Садовник - Косински Ежи (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
— Софи, милочка! — взмолилась Йе-Йе, зардевшись.
— Всё, всё, всё — молчу! Пойдемте со мной, я познакомлю вас с интересными людьми. Тут все горят желанием побеседовать с вами, мистер Сэдовник!
Шанса представили чуть ли не каждому из гостей. Он жал руки, смотрел в глаза мужчинам и женщинам, называл свое имя, даже не пытаясь запоминать чужие. Низенький лысый человечек припер его к какому-то шкафу, очень колючему и неуютному.
— Я — Рональд Стиглер, издательство "Эйдолон букс". Рад познакомиться с вами, сэр. Мы следили за вашим выступлением по телевидению с огромным интересом, — сказал человечек, протягивая руку. — А по дороге сюда, в машине, я услышал по радио, что советский представитель при ООН процитировал вас в своей речи в Филадельфии…
— По радио? — переспросил Шанс. — А у вас в машине нет телевизора?
Стиглер сделал удивленное лицо:
— Да я и радио едва успеваю слушать! На улицах такой бардак, что только за дорогой и следишь.
Он подозвал официанта и заказал коктейль — мартини и водку на льду с апельсиновым соком.
— Мне пришла в голову мысль, — сказал Стиглер, прислоняясь к стене, которую разделяют мои коллеги: а неплохо было бы вам написать для нас книгу! Что-нибудь по вашему профилю. Ведь из Белого дома взгляд на вещи совсем другой. И читать вас будут с большим интересом, чем рассуждения какого-нибудь яйцеголового или твердолобого субъекта. Что вы на это скажете?
Ожидая ответа, Стиглер в несколько приемов осушил свой мартини и схватил с подноса у пробегавшего официанта еще один.
— Выпьете со мной? — предложил он Шансу и подмигнул.
— Нет, спасибо. Я не пью.
— Скажу вам честно, я полагаю, что ваша философия может принести стране большую пользу. "Эйдолон букс", со своей стороны, готово взяться за ее пропаганду. Я могу немедленно предложить вам шестизначный аванс в счет авторских, а после его погашения — высокий процент от продаж и отличные условия в случае повторных изданий. Мы можем подписать контракт в течение двух дней и готовы ждать от вас рукописи целый год или даже два.
— Я не умею писать, — сказал Шанс.
Стиглер понимающе улыбнулся:
— Естественно! Кто в наши дни умеет писать?! Никаких проблем! Мы дадим вам в помощь лучших редакторов и литературных секретарей. Я сам не смог бы написать даже открытки своим детям. Ну и что?
— Я и читать не умею, — прибавил Шанс.
— Конечно не умеете! — воскликнул Стиглер. — У кого есть время на книги? Никто не читает — все говорят, слушают, смотрят, глазеют. Мистер Сэдовник, это звучит кощунственно в устах редактора… но, признаюсь честно, издать книгу в наши дни — это не сад вырастить.
— Какой сад? — заинтересовался Шанс.
— Да любой. Мы, конечно, пытаемся расти вширь, но — увы! — в этом мире выходит слишком много книг! А тут еще стагнация, инфляция, безработица… Короче говоря, книги почти не продаются. Но, позволю заметить, такого мощного дерева, как вы, все это не касается. Мне легко представить, как Шэнси Сэдовник растет и зеленеет в саду нашего издательства! Я пришлю вам проект договора с примерными цифрами и наши пожелания. Вы пока у Рендов?
— Да, я у них.
Гостей пригласили к столу. За столиком Шанса оказалось десять человек, причем по обе руки от него уселись женщины. Разговор скоро перешел на политику. Очень пожилой мужчина, сидевший напротив Шанса, обратился к нему. Шанс сразу почувствовал себя не в своей тарелке.
— Мистер Сэдовник, когда, по вашему мнению, правительство перестанет считать ядами побочные продукты химического синтеза? Я лично участвовал в борьбе за запрещение ДДТ, поскольку верил, что химикам не составит особого труда разработать менее вредные инсектициды. Однако при переработке нефти все обстоит совершенно иначе: чтобы получить топливо, необходимо смириться с продуктами расщепления керосина!
Шанс безмолвно смотрел на старца.
— Я хочу сказать, что не может быть и речи о том, чтобы приравнять порошок от тараканов к золе от сгорания нефти! Это даже идиоту ясно!
— И порошок, и зола одинаково вредны для растений в саду, — промолвил Шанс.
— Слышите, что он говорит! — воскликнула женщина, сидевшая справа от Шанса. — Он просто гений… — прошептала она затем своему соседу так, чтобы все услышали. Потом, уже снова громко, прибавила: — Мистер Сэдовник обладает удивительным талантом говорить на сложнейшие темы простым человеческим языком. И это дает мне основания верить, — продолжала дама, — что мистер Сэдовник и его влиятельные друзья, и среди них сам президент, придают исключительное значение этим вопросам!
После этой тирады многие гости ухмыльнулись.
Важного вида мужчина в пенсне сказал, обращаясь к Шансу:
— Хорошо, мистер Сэдовник, я согласен, речь президента обнадежила нас. Однако факты — упрямая вещь! Безработица достигла угрожающих размеров, неслыханных в этой стране, рынок в кризисе почти как в 1929 году, ряд крупнейших компаний с безупречной репутацией обанкротились. Скажите мне, сэр, вы и вправду верите, что президент в состоянии переломить эту тенденцию?
— Мистер Ренд сказал, что президент знает, что делает, — взвешивая каждое слово, ответил Шанс. — Я был с мистером Рендом, когда он говорил с президентом. Когда они поговорили, мистер Ренд сказал, что президент знает.
— А что вы думаете по поводу войны? — спросила, наклонясь к Шансу, молодая женщина, сидевшая слева.
— Войны? Какой войны? — переспросил Шанс. — Я видел много войн по телевизору.
— Увы! — вздохнула женщина. — В этой стране реальность — сон, а телевизор — сама реальность. Миллионы и миллионы считают войну просто еще одним телесериалом. А там, на фронте, умирают живые люди!
Шанс пил кофе, когда к нему приблизился один из гостей. Представившись, гость уселся рядом с Шансом и стал внимательно на него смотреть. Он был старше, чем Шанс, и походил на людей, которых Шанс часто видел по телевизору. Длинные шелковистые седые волосы спадали назад, большие глаза с необычайно длинными ресницами были очень выразительны. Человек этот говорил мягко и медленно, время от времени останавливаясь, чтобы рассмеяться коротким сухим смехом. Шанс не понимал, что говорит незнакомец и почему он смеется. Каждый раз, когда Шансу казалось, что человек ждет от него какого-то ответа, он отвечал утвердительно или же просто кивал головой. Внезапно человек наклонился к Шансу и что-то прошептал ему на ухо — похоже, на этот раз он хотел получить конкретный ответ. Но Шанс вопроса не понял и не знал, что ответить. Тогда человек повторил свой вопрос, и снова Шанс промолчал. Придвинувшись вплотную к Шансу, человек снова твердо задал вопрос; видно, в лице Шанса было что-то такое, что заставляло его проявлять настойчивость.
