайдна, вслед за Роджером и Будином устремились за дверь, и казу со струнными аккомпанируют Дерьмовому Дуэту:

— Должен вам сказать, — торопливо шепчет Густав, — мне так неприятно, но, возможно, вы не захотите таких, как я. Понимаете… я был штурмовиком. Давным-давно. Ну, знаете, как Хорст Вессель.

— И? — смеется Будин. — А я, может, был Младшим Агентом при Мелвине Первисе.

— Чего?

— «Тоста Поста».

— Кого? — Немец по-честному считает, что «Тост Пост» — имя некоего американского фюрера, отчасти смахивающего на Тома Микса или еще какого большеротого ковбоя с уздой народов в челюстях.

Последний чернокожий дворецкий открывает последнюю дверь на улицу — спасены. Сегодня спасены.

— Шарлотка с шанкрами и гадостной глазурью, джентльмены, — кивает он. И едва тебя осеняет — улыбается.

***

В котомке Лиха Леттем несет пару-тройку обрезков Чичеринских ногтей с ног, поседевший волос, обрывок простыни со следами чичеринской спермы — все увязано в белый шелковый платок вместе с кусочком корня Адама и Евы и буханкой хлеба, испеченного из пшеницы, в которой Лиха каталась голой и которую затем молола против часовой стрелки. Она бросила пасти жабье стадо на ведьминых холмах и отдала белую волшебную палочку другой ученице. Отправилась на поиски своего доблестного Аттилы. Вообще-то в Зоне добрых несколько сотен молодых женщин, сохнущих по Чичерину, и все хитры, как лисы, но таких упрямых среди них нету — и других ведьм тоже не найдется.

В полдень Лиха приходит в деревенский дом, где в кухне на полу синебелые плитки, по стенам искусно расписанные старые фарфоровые блюда вместо картин и еще кресло-качалка.

— А снимок у тебя есть? — Старуха вручает ей жестяную солдатскую миску с остатками утреннего Bauernfruhstuck [401].— Я тебе дам заклинание.

— Иногда получается вызвать его лицо в чайной чашке. Но травы надо очень тщательно собирать. Я пока неважно обучена.

— Но ты влюблена. Методика — просто заменитель, она в старости хороша.

— А почему не любить всегда?

В солнечной кухне две женщины разглядывают друг друга. Со стен блестят застекленные шкафчики. Жужжат пчелы за окнами. Лиха накачивает воды из колодца, и они заваривают чай из земляничных листьев. Но лицо Чичерина не появляется.

В ночь, когда черные выступили в великое переселение, Нордхаузен походил на мифический город под угрозой некоей особой гибели — подъятые воды хрустального озера, лава с небес… на один вечер защищенность испарилась. Черные, как и раке ты в «Миттельверке», наделяли Нордхарен целостностью. А теперь ушли: Лиха знает, что шварцкоммандос с Чичериным движутся встречными курсами. Она не желает дуэлей. Это университетские школяры пускай дерутся. Она хочет, чтоб ее седеющий стальной варвар выжил. Невыносимо думать, что, быть может, она уже прикоснулась к нему, уже пощупала его исшрамленные, историей замаранные руки в последний раз.

В спину ее подталкивает дремота городка, а ночами — странными канареечными ночами в Гарце (канарейщики усердно колют самок мужскими гормонами, чтоб пели дольше, — надо успеть продать их забугорным лохам, каких в Зоне полно) — слишком много заклинаний, ведьминского соперничества, шабашной политики… она знает, что магия тут ни при чем. Ведьминштадт, где зеленые лики священных гор сплошь объедены бледными кругами — козлики на привязи постарались, — обернулся очередной столицей, где управленчество осталось единственным предприятием: ты будто на олимпе музыкантского профсоюза — никакой музыки, одни перегородки из стеклоблоков, плевательницы, комнатные растения; практикующихведьм не осталось. Либо приходишь в комплекс на Брокене, нацелившись на бюрократическую карьеру, либо уходишь и выбираешь мир. Ведьмы бывают двух родов, и Лиха — из тех, кто Выбрал Мир.

Вот он, Мир. Лиха до колен закатывает серые мужские штаны, и они хлопают на бедрах, когда она шагает ржаными полями… шагает, опустив голову, то и дело смахивая волосы с глаз. Временами попадаются солдаты, подвозят. Она ловит вести о Чичерине, о передвижении Шварцкоммандо. Даже спрашивает про Чичерина, если видит, что можно. Слухи на удивление разнообразны. Не только я люблю его…однако они, само собой, любят дружески, восторженно, асексуально… Одна Лиха в Зоне любит его абсолютно. Чичерин, в определенных кругах известный как «Красный Торчок», вот-вот падет жертвой чистки: эмиссар — не кто иной, как правая рука Берии, зловещий Н. Грабов собственной персоной.

Да фуфло, Чичерин уже помер, не слыхала, что ль, уж сколько месяцев прошло…

…послали кого-то прикидываться им, пока не обработают остальных из его Блока…

…не, он на тех выходных приезжал в Люнебург, друган мой видел, точно говорю, это он…

…похудел очень и везде таскает с собой здоровенных телохранителей. Дюжину, не меньше. Азиаты в основном…

…еще и с Иудой Искариотом в комплекте, ага. Вот уж не поверю. Дюжину? Где найти столько народу, чтоб им еще и доверять? Раз он, к тому же, на краю…

— На каком краю? — Они едут в кузове грохочущей 2?-тонки по перекатам очень зеленых лугов… позади собирается гроза, беззвучный фиолет, прошитый желтым. Лиха пила вино с этими болезными томми, подрывниками, они весь день каналы расчищали. Воняют креозотом, болотной тиной, динамитным аммиаком.