Укрытие - Адзопарди Трецца (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
Иди сейчас же, шипит она.
Дверь на лестницу приоткрыта. Я просовываю голову в щель и смотрю. Сквозь голубую дымку я вижу маму у раковины, прижимающую к груди тарелку. Отец сидит за столом, женщина с ним рядом, на скатерти лежит ее открытый блокнот. Полицейский стоит ко мне спиной, и я вижу только его затылок и волосы, которые примялись под каской, сама каска, похожая на гигантский чехол для чайника, стоит на столе. Они замерли как на картине. Ее я не знаю, но по тому, как откашливается полицейский, перед тем как заговорить, понимаю, что это констебль Митчелл.
К-хм… Это очень серьезное преступление, миссис Гаучи, говорит он. Мистер и миссис Эванс могли погибнуть.
Собственно говоря, они потеряли всё, говорит женщина.
Они пострадали? Может… — начинает говорить мама, но отец яростно хлопает ладонями по расстеленной на столе «Спортивной жизни».
Приведи ее! — кричит он. Немедленно приведи!
За моей спиной легкое, как шелк, шуршание: это Фрэн в ночнушке проскальзывает на нижнюю ступеньку.
Увидев ее, отец кидается вперед, она тряпичной куклой отскакивает от его кулака. Он держит над ней занесенную руку — если она шевельнется, снова ее стукнет, но Фрэн отлично знает, как вести себя в таких случаях. Мы все знаем. Она застывает на месте и тихонько дышит ртом. Констебль Митчелл делает шаг вперед, но мама его опережает. Она отпихивает отца, и тот ударяется спиной о дверь кладовки.
Как ты можешь? — кричит она, но не полицейскому, а Фрэнки. Докажи, что это она! Давай, доказывай!
Они глядят друг на друга, оба тяжело дышат. Мама не подняла рук, но уже раздвинула их в стороны. Она готова разорвать кого угодно.
Рой и Томми Джексоны, тихо говорит констебль Митчелл. Г-хм… они сделали заявление, Мэри.
Он ведет ее обратно к столу и заботливо усаживает на место.
Они видели ее вчера вечером в лавочке Эвансов. Сказали, что она разводила костер.
Фрэн на нижней ступеньке судорожно глотает ртом воздух.
Прошла целая неделя с тех пор, как сгорела лавочка Эвансов. А мое воображение все рисует картины: задняя комната объята пламенем, рушатся полки, становясь из коричневых огненно-красными; полыхает фартук мистера Эванса; миссис Эванс выскакивает на улицу, вокруг ее рта кольцо густого дыма, жилет падает с плеч. Взрываются банки с горошком, масло истекает кровью, вязкими лужами расползаются круги сыра. Чего я не вижу, так это мальчиков Джексонов, без конца дымящих сигаретами «Парк Драйв», «Соверен», «Плейерз», «Крейвен А», хотя они отродясь ничего, кроме бычков, подобранных на улице, не курили. Не вижу и мистера Эванса, держащего двумя пальцами обугленные останки бухгалтерской книги. Теперь ему долгов уже не стребовать. И никто из соседей нашу Фрэн не осуждает.
Нас послали наверх, в комнату, потому что вернулась социальный работник. Дверь на лестницу заперта, но мы, если бы хотели, могли бы слушать, прижавшись ухом к деревянной стене. Мы знаем, что она заставляла делать Фрэн — рисовать картинки, выбирать из книжки цвета, знаем про заявления, отчеты, рекомендации. Ева сказала маме, что вся улица считает мальчиков Джексонов лгунами, но это не новость, а еще — что Эвансы на страховку купят новый магазин в Лланрамни. Мы все это уже слышали, и слушать нам надоело. Решено, что Фрэн отправят в монастырский приют. Социальный работник рассуждает об этом так, будто это дом отдыха, но у Розы другие сведения; она говорит, что приютского ребенка видно за милю.
Тебя сначала бьют, а потом уж спрашивают. Я так полагаю, у тебя таких еще много будет, кивает она на синяк над бровью Фрэн. За несколько дней он из сизого стал ржаво-бурым. Фрэн отцовскую отметину носит с гордостью, но до ее отъезда появятся и новые. Она касается синяка кончиком пальца.
Надеюсь, сойти не успеет, говорит она. С ним я выгляжу круче.
Это ты хочешь так выглядеть, поправляет ее Роза. Приютские — они сами крутые.
Тебе знаешь что нужно… Татуировка, задумчиво произносит Люка. Она сидит на обычном месте у окна, со своей лысеющей куклой Синди, держит ее за прядь волос и стучит ей по подоконнику.
