Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. (книги бесплатно без .txt) 📗
Интервью третье. Какой-то случайный школьник на парковке
– Вы не знаете, где можно найти мужчину из куста? – спрашивает мужчина.
– Вы вообще о чем? – перепрашивает школьник.
– А что вы думаете о вертолете?
– Вертолет – единственный способ вырваться отсюда, – отвечает ученик, садясь в машину.
Интервью четвертое. Чайна Ноулз
Чайна все еще вывернута наизнанку, но она больше не язык. Теперь она анус. Она не в лучшей форме. Анусы очень смущают людей, хотя они есть у каждого. Все сложно.
– Не знаешь, где можно найти мужчину из куста? – спрашивает мужчина.
Чайна-анус кивает.
– Можешь отвести нас?
Анус сжимается и убегает ногами Чайны. Мужчина и оператор пытаются за ней поспеть, но скоро понимают, что она не ведет их к мужчине из куста, а убегает.
Интервью пятое. Родители Станци
– Нам нужно к пяти кое-куда успеть, – говорит отец.
– Я долго вас не задержу. Можно мы войдем?
– Нет, – отвечает мать.
– Ладно.
– Вы переживаете за дочь?
Родители Станци смотрят на них во все глаза. У них неуравновешенный вид.
– За которую? – спрашивает мать.
– У вас есть еще одна дочь?
– Да.
– Мы не знали.
– Значит, вы очень ленивый репортер.
Отец Станци начинает плакать. Оператор делает крупный план.
– Мы кое-куда опаздываем, – произносит мать, отталкивает с пути камеру, и они рука об руку идут по асфальту.
Мужчина потеет. Оператор снимает, как на лбу мужчины взбухает капля пота и ползет по щеке, а потом по шее.
Интервью шестое. Чики-бар
Мужчина с оператором заходят в бар. Все посетители залезают под столы. Те, кто сидит на табуретах у стойки, перепрыгивают через стойку и прячутся там. Пока мужчины не выходят обратно, никто не шевелится.
Интервью седьмое. Отец Густава
– Я не знаю никакого мужчину из куста.
– Он готовит лимонад?
Отец Густава сначала задумывается, потом радостно улыбается:
– О, так вы про Кеннета!
– Его зовут Кеннет?
– Кеннет бывал там, где сейчас Густав и Станци.
– Станци? Мы слышали, что ее зовут _____.
– Мы называем ее Станци. Она сама называет себя Станци.
Мужчина кивает.
– Мы очень гордимся, – продолжает отец Густава.
– Гордитесь?
– А почему нам, собственно, не гордиться? – удивляется отец Густава. – Наш парень построил вертолет. Вертолет! У вас есть дети?
– Нет.
– Значит, вы не поймете.
– Можете показать, как пройти к этому Кеннету? – спрашивает мужчина.
– Он очень нелюдим.
– Думаю, он не будет против. Его покажут по национальному телевидению!
– Он ненавидит телевидение.
– Можете дать мне его фамилию?
– Сомневаюсь.
– Он живет неподалеку?
– Можете уйти? – просит отец Густава. – Вы занимаете слишком много места.
– Я занимаю слишком много места?
– Да. Уходите.
Отец Густава осторожно закрывает дверь у мужчины перед носом. Мужчина смотрит на оператора и одними губами произносит: «Вот мудак». Когда он отворачивается, оператор тоже произносит одними губами: «Вот мудак». Вслух он говорит:
– Может, позвоним в пару дверей и спросим, где живет Кеннет?
– Я больше этой хренью не занимаюсь, – возражает мужчина. – Я с национального телевидения. Сюжеты сами приходят ко мне, а не наоборот.
========== Чайна Ноулз — вечер четверга — кострище ==========
Меня зовут Чайна, я та девочка, которая проглотила себя, и я хотела бы снова вывернуться нужной стороной, прежде чем ехать навещать Шейна. Я хочу, чтобы он видел мою кожу. Мои глаза. Мои волосы. Не то чтобы у меня особенно красивая кожа, глаза или волосы, но ему может так показаться. А если он будет так думать, может, я тоже начну. Как в зеркале. Люди могут служить зеркалами других людей. Такое постоянно случается. Возможно, этому стоило бы случаться пореже.