Татуировка их наверняка напугает.
Люка — она собирает переводные картинки из комиксов — поддергивает рукав пуловера: по руке ползет к локтю Человек-паук. Роза фыркает, но я вижу, что Фрэн заинтересовалась; она хватает Люку за запястье, рассматривает глянцевую картинку — темно-синие разводы, алую сеть паутины. Голова Синди вращается в тисках Люкиной ладони.
Социального работника зовут Элизабет Прис. Называйте меня просто Лиззи, говорит она маме, которая пропускает это мимо ушей и не называет ее никак. И еще она толстая, как Карлотта. А одежду, наверное, покупает в том же магазине: зеленое твидовое пальто, плотное шерстяное платье, грязно-коричневые чулки. Лиззи огорчает то, что она всякий раз застает у нас дома Еву, которая потчует маму сигаретами и ромом из чайных чашек. Она не одобряет курения и выпивания, а также нашего отца: сделала о нем пометку в своем блокноте. Насилие в семье, написано там. А вот я ей нравлюсь — она называет меня кариад, это по-валлийски значит «дорогуша».
Говорит только Лиззи, она разложила на кухонном столе бумаги и перечисляет все документы, которые надо подписать.
Ну вот, Мэри, произносит она, тут — вы подтверждаете, что поняли условия договора о попечении, а это — о том, что Франческа может взять с собой всякую мелочь, которая поможет ей обжиться на новом месте.
Мэри дергает головой, будто получила пощечину.
Вы же знаете, это не навсегда, говорит Лиззи, протягивая авторучку. Вы сами сказали, что не справляетесь с ней. Подумайте об остальных, радость моя.
Без таких, как вы, она бы справилась лучше, изрекает Ева и, приподняв крышку чайника, жмурится от поднимающегося пара. Она мешает в чайнике ложкой, и брелки на ее браслете позвякивают. Лиззи не придает ее словам никакого значения и смотрит поверх бумаг на маму. Ее беспокоит взгляд Мэри, прозрачный и застывший; кто собирается отдать ребенка под опеку государства, так не смотрит. Лиззи сделала у себя в блокноте пометку и про маму: «Психически неуравновешенна, подвержена депрессиям, одна из дочерей отдана в приемную семью на Мальту».
Она считает, что знает всю нашу историю, потому что записала ее; и она видит, что Фрэн в опасности.
Надо удостовериться, что все у нас с вами в порядке, Мэри, говорит она мягко. Расставить все точки и так далее.
Действительно, не каждый же день вы детей из дома забираете, бормочет Ева и переливает чай через край, так что он выплескивается на блюдечко. Или каждый? За день управляетесь?
Миссис Алан, говорит Лиззи.
Амиль, резко поправляет Ева.
Это дело семьи. Я уверена, что Мэри сама может разобраться, что лучше, так ведь, Мэри?
Не знаю, говорит мама.
Мэри и в самом деле не знает. Она ничего не знает. Только чувствует, как что-то шевелится в голове — будто череп полон осколков, и ей надо держать голову ровно, чтобы они не просыпались. Когда она пытается все расставить по местам, в уголке глаза возникает резкая пульсирующая боль. И раздается голос — он так близко, он звенит в ушах, мешает сосредоточиться. Кровь твоей матери! Кровь твоей матери! Это голос ее отца.
Мэри глядит на социального работника, на ее улыбку, на ее пухлые щеки, на бумаги, ползущие к маме через стол. И протянутая авторучка — как указующий перст. Она должна что-то сказать. И пытается — шевелит челюстью, открывает рот. Ничего не получается. Мэри встает из-за стола и уходит. Они ее не останавливают. Ее никто не останавливает. На улице две женщины прячутся от дождя на крыльце почты. Они смотрят, как мама бредет по мостовой, причем без пальто, — и тут же о ней забывают. Мимо букмекерской конторы Мэри проходит как раз в тот момент, когда Мартино распахивает дверь. Он бы непременно ее увидел, но укрывается от дождя за газетой. И не замечает ее. Мэри почти бегом сворачивает с улицы к валу, что ведет к железной дороге. Она с трудом забирается по скользкой насыпи, цепляясь руками за почерневшую траву и комья глины. Поблескивает мокрая тропинка, рядом пруд, заросший тиной, вдалеке бурлит река Тафф. Но Мэри о них не думает: все мысли только о том, что с духовкой не получится, — в кухне набилось слишком много народу.