Мне понравилось жечь дневник, и я осматриваю комнату: не сжечь ли что-нибудь еще перед побегом? Я перерываю ящики стола и шкаф. Нахожу только плюшевую мартышку, которую папа купил мне, когда мне было семь лет, а он ездил по делам в Сан-Диего. Он показал мне много фотографий тамошнего зоопарка. Но это все равно было не то же самое, что поехать с ним. Я решаю сжечь мартышку, хотя не испытываю к ней особо ярких эмоций.
Перед тем, как спуститься вниз и сжечь мартышку, я замечаю последнее напоминание о вечере, который изменил все. Свитер. Тот свитер, который он начал медленно расстегивать. Тогда я попросила его остановиться. Три нижних пуговицы свитера оторваны, нижнюю петлицу надо зашивать. Свитер сделал свое дело не хуже, чем мамины наручники. Когда-то он был моим любимым. В день выбрасывания мусора – в пятницу, три дня спустя – мама нашла его в моем помойном ведре и сказала, что он стоил им с отцом слишком много денег, чтобы просто так его выбрасывать.
– Он же тебе всегда нравился, – добавила она.
– Я больше не хочу его видеть, – объяснила я.
– Ну… нельзя же просто… то есть…
Я выудила его из ведра и смяла в руках, пока она не заметила нехватки пуговиц.
– Неважно. Ладно, возможно, все же хочу.
Спускаясь вниз со свитером в руках, я размышляю о том, как должен пахнуть горящий шелк. Под мышкой правой руки зажата мартышка, я смотрю на ее морду и представляю, какие странные вещества будут куриться над ней. С минуту мне хочется одеть мартышку в свитер, но потом я решаю, что мартышка заслужила достойную смерть. В конце концов, ей всегда можно прикрыть горящий свитер, если мама меня застукает.
В гостиной я решаю, что камин слишком маленький. За окном ясная ночь. Я могу различить не меньше сорока звезд, хотя в нашем районе хорошее уличное освещение.
В «Чики-баре» в соседнем квартале играет музыка. Так и вижу, как взрослые сидят там, жалуются на работу и говорят что-нибудь вроде «Четверг – это новая пятница».
Я кладу свитер и мартышку на медное кострище во дворике и слышу вопль. Так вопят, когда находят труп. Так вопят, когда выигрывают в лотерею. Этакий универсальный вопль. Он раздается из нашего подвала. Не обращая на него внимания, я подношу спичку к хвосту мартышки и смотрю, как она горит. Через несколько секунд я уже жалею, что подожгла ее. Отец же не хотел причинить мне боль, он просто показывал мне фотографии и рассказывал о зоопарке. Я чувствую себя испорченной идиоткой. Но, когда свитер загорается, я вспоминаю, как выглядит настоящий испорченный идиот.
Как выглядит испорченный идиот
Синоптик делает погоду,
Месит ее, как пекарь хлеб.
Когда она запечена, конечно,
Крикнет он: «Вот хлеб!»
Его погода не подходит
Для пикника и игры в мяч.
В его погоду лучше дома
Сидеть и в тряпочку молчать.
Карта погоды явит надпись:
«Ты слишком страшная». Еще:
«И твое тело просто ужас».
Еще: «Я не любил тебя
Ни дня, и, кстати, странно пахнешь.
Зачем ты плачешь?»
Я не плачу, когда свитер сгорает. Или плачу, но слезами облегчения. Шейн бы понял, что это за слезы. Сколько мы их вместе выплакали. Когда мы видимся, мы жмемся друг к другу, как птенцы-слетыши, и жалобно со всхлипами щебечем о том, что такое испорченные идиоты. Испорченный идиот Шейна по возрасту годится ему в отцы. Он сидит в тюрьме. А мой на свободе.
Недели четыре назад, когда я была прямой кишкой, мы с Айриником Брауном столкнулись в коридоре и он спросил меня, почему я еще не наложила на себя руки. У меня не было ответа и нет до сих пор.
Раздается новый вопль. На этот раз – прямо у меня за спиной, с террасы.
– Что ты творишь? – визжит мама.
– Кое-что сжигаю, – отвечаю я.
Она щурится, пытаясь разглядеть, что лежит на кострище:
